Дипломная работа: Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект

«Ясно  одно  –  Соня  была дура.  Это  ее  качество  никто  никогда  не оспаривал, да  теперь уж и некому», - неоднократно утверждает рассказчица, воспроизводя ряд подтверждающих сказанное ситуаций. Окружающие бессовестно (не испытывая ни капли благодарности и в душе посмеиваясь над ее альтруизмом, пользовались ее бескорыстными услугами). Соня хорошо готовила, шила, она любила детей, выручая уезжавших на курорт и оставляющих на нее детей и квартиру… Но она остается мишенью для острот, объектом розыгрышей окружающих. Одна из таких мистификаций и положена в основу сюжета.

«Впрочем,  по  прошествии  некоторого времени,  когда уже  выяснились  и Сонина  незаменимость  на  кухне   в   предпраздничной   суете,  и   швейные достоинства, и ее готовность погулять с  чужими детьми и даже посторожить их сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное увеселение,  –  по  прошествии  некоторого  времени  кристалл  Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости». Так, нарочито затянувшаяся экспозиция плавно переходит в интригующую завязку. Красавица Ада мечтает наказать Соню за идиотизм («Ну, конечно,  слегка – так,  чтобы и  самим посмеяться, и дурочке  доставить небольшое  развлечение») С помощью друзей (Валериана и Константина) Ада придумывает для бедняжки Сони - «адский планчик» - загадочного воздыхателя, “безумно влюбленного: «Фантом был немедленно  создан,  наречен Николаем,  обременен женой и  тремя детьми, поселен для  переписки в квартире Адиного отца». Он предлагал Соне “в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде”. Теперь жизнь героини была подчинена пылким любовным письмам, сочиненными Адой от имени вымышленного Николая и принятые Соней всерьез…

«Ада  брызгала  на почтовую  бумагу "Шип - ром", Котик извлек из детского  гербария  засушенную  незабудку,  розовую  от  старости,  совал  в конверт. Жить было весело!, - констатирует автор. - Переписка была  бурной  с обеих  сторон.  Соня,  дура,  клюнула  сразу. Влюбилась  так, что  только оттаскивай». 

В ответ Соня посылает несуществующему «ему» единственную и главную ценность в жизни – белого эмалевого голубка.

 «А годы шли; Валериан, Котик и, кажется, Сережа  по разным  причинам  отпали  от участия в игре,  и Ада  мужественно, угрюмо,  одна несла  свое  эпистолярное  бремя, с  ненавистью  выпекая,  как автомат, ежемесячные горячие почтовые  поцелуи.  Она уже  сама стала немного Николаем,  и  порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике…» Аде было по-женски жаль Сони, она понимает, что потеря Николая приведет к душевной, а возможно, и физической гибели самой героини, поэтому Ада продолжает переписку. «И две женщины на двух  концах  Ленинграда,  одна  со злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о  том, кого никогда не существовало…»

 В финале рассказа, в трагических условиях блокады, Толстая позволяет героине встретиться со своим возлюбленным: «готовая   испепелить  себя   ради  спасения   своего единственного, Соня взяла все, что у нее было - баночку довоенного томатного сока, сбереженного для такого вот смертного  случая, – и побрела через весь Ленинград  в квартиру умирающего Николая.  Сока  там было ровно на одну жизнь.  Николай лежал под  горой  пальто, в ушанке, с черным страшным лицом,  с запекшимися  губами,  но  гладко  побритый.  Соня  опустилась  на колени, прижалась глазами к его отекшей  руке со сбитыми ногтями  и немножко поплакала. Потом она напоила   его соком  с  ложечки,  подбросила книг в печку, благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше  никогда не вернуться – бомбили в тот день сильно…»

Соня пожертвовала своей жизнью, чтоб продлить жизнь Аде Адольфовне, которая дожила до глубокой старости и возможно сохранила Сонины письма.

Героиня Т.Толстой, прежде всего, женщина, взыскующая любви, и автор рассказывает об этом очень подробно, в традициях реалистического описания, и как бы со стороны демонстрируя единство (сочувствующего) женского и мужского взгляда (весьма грубого и отстраненного). Одинокой героини для счастья оказалось нужно совсем немного – любить и быть любимой, это то, чего у Ады было слишком много, но так и не сделало ее счастливой. А Соня была переполнена счастьем от писем Николая, с которым она даже не могла встречаться. Можно говорить о Сониной мудрости, опирающейся  на бесконечную веру в человеческую честность, порядочность, доброту и любовь.

В Соне реализован  традиционный для патриархальной культуры тип домашней, спокойной и исполнительной женщины-матери, бескорыстно и щедро любящей людей. В Аде находят воплощение  черты женщины-охотницы, коварной искусительницы и соблазнительницы. Антагонистичность героинь присутствует и во внешности, и в моделях поведения, и в описании их женской сущности, и в аксиологической парадигме автора. Образ Сони – это пример такого женского понимания счастья, которое, по определению С.Воркачева «ориентировано на этический аспект этого концепта, собственно и отличающий счастье от просто радости и удовольствия» (Воркачев, 2004, с. 202).

