Дипломная работа: Религиозные идеи романа "Мастер и Маргарита" М. Булгакова и романа Л. Леонова "Пирамида" (сходство и отличие философско – христианских постулатов)
Основной, обобщающий образ романа — это на тысячи осколков раздробленная
душа русского человека конца XX века, в том числе и душа самого создателя «Пирамиды», писателя Леонида Леонова.
Весь роман монофоничен, а не
полифоничен, здесь нет настоящих героев, все герои «мерцают» в дымке наваждения условного художественного
пространства. В уста, казалось бы, положительных персонажей нередко
вкладываются крамольные и еретические идеи,
а персонажи отрицательные порой несут идеи высокой духовности. Да и как
могло быть иначе в сбившемся с ориентиров хаотическом мире фантомов, двойничества и миражей. Главная мысль романа состоит в том, что в сорвавшемся со всех якорей корабле
России в той или иной степени виноваты
все, поэтому здесь и нет привычных романных героев, писатель всех своих персонажей проверяет одной,
но главной всеопределяющей мерой — подлинности или неподлинности их
духовного бытия. Мир России, утратившей свою
высокую религиозную веру, тысячелетний опыт своей богатейшей культуры, мудрые заветы своих отцов и предков, не
может быть подлинным. Россия, считает автор романа, без осознания и возрождения
этих ориентиров не выживет. Чтобы
сохранить свое достоинство и лицо, ей надо
вернуться к полузабытым сокровищам своего национального бытия.
Идейно-художественный замысел «Пирамиды» сам
Л. Леонов определяет темой «размером в небо и емкостью эпилога к
Апокалипсису», ибо «здесь с моей болью», добавляет писатель, «обитал я» [9, 11]. Как
понимать эти не совсем понятные слова автора «Пирамиды»? Если слова о теме «размером в небо» тут же
поясняются Л. Леоновым как уточнение
циклов «большого Бытия» и не вызывают сомнения, то фраза о том, что роман «Пирамида» «емкостью эпилога к
Апокалипсису», малопонятна, если не сказать более — весьма странна и
загадочна. Ее правильное прочтение, на наш взгляд, невозможно без знания
мистического смысла некоторых чисел и
цифр, которым сам автор «Пирамиды» придавал как в своей жизни, так и в
своем романе совершенно особое значение. Речь идет прежде всего о цифрах девять и три, которые связаны с
личным опытом «духовной биографии» автора: именно в девять лет ему явилось
мистическое видение Богородицы, пославшее ему почти законченное троекратное
знамение. И не случайно, что в девять
дней укладывается вся эпопея «ухода» отца Матвея [9, 347], что нынешнее
временное состояние цивилизации определяется как «полдевятого на циферблате
судьбы» [9, 210] и т. д. С другой стороны, композиция романа трехчастная,
название каждой главы романа начинается с «цифры» 3, что в сумме опять-таки
составляет мистическое число «девять».
Открывая Апокалипсис, иначе «Откровение
Святого Иоанна Богослова», к которому, без сомнения, не раз обращался писатель, в
последнем 21 стихе последней главы Нового Завета мы читаем сакраментальные
слова, являющиеся, по нашему мнению, не
только ключом к вышеупомянутой фразе об «эпилоге к Апокалипсису», но и, как нам
кажется, к главному внутреннему смыслу не только последнего романа
писателя, но и всей его «духовной биографии». Эти девять слов святого Иоанна
Богослова, на которые со светлой надеждой
указывает нам писатель, гласят: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми нами. Аминь».
Христианское напутствие, в сокровенной форме
высказанное в последнем романе Л. Леонова, полностью совпало с
последними словами боговдохновенного библейского текста, а
значит, и с заветной верой писателя в «голубой свет Господний»[9,89] — в просветленную
судьбу своего народа, в его духовные ценности,
в неиссякаемые традиции его тысячелетней истории.
