Дипломная работа: Религиозные идеи романа "Мастер и Маргарита" М. Булгакова и романа Л. Леонова "Пирамида" (сходство и отличие философско – христианских постулатов)

Пытаясь прочитать роман как философское сочинение на тему об истине, начать целесообразно с уточнения самого терми­на. Итак, что же такое истина?

Откроем философский энциклопедический словарь. «Истина, - говорится там, - это адекватное отражение действительности субъектом, воспроизведение ее такой, какова она есть вне и неза­висимо от сознания»[4,90]. Наверное, именно такое определение при­водил Берлиоз в своих лекциях, которые читал в Литературном институте или где-нибудь еще.

И раз уж мы приняли решение дать философское прочтение романа, то попытаемся задать тот же вопрос об истине одного из наиболее глубоких русских философов -  Н.А Бердяева.«Истина, — говорится в его книге «Творчество и объектива­ция», — не есть отражение мира таким, каков он есть и представ­ляется, а есть борьба с тьмой и злом мира. Познание истины есть самовозгорание света (логоса) в существовании (в бытии), и этот процесс происходит в глубине бытия, а не противостоит бытию. Истина - духовна, она в духе и есть победа духа над бездуховной объективностью мира  мира вещей. Истина есть пробуждение духа в человеке, приобщение к духу»[10,97].

Н.А. Бердяева считают одним из основоположников филосо­фии, которая выдвигает на первый план уни­кальность человеческого бытия, человеческой личности как выс­шей ценности. Комментируя данное им определение исти­ны, следует признать, что с его точки зрения понятие истины тождественно высшему смыслу человеческого бытия, оно имеет очевидную этическую направленность и фактически тождествен­но добру. Такой выбор истины далеко не всегда оказывается легким делом, за него надо бороться, а иногда он требует жертвы. Разумеется, подобное понимание истины далеко от принципов логического позитивизма, прагматизма или диалектического ма­териализма в стиле всезнающего Берлиоза, но зато оно значитель­но ближе к той философии, на основе которой М.А. Булгаков выстраивает свой роман.

Но если мы правильно разгадали философское пространство, на фоне которого разворачиваются события романа, то,  мы должны обратиться к рассмотрению двух других фокусов, которые, взятые в совокупности, образуют центральную триаду этой философии, а именно категорий лич­ности и свободы.

Обратимся снова к помощи Бердяева. «Личность, — разъяс­няет он, — не есть биологическая или психологическая категория, но категория этическая и духовная». «Личность есть не субстан­ция, а акт, творческий акт... Личность есть активность, сопротив­ление, победа над тяжестью мира, торжество свободы над рабст­вом мира»[10,97]. Но личность и эгоцентризм — антиподы, продолжает философ: эгоцентризм — это двойное рабство, рабство у самого себя и у всего, что не -  я, у мира.

Главное в личности, продолжает свою мысль Бердяев, — свободное творчество и пророческое начало. «Творческая лич­ность ведет борьбу за первородность, изначальность, чистоту нравственной совести и нравственной мысли при постоянном сопротивлении охлажденной коллективной нравственной совести и мысли, духа времени, общественного мнения... Этика творчест­ва есть всегда профетическая, обращенная к будущему этика и потому идущая от личности, а не от коллектива, но направленная социально»[10,102].

Остается применить масштаб этой экзистенциальной фило­софской триады: истина- личность- свобода к оценке романа Булгакова. И тогда сразу прихо­дится сделать наблюдение, которое может показаться удивитель­ным: из числа более чем 500 появляющихся на страницах романа персонажей свободными творческими личностями можно, пожа­луй, назвать лишь двоих — Мастера и Иешуа Га-Ноцри. Мастер, правда, не выдерживает накала борьбы за утверждение истины и отказывается даже от собственного имени. Зато в равнодушном ко всему прокураторе Иудеи после того, как он трусливо отпра­вил на Голгофу несчастного философа, вдруг просыпается со­весть. Из других героев романа больше никто не удовлетворяет тем критериям, которые были сформулированы выше. Если быть более точным, то к ним надо причислить еще одного - самого автора романа, личное присутствие которого явно ощущается на многих его страницах, особенно в заключительной части.

Автору  важны не столько отдель­ные герои, сколько страна, населяющий ее народ, его историчес­кие судьбы. И чтобы достаточно рельефно и убедительно выра­зить драматизм этой эпохи, которая, несомненно, представлялась Булгакову историческим безвременьем, ему было вполне доста­точно этих двух или трех героев, которых, хотя и в разной степени, можно было бы назвать личностями. Неудивительно, что участь обоих оказывается драматичной, хотя и по-разному. Иешуа последователен до конца и ни от чего не отрекается, а потому оказывается достоин света. Мастер капитулирует перед трудностя­ми и сжигает свой роман — дело всей жизни -  и получает лишь покой в сфере Воланда.

