Дипломная работа: Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект
Думается,
что такая неопределенность вредит рассказу, как произведению реалистическому,
но если подойти к нему с позиций постмодернистской эстетики, то он отвечает
тенденциям показать мир как хаос, как нечто непознаваемое и мистическое.
В
«Рассказчице» отношения мужа и жены выстроены по принципу сильный-слабый: мать
героини не имеет никакого образования, здоровье также не позволяет выйти на
работу, у героини, видимо, киста: живот «отвисает, как у беременной на девятом
месяце. «И кроме того, он весь изрезан, но она все равно каждые три месяца
ложится на операцию, ей опять режут живот. И так уже восемь лет». Поэтому она
никак не реагирует на жесткое отношение отца и дочери и закрывает глаза на
измены мужа: «А матери эти дела отца были безразличны, в конце концов она
знала, что ей с ее животом все равно некуда податься, а специальности у нее не
было. Так что она пекла пироги, пришивала подворотнички отцу и еще что-то там
делала». Холодом веет от рассказа о последних днях женщины. Казалось бы, перед
лицом смерти муж проявляет заботу об обреченной жене: «Ее ведь надо кормить
насильно, она ничего не принимает, может быть, разве что ложечку бульона, а он
все равно ей варил каждый день цыпленка и носил в широкогорлом термосе в
больницу». Но теперь приехала его мать, теперь она ездит в больницу, а отец
даже не спрашивает бабушку (курсив мой – Г.П.), как там дела, потому что
знает, что когда что-нибудь будет, ему же первому на службу сообщат, он оставил
свой телефон на столике у дежурной медсестры под стеклом».
Гендерный
конфликт в том же рассказе раскрывается и на примере физического насилия отца
по отношению к дочери. Отец каждый вечер ее расспрашивал о том, как прошел
день, и потом проверял, звонил учительнице и подругам, так что Гале
волей-неволей надо было говорить всю правду. Но этого ему было мало. Он ее
выспрашивал о ее мыслях, о том, что она переживает, плакала ли она и где, когда
учительница ее выставила из класса за то, что она слишком разболталась с передней
партой. И о чем разболталась, спрашивал отец, а руку держал на спинке стула, на
котором сидела Галя рядом с ним, и она знала, что в любой момент он мог
крикнуть «врешь» и начать бить, так что она вся прямо наизнанку выворачивалась,
и если чего-нибудь не думала в тот момент, о котором ее расспрашивал отец, то
даже и не пыталась придумывать эти мысли, потому что отец очень тонко
чувствовал, когда она начинает придумывать, а сидела вспоминала и наконец
говорила, что болтали о том, что она просила отдать ей ластик, который передняя
парта взяла на предыдущем уроке.
«Особенно
он бешеный и подозрительный, когда у самого совесть нечиста, тогда можно после
кино домой не приходить, все равно не поверит, что была в кино, а не где-то
еще, неизвестно где». В эти периоды он забирал из комнаты рассказчицы все
тряпки до единой, все кофты и платья, которые они ей купили или которые она уже
сама купила на свою зарплату, и все эти тряпки запираются в шифоньер и выдаются
потом только по одной, пока наконец все эти вещи не перекочуют обратно». И еще
героиня Петрушевской «может рассказать, что отец бил ее все время, с самого
детства, особенно за то, что она задерживалась у какой-нибудь подружки после
школы. Отец мог прямо стулом бить за такие дела, а иногда это могло сойти с рук
неизвестно почему. И она привыкла отличать эти настроения отца одно от другого
и догадываться, есть ли у отца кто-нибудь в этот период или у него никого нет».
Он всегда подозревал в чем-то нехорошем свою дочь и встречал Галю у школы или
внезапно, на ночь глядя, когда ее уже уложили и потушили ей свет, вдруг входил
к ней в комнату, врасплох зажигал свет и делал вид, что что-то ищет в
письменном столе — ластик или карандаш?»
Это
намекает на то, что, возможно, отец испытывал сексуальное влечение к Гале, слишком
уж много непонятной агрессии в отношении отца к дочери.
В
приведенном фрагменте следует обратить внимание на поведение отца, который
изображен истеричным и подозрительным мужчиной. Такой же стиль поведения
показан в рассказе «Отец и мать», только его носителем выступает женщина. Из
данного факта можно сделать следующие выводы: Петрушевская считает истерию
качеством, присущим обоим полам; мужчина в современном мире, так же как и
женщина, полон внутренних тревог и противоречий, справиться с ними можно только
выплескивая наружу переполняющие эмоции.
Драматическим
и малоизменившимся со времен «Цемента» остается гендерный конфликт между ролью
матери и необходимостью для женщины быть и.о. мужчины, зарабатывать на жизнь
не только для себя, но и для своего ребенка, лишая его детских радостей и
просто необходимого минимума материнского тепла. В «Цементе» Ф. Гладков сделал
акцент на стремлении Даши к самореализации себя как личности, но, очевидно,
первый шаг к определению дочки в детское учреждение Даша могла сделать и по
элементарной необходимости – кормить ее с Нюркой было некому. Смерть маленькой
Нюры - такова страшная плата за эмансипацию ее матери (образ ребенка
предвосхищает образ девочки Насти в «Котловане» Платонова), это знак
несоизмеримости платы вечным за суетное и преходящее: «Каждый день утром и
вечером заходила Даша в детдом имени Крупской к своей Нюрочке и видела: тает
девочка, как свечка. Кожа на ее личике пожелтела и покоробилась, будто у
дряхлеющей старушки. Смотрела Нюрочка на мать опечаленными, бездонными
глазенки, и чуяла Даша: увидели эти глазенки что-то большое и невыразимое.
