Дипломная работа: Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект
Внутренний
монолог нередко воссоздает чувства и переживания героини нередко на грани
патологии. В рассказе «Чужие дети» Л. Улицкой причиной для страданий героини
является рождение девочек-близнецов, которых муж считает чужими и обвиняет
Маргариту в распутстве. Внутренний монолог героини с его кольцевой композицией,
идентичностью начальной и конечной фраз передает состояние «зациклившейся» на
своем горе женщины. "Мы так любили друг друга, ты так хотел ребенка, я
родила тебе сразу двоих, а ты говоришь, что это не твои дети, но я ни в чем не
виновата перед тобой, как же ты можешь мне не верить, ведь мы так любили друг
друга, ты так хотел ребенка, я родила тебе сразу двоих..." Реальность психологического
анализа углубляется вхождением в онейросферу – сферу сновидений, которые
«кончались непременным появлением двух враждебных существ, всегда небольших и
симметричных».
В
конкретных гендерно-лингвистических исследованиях характерные для женского
дискурса семантические поля выявляются на уровне реализации лексических
операций. Такой путь близок и литературоведам, ибо термин «поле» обозначает
совокупность содержательных единиц (понятий, слов), покрывающую определенную
область человеческого опыта, что позволяет глубоко раскрыть внутренний мир
героя/героини. Словесное поле – это возникновение в сознании героев и читателя
слов по ассоциации с услышанными, прочитанными. Анализ текстов Петрушевской,
Толстой, Улицкой на лексическом уровне позволяет вычленить наиболее характерные
для женского повествования такие семантические поля, как «любовь», «судьба»,
«семья», «дом». Ведь психологическое состояние героинь органически связано с их
пониманием основных, наиболее важных для женщин ценностей, таких, как семья,
любовь, и они образуют семантические поля речевых характеристик. В рассказе
«Свой круг» Л. Петрушевской подробно прослеживаются степени родства героини с
людьми «своего круга». Статус литературной героини часто определяется даже
названием рассказов – «Дочь Ксени» Л.Петрушевской, «Дочь Бухары» Л. Улицкой.
(То, что в прозе Толстой семантическое поле «семья» фактически отсутствует,
лишний раз убеждает в маскулинности этого типа женской прозы).
Обратимся,
например, к рассказу Л. Улицкой «Орловы-Соколовы», где взаимоотношения главных
героев – Тани и Андрея – раскрываются в сфере семантического поля «семья». У
героев Улицкой «во всех прочих пунктах обнаруживалось полное совпадение: оба
полукровки, евреи по материнской линии, обе матери – смешная деталь – врачи.
Правда, Танина мать, Галина Ефимовна, растила ее в одиночку и жили они довольно
бедно, в то время как семья Андрея была вполне процветающая, но это
компенсировалось тем, что на месте отсутствующего отца наличествовал отчим,
отношения с которым были натянутые». Это семантическое поле изначально таит в
себе семя конфликта. «… А Алла Семеновна, заранее готовая к родственной дружбе,
не увидев со стороны будущей тещи большого энтузиазма, надула губы».
Такое же
семантическое поле наличествует в рассказе Улицкой «Зверь»: «Пришли все, кого
Нина хотела видеть: Сережины друзья, и его двоюродный брат с семьей, и одинокая
золовка, которая недолюбливала Нину, и Миркас пришел со своей женой…» В этом
семантическом поле отчетливо прочерчивается невозможное для старой патриархальной
семьи равнодушие к продолжению рода. Говоря о Тане и Андрее
(«Орловы-Соколовы»), автор самим подбором лексики подчеркивает непохожесть
изображаемого на то, что называли семьей раньше. «Шел уже третий год их общей
жизни, о женитьбе разговор не возникал за ненадобностью: всеми преимуществами
брака они в полной мере наслаждались, а недостатки, связанные с взаимной
ответственностью и обязательствами, их не касались» - «… когда Галина Ефимовна
намекнула дочери, что, может, оформить отношения, та холодно пожала плечами: -
А это еще зачем?»
Из
приведенного примера сделаем выборку контекстуальных синонимов: оформить
отношения, общей жизни, о женитьбе, преимущества брака, взаимная
ответственность – образуется синонимическая парадигма, в которой доминантой
является концепт «брак». В семантическом поле «семья» можно вычленить
контекстуальные синонимы, касающиеся таких понятий, как «брак», «ребенок»,
«аборт».
В том же
рассказе – «Орловы-Соколовы» даются цинично-откровенные реалии такой семейной
жизни: «В каникулы Таня сделала первый аборт, грамотный, медицинский, с редким
по тем временам обезболиванием… Мысль о ребенке не приходила в их
высокоорганизованные головы, это был абсурд, а вернее, болезнь, от которой надо
поскорее избавиться».
В
представленном примере обращает на себя внимание выбор контекстуальных
синонимов: аборт – общая неприятность – без видимых потерь; ребенок – абсурд –
болезнь.
В силу
подобных стилевых особенностей произведения Л. Улицкой порой относят к массовой
литературе, но нельзя не согласиться с тем, что подобные стилевые ходы автором
лишь обыгрываются, а затем они начинают вести к совершенно иным разрешениям.
Структурное изменение стандарта, присущего массовой литературе, становится
авторским приемом.