Обратимся снова к свидетельствам русских мыслителей. Сла­вянофил Ю.Ф. Самарин, 40-е гг. XIX в.: «Общинное начало со­ставляет основу, грунт всей русской истории... оно полагает выс­ший акт личной свободы и сознания - самоотречение»[24,176]. Уже отсюда ясно: если в государстве нет общества свободных личнос­тей, ему необходим властитель и необходим его культ. Философ-монархист И.А. Ильин, 20-е гг. XX в.: в России личная духов­ность «в массах была не укреплена, не воспитана и не организо­ванна. В  смысле государственного разумения и навыка совершен­но слаба»[12,124].

Но эта исторически предопределенная подавленность лич­ностного начала имела тягостные последствия. Первое из них — привычка жить по принципу «каждый за себя и каждый для себя». «Время ужасающего индивидуализма, хищничества, завис­ти, бессердечия к чужим страданиям» — такой запомнилась послереволюционная Россия И. Бунину[11,106]. И разве не за эти черты наказывают московских обывателей разбитные и насмешливые спутники Воланда — Коровьев и Бегемот?

Свободному человеку тяжело в этой затхлой атмосфере всеоб­щей бездуховности. Но тем сильнее озаряет ее вспыхивающий внезапно яркий свет беззаветного и всеохватывающего высокого человеческого чувства. Это любовь Маргариты к Мастеру и самоотверженная преданность Иешуа, которую испытывает Левий Матфей. В свете этих светозарных порывов меняется весь мир и, словно после очистительного дождя, на небосклоне появляется радуга надежды.

И миф, и вымысел автору нужны для того, чтобы высветить вполне реальные жизненные проблемы. С этой точки зрения фокусом, центральной точкой всего романного действия является бал, который дает Воланд, похоже, это вообще главное, для чего он прибыл в весеннюю Москву.

Используя тайные возможности четвертого измерения, князь тьмы устраивает роскошный бал для своих избранников. По широкой мраморной лестнице поднима­ются короли, герцоги, кавалеры, отравители, шулеры, доносчики, изменники, палачи, тюремщики, растлители и прочая дьяволь­ская камарилья. На верхней ступеньке их встречает Маргарита, королева бала.

И начинается празднество. Гремит оркестр, которым дирижи­рует сам Иоганн Штраус. На зеркальном полу ловко кружатся пары. В открытом бассейне плещется шампанское. Девушки разносят зажаренное на раскаленных углях мясо. Нет, это не сборище пришельцев из ада. Это пир торжествующего зла, которое простерло свои черные крылья над всем миром.

Наступает рассвет — и великий бал Сатаны заканчивается. Но черные отблески этого дьявольского торжества видны на многих других страницах романа. Это и полное азарта пьяное веселье в ресторане «Грибоедов», где кружатся тоже какие-то нелюди, монстры от литературы, и сеанс черной магии, который дает в варьете Воланд, - одна из лучших в мировой литературе сатирических пародий на безудержную страсть к потребительству.

Блики этого сатанинского праздника лежат также на много­численных эпизодах, как бы невзначай рассеянных повсюду в романе. Понтий Пилат заискивает перед человеком в капюшоне - Афранием, имперским «гебешником» в провинции Иудее. «Ната­ша подкуплена?» пугается Маргарита, когда ей кажется, что Азазелло знает се мысли. «Нет документа, — говорит Коровьев, — нет и человека. И, прошу заметить, и не было»[8,178].

Список подобных, с первого взгляда малозначительных эпизодов можно продолжить без труда. При внимательном чтении они позволяют достаточно ясно ощутить ту страшную обстановку всеобщей подозрительности, доносительства и внезапных бес­следных исчезновений людей, о которой Булгаков мог поведать только иносказательно.

Если судить формально, роман заканчивается, в сущности, драматически. Московскую затхлую атмосферу визит Сатаны не возмутил. Рукопись романа Мастера вопреки заверениям Воланда все-таки сгорела на пожаре в его квартире. Сам Мастер вместе с Маргаритой уходят из жизни -они получили «покой» в сфере Воланда. Правда, главного героя — жестокого прокуратора Иудеи ждет прощение и даже как будто совершенно не заслуженная им награда. А Воланд, завершив свою дьявольскую миссию в Мос­кве, вместе со своими спутниками проваливается без оглядки в черную бездну.

Однако техника постмодерна такова, что автору нет необхо­димости углубляться во внутренний мир своих героев, они нужны ему больше как служебный материал для раскрытия собственного  идейного замысла. А потому и читателей мало трогают печали заключительных сцен романа, который в целом оставляет светлое и жизнерадостное впечатление,

И происходит это во многом благодаря тому, что мрачные спутники князя тьмы — темно-фиолетовый, никогда не улыбаю­щийся рыцарь Фагот, худенький демон — паж Бегемот и демон безводной пустыни Азазелло натянули на себя шутовские маски и принялись весело проказничать в не очень-то радостной Москве 1930-х гг. И мир вокруг них словно ожил, заиграл яркими красками.

Глубокий философ М.А. Булгаков одновременно в совершен­стве владеет техникой медиа. Поэтому его роман читается столь же легко, как «Двенадцать стульев» или «Золотой теленок» Ильфа и Петрова, и оставляет после себя радостное ощущение. А кончается все очистительным огнем, весенней грозой и светлой радугой над Москвой-рекой.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18