Теперь уже больше молчала Нюрка, думала и лицом и глазами и была равнодушна,
когда расставалась с ней Даша. И Даша впервые за этот год переживала
непереносную боль, но боль эту глубоко хоронила в душе».
Но в
отличие от Платонова, видящего в смерти девочки абсолютную вину общества
(Платонов не то чтобы отказывает такому обществу в жизнеспособности, но сильно
сомневается в ней), Гладков оправдывает свою героиню высшими целями и смыслами
революции: «Впрочем, не в ней (Даше) была эта вина, это была необходимость – та
сила, во власти которой находилась она сама, Даша, – та сила, которая отрицала
смерть и которая пробудила ее к жизни через страдания и борьбу». И все же муки
ее были непереносимы, увидев, как угасает дочь, «вышла Даша из детдома и не
свернула, как обычно, на шоссе, а нырнула в густые заросли кустов, бросилась на
траву, где было одиноко и глухо, где пахло землей и зеленью и ползало солнце
горошинками, и долго рыдала, разрывая пальцами перегной».
Похожая
ситуация (хотя теперь в стране нет голода, и ребенок, отданный в круглосуточный
детский сад, остался жив) предстает в рассказе Л. Петрушевской «Случай
Богородицы». Виноватых в случившем не было, просто жизнь требовала от женщины
много работать, чтоб обеспечить своего сына, а ему нужны были мамино внимание и
забота каждый день, а не раз в неделю или в месяц. Попрана нежнейшая любовь
маленького сына к своей маме. Он и дома «ночью вставал, нерешительно стоял
около своей раскладушки, а потом быстро добегал до ее кровати, карабкался по
одеялу вверх и робко дышал, пока она говорила ему, чтобы он уходил. Но он
все-таки залезал к ней, и она укутывала его одеялом и всю ночь оберегала его
(…) Во сне она не рассуждала, а просто устраивала, как ему было лучше. А наяву
она все же понимала, что надо делать не как ему удобней, а как полагается». Из
детского сада, оставляя его одного, она уходила «незаметно, и воспитательницы
говорили ей потом, а то и забывали говорить, ведь все-таки неделя проходила,
что он искал ее за шкафами и в воспитательском туалете, потому что она при нем
как-то ходила в воспитательский туалет и закрывалась там, на крючок, а он
испугался и стал отчаянно дергать дверку за выступающий гвоздь — до ручки он не
дотягивался. И он потом много раз терпеливо стоял под воспитательским туалетом
и ждал, пока там откинут крючок. Или ей рассказывали ночные няни, что он ночью
опять стоял около кровати и плакал и ни за что не хотел ложиться».
Но один
случай перевернул их отношения: «Она сказала: «Ты давно не собирал цветов для
мамы». Он кивнул, отпустил ее платье и пошел из беседки (…) Она не стала стоять
за забором и слушать, как он вернется в беседку, будет молча ступать по
деревянному полу, а потом кинется в дом и будет стоять под воспитательским
туалетом и дергать за гвоздь… А в следующий раз, когда она приехала за ним
забирать его насовсем, в другой детский сад, это было уже через месяц после
случая с цветами. И она уже забыла про случай с цветами, и он, наверное, забыл.
Но он ей не обрадовался. Он терпеливо стоял, пока она на нем застегивала все
пуговицы, завязывала шнурки и тесемки от шапки. Она его поцеловала, щека у него
была холодная, податливая. Он мельком взглянул на мать, глаза у него смотрели
утомленно, как будто он не держал как следует веки».
Органическая
контаминация внутреннего монолога героини с речью повествователя раскрывает
трагедию матери и ее маленького сына, раскрывая во всей глубине конфликт между
гендерными ролями женщины: женщины-матери и женщины – и.о. мужчины, что рождало
и другие обязанности и потребности. «Но что ей было делать! Она была еще тогда
совсем молодая. Если бы это сейчас с ней было, она бы встала с ног на голову,
разбилась бы в лепешку, но не обманывала бы его с цветами и не гнала бы его от себя,
когда он ночью приходил к ней, чего-то испугавшись у себя. Но он, как ни
странно, случая с цветами совсем не помнил. Этот случай у него как-то сразу
выветрился из памяти, как будто его не было. Он никогда не вспоминал этот
случай, а она никогда не рассказывала ему его, хотя была от природы общительна
и с простой душой. Но этот случай она никогда не напоминала, она только сама
все время помнила и казнила себя».
В таком
детстве и берут истоки несознаваемая отчужденность взрослого сына от матери,
несмотря на попытки стареющей женщины сохранить любовь сына, единственного
мужчины в ее жизни, хотя мотив дефлорации во время родов, на наш взгляд,
ослабляет художественную значимость основного конфликта. В этом рассказе в
одном лице как бы соединены и сын, и бросивший женщину возлюбленный, но в этом
рассказе и наиболее очевидно, что причина разъединения любящих, причина ухода
мужчины от женщины всегда кроется в некоторой совершенно определенной вине
женщины перед ним – в том (это относится и к любовнику, и к сыну), что она в
свое время его каким-то образом отторгла и отвергла. И хотя он может совершенно
ничего об этом не помнить и она может ему ни слова об этом не сказать, тем не
менее все последующее проистекает из этой его брошенности в прошлом,
обманутости и покинутости.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44 |