Отметим
также, что семантическое поле «Любовь» в женском дискурсе на элокутивном уровне
представлено в разных вариантах. Л. Улицкая избегает в своих рассказах прямого
употребления данного понятия, она описывает любовное чувство, используя «фигуру
умолчания», т.е. любовь подразумевается. Подобный прием использует и
Л.Петрушевская, которая дает описание любовного чувства через действия Жоры,
свидетельствующие об искренней любви и привязанности к своей семье («Свой
круг»). Панегирики любви женской прозе мало свойственны: это естественное, вытекающее
из ее природной основы чувство женщины. Пожалуй, из рассмотренных нами
рассказов наиболее подробно описание любовного экстаза, к тому же
платонического, дано у Т.Толстой (автора-женщины маскулинного типа) в связи с
образом мужчины («Река Оккервиль»).
Итак,
воплощая в художественном слове гендерные доминанты внутреннего мира героев (и
прежде всего - героини), авторы-женщины – Т.Толстая, Л.Петрушевская, Л.Улицкая
раскрывают оппозицию маскулинность / феминность на примере как типологии
персонажей, так и своего собственного творчества. Грань между воплощением
доминант внутреннего мира и обрисовкой поведения провести очень трудно, они
порой в художественном целом рассказа абсолютно неразделимы, и мы нарушали эту
целостность, лишь подчиняясь логике анализа. В свою очередь именно поведение
героев становится предпосылкой и причиной гендерных конфликтов, которыми так
богата женская проза и которым посвящена 3-я глава диссертации.
Выводы по II главе
Идентичность
женской прозы определяется способностью автора-женщины отождествить себя со
своим телесным комплексом, раскрываемым «изнутри», что ведет к раскрытию ранее
табуированных тем, к углублению в частную жизнь героинь. Здесь представляются
наиболее важными две грани художественного воплощения гендерной проблематики:
а) репрезентация автором-женщиной гендерных доминант внутреннего мира женщины,
женской психологии с преобладанием художественного воплощения чувственной сферы
героинь, особенностей ее поведения; б) изображение героев-мужчин, их психики и
поведения, увиденных с точки зрения женского восприятия.
В рассказах
Т.Толстой философия любви и жизни/смерти приводит читателя к пониманию
дисгармоничности мира, его конечности, разрушительности. С точки зрения
авторской позиции одинокая старость – наказание женщине за несостоявшуюся
любовь, что подчеркнуто множеством деталей («Милая Шура»). Но, очевидно, далеко
не всегда вина лежит на женщине (образ гувернантки Марьиванны из рассказа
«Любишь – не любишь»). Соня – героиня одноименного рассказа – поднимается на
еще более высокую ступень женского самопожертвования. Писательницу интересует
оппозиция характеров (Соня – Ада, в «Реке Оккервиль» - Тамара и Вера
Васильевна), что подчеркивает андрогинность данного типа творчества.
Аннигиляционный
тип творчества рассматривается в диссертации на примере рассказов Л.
Петрушевской. В рассказе «Темная судьба» и ряде других показана история
женского одиночества, обреченности, отчаяния. Героиня Петрушевской находится в
более ярко выраженной оппозиции по отношению к герою, чем в прозе Т. Толстой,
но есть и исключения. Мужество, даже величие Петрушевская утверждает в образе
героя рассказа «Бессмертная любовь».
Наряду с
образами героини-любовницы Л. Петрушевская глубоко раскрывает образ
женщины-матери, давая его различные вариации в рассказах «Случай Богородицы»,
«Свой круг», «Спасибо жизни».
Проанализированные
в главе рассказы Л. Улицкой отличаются мелодраматическим сюжетом, что
накладывает отпечаток и на образ героини («Бронька», «Бедная счастливая
Колыванова» и др.). Но при всем различии женских образов у разных авторов,
последних роднит отказ от этических императивов, они предоставляют героиням
полную свободу действий.
Среди
различных моделей поведения героев рассмотренных рассказов выделяется поведение
самодостаточной женщины, жертвенное поведение, поведение, уводящее в
виртуальный мир или резко противостоящее ожиданиям окружающих.
Рассмотренные
в главе рассказы Т. Толстой, Л. Петрушевской, Л. Улицкой подтверждают, что
женская проза предлагает художественное исследование «прозы» жизни, быта,
лишенного духовного начала и радости; особое внимание уделяется феномену
отчуждения, бездушия и жестокости в человеческих взаимоотношениях. Но не
только. Нередко она несет очищение от скверны жизни; постижение мира через себя
ведет автора-женщину к открытию новых смыслов существования не только женщины,
но и мужчины.
Глава 3.
Художественная специфика конфликта и хронотопа в женской прозе
3.1.
Гендерный конфликт в исторической ретроспективе
Говоря о
гендерной поэтике, нельзя пройти мимо особенностей гендерного конфликта
[Грошев, 2001]. Как известно, сюжет художественного произведения обнаруживает и
впрямую воссоздают реальные жизненные противоречия. «Без какого-то конфликта в
жизни героев (достаточно длительного или кратковременного) трудно представить
достаточно выраженный сюжет… По своей сути сюжет не идилличен, а так или иначе
причастен к тому, что называется драматизмом» [Хализев, 1999, с. 383].
Источником конфликта выступают формы поведения персонажей, именно столкновение
их позиций, в котором возможно разрешение, победа одной из сторон [Теория
литературы, 2004, с.254]. Но читателя интересует и сам процесс развертывания
конфликта, столкновения разных норм поведения, разных «правд». М. Эпштейн отмечал:
«Как бы не проявлялся конфликт: в событийной коллизии или в смысловой
оппозиции, в реальных противоречиях или концептуально-значимом
противопоставлении самих образов, - он составляет, как правило, ядро
художественной проблематики, а способ и направленность его решения – ядро
художественной идеи» (Литературный энциклопедический словарь, 1987, с.165).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44 |