Соня – «дура», по мнению ее знакомых, - оживляет мечту о любви, принося в жертву свою жизнь, поднимаясь над всем земным, что есть в жизни, она становиться воплощением чистой, жертвенной, неземной любви. Противопоставляя Соню и Аду, автор ставит вопрос о невозможности преодоления женской сущности, природы пола, о дуальности женской души – ее одновременной тяги  к любви, состраданию и в то же время женские коварство и жесткость не идут в сравнение с мужскими.  Толстая иронизирует над своими героинями,  воплощает в них гендерный стереотип противоположных женских типажей, поднимая вопрос о природе женского счастья и определенности женских обязательств в жизни. И в то же время, как и в рассказе «Милая Шура», здесь есть кинематографический наплыв, на этот раз не завершающий, а предваряющий рассказ о героине, и органично сочетаемый с иронической природой дарования Толстой:

«Жил человек – и  нет его. Только  имя осталось – Соня. "Помните, Соня говорила..." "Платье похожее,  как у Сони..." "Сморкаешься, сморкаешься  без конца,  как Соня..." Потом умерли и  те, кто  так  говорил, в голове остался только  след  голоса,  бестелесного,  как  бы  исходящего  из  черной  пасти телефонной  трубки.  Или  вдруг  раскроется,  словно   в   воздухе,  светлой фотографией  солнечная комната – смех  вокруг  накрытого стола,  и  будто гиацинты  в  стеклянной  вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся  в  кудрявых розовых улыбках. Смотри скорей, пока не  погасло! Кто это тут? Есть ли среди них  тот,  кто  тебе  нужен?  Но  светлая комната  дрожит  и  меркнет, и уже просвечивают  марлей спины сидящих,  и  со страшной  скоростью,  распадаясь, уносится вдаль их смех – догони-ка».

Таким образом, для творчества Т.Толстой столь ярко представившей гендерную проблематику, характерна постановка общечеловеческих проблем, во многом продолжающих традиции русской классической литературы. Философия любви и жизни/смерти в рассказах Толстой приводит читателя к пониманию дисгармоничности мира, его конечности, разрушительности, показывая мрак и мглу жизненного глобального неустройства героини. Трагичная и вместе с тем комичная картина мира, мотив смерти, соседствующие на страницах рассказов с ироничной язвительностью автора, ставят знак равенства между плохими и хорошими, добрыми и злыми, красивыми и непривлекательными внешне героинями Толстой.

Иной тип женщины, тоже пришедший к своему жизненному итогу, выведен в рассказе Т. Толстой «Река Оккервиль», но об этом позже, т.к. в этом рассказе главный герой – мужчина. О Толстой не скажешь расхожей фразой: «Женская проза повествует в основном о жизни женщины ….» Маскулинная составляющая ее творчества достаточно очевидна. Развернутость мужских образов - индикатор взгляда Т.Толстой на мир, ее попытка сосредоточиться только на мужской психологии, увидев в герое не только маскулинные, но и андрогинные черты.

Герой самодостаточен (высокий социальный статус, напряженная духовная жизнь), и даже одиночество, порой толкающее человека на экстремальные поступки, воспринимается здесь как неотъемлемая часть его духовного мира. В отличие от бездуховности многих героев-мужчин женской прозы, Симеонов по-женски сентиментален и впечатлителен, много лет он влюблен в певицу Веру Васильевну, каждый день он слушает пластинку с ее голосом и мечтает о встрече с ней, что не мешает ему встречаться с реальной женщиной – Тамарой, которая иногда прерывает «драгоценные свидания с Верой Васильевной». Часы одиночества становятся «блаженным» для Симеонова, именно тогда, когда его никто не беспокоит, он наслаждается пением его любимой женщины, счастьем далеким и несбыточным, т.к. герой на самом деле влюблен в свою мечту (но и это, как говорится, не порок). Подчеркивается утонченность, хотя и несколько нарочитая, переживаний героя.

«Томная наяда» теперь живет в воспоминаниях когда-то платонически влюбленного в нее Симеонова, в граммофонной пластинке, которую постоянно ставит герой, вызывающий иронию автора: «- Нет, не тебя! так пылко! я! люблю! - подскакивая, потрескивая и шипя, быстро  вертелась  под  иглой Вера Васильевна;  шипение,  треск  и  кружение завивались черной  воронкой,  расширялись граммофонной трубой, и, торжествуя победу  над  Симеоновым…» Воздушная и изящная (в его памяти) «шла она, натягивая длинную перчатку… Симеонов  бережно снимал замолкшую  Веру Васильевну,  покачивал  диск, обхватив его распрямленными,  уважительными ладонями; рассматривал старинную наклейку:  э-эх, где  вы  теперь,  Вера Васильевна? (…) Может  быть, в Париже или Шанхае,  и какой дождь – голубой парижский или  желтый китайский - моросит  над вашей могилой,  и  чья  земля студит ваши  белые кости?  Нет, не тебя так  пылко  я люблю! (Рассказывайте! Конечно же, меня, Вера Васильевна!)». Симеонов, так же как и Александра Эрнестовна («Милая Шура»), уверен, что его любят, что избран именно он, что к нему обращены слова в песнях Веры Васильевны. Это становится для Симеонова навязчивой идеей, все его желания связаны с ней, весь смысл существования сосредоточен в приобретении новых пластинок с песнями Веры Васильевны и их дальнейшем прослушивании: «Хорошо ему  было в его  одиночестве, в маленькой  квартирке,  с  Верой  Васильевной наедине, и дверь крепко заперта от Тамары, и чай крепкий и  сладкий, и почти уже  закончен перевод  ненужной  книги с редкого  языка».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44