2.2.Еретический подтекст романа
Текст «Пирамиды» отличается стилистическим
единством. И этот стиль есть именно стиль речей Шатаницкого, зорко
подмеченный и точно определенный Леоновым во время их встречи как «импровизации
корифея». Произошло знаменательное явление: автор прекрасно
видит свойства подобной речи, но сам не в силах разорвать эту оплетающую все вокруг словесную паутину. Вместе с содержанием,
глобальной философской идеей, автор
получил от Шатаницкого и форму для ее выражения, в которую и облеклась в конце концов «Пирамида». Насмешка, ерничество, подмигивание, двусмысленность наполняют
ее от начала и до конца[33,90]
Так сатана смеется надо всем
вокруг, так как ненавидит Божий мир и Божие творение во всех его
проявлениях. Это он искони глумится над Создателем и Его
созданием. В этом смехе нет и не может быть любви. Впрочем, мироздание,
нарисованное в романе, и достойно полупрезрительной, горькой
ухмылки: жалкие, беспомощные люди, брошенные властью Демиурга в
мир, которым суждено превратиться в крохотных уродцев или в плесень.
Как пишет Станкевич О., суть взаимоотношений Творца и
человечества заключается в следующем: люди — игрушки Бога [33, 54]. Боги придумали
человечество для развлечения самих себя, и «генеральная боль земная уже
недоступна их разумению» [33, 46]. Они отличаются замедленной реакцией на беды земные, не способны откликнуться на призыв
страждущей малютки. «Мы для них мошкара вселенская» [33, 29].
Доказательство вины Бога
— безусловно центральная философская задача
романа. Это его лейтмотив. Он выливается в форму суда над Богом с использованием судебно-юридических формулировок.
Бесконечно далеким и чуждым
человеческому миру небесам предъявляется обвинение в равнодушии, в бессилии, похожем «на прямое
попущенье заведомому злодейству» [33, 44], говорится о «многолетней
деятельности с человеческими жертвами» [1, 39] (именно так назван план
Божественного домостроительства), раздается упрек Всевышнему: зачем людей
сделал? [33, 64]. В качестве свидетелей
божественной ошибки предъявлено «обилие несчастных, увечных и
обездоленных... доказательство инженерно-генетического несовершенства» [33,
69].
Но помимо преступления совершенного Богу приписывается
злодеяние будущее
— уничтожение человечества как ненужного свидетеля. Матвей не просто предполагает, но давно уверен в
непременном примирении Бога и сатаны [33, 67]. И об этом же несколько
раз говорит Дымков, которому открыто будущее:
«После стольких огорчений с людьми будут проведены поиски более надежного и равновесного божественного
статуса» и неким иным созданиям
«достанется честь сменить людей как не оправдавших себя фаворитов» [9,
62].
Понятно, что Шатаницкий убеждает
собеседников, что виновато небо (еще возле райского дерева он
клеветал на Бога). И понятно в устах опустившегося пьяницы
Финогеича богохульное бормотание о технических промашках Творца, за
шесть дней сделавшего мир. Но даже кроткая Дуня позволяет себе давать
советы Богу: «Кабы Он малость смягчил свой гнев при виде юных
праотцев, дрожавших от холода и страха, то обошлось бы и без Голгофы» [9, 65].
Не Бог судит человека, а человек судит Бога.
Отец Матвей волен прощать или не прощать «Богу своему» детскую обиду. «Пирамида» — это суд над Творцом.
Часто цитируют слова Лобанова М. о цели романа — «предупредить род
людской о генеральной яме на его столбовой
дороге к так называемым звездам» [29, 78], понимая их так, что яму роет
себе сама цивилизация. Но в контексте книги ясно, что имеется в виду
«предвечная яма» — могила, приготовленная
самим Творцом для всего своего несовершенного творения.
Очевидна прямая перекличка романа с идеями Ивана
Федоровича Карамазова, который «мира Божьего не принимал» по тем же
причинам. Именно он рассуждал о страданиях человечества (лейтмотив
«Пирамиды»
— «генеральная боль земная»), о «неискупленных слезках» дитяти, замученного на
глазах у матери, — и этот образ перешел в леоновский роман, где уликой божественной ошибки предстают матери с простреленными
младенцами на руках [29, 34].
Обвинения «Пирамиды» во многом совпадают с
теми, которые предъявляет к Богу Великий Инквизитор в сочиненной
Иваном «Легенде». «Конструктивно не оправдавшие себя создания» [9, 56] — так характеризуются люди в «Пирамиде». «Недоделанные пробные
существа, созданные в насмешку» — так названы они в «Легенде». И
мотивировки, и основания для этой идеи очень
сходны: зачем Бог сделал людей такими, что
они вынуждены мучиться и страдать, зачем Спаситель призвал их к идеалам, которые не осуществимы.
Желая
земного всемирного счастья для людей, Инквизитор учит, что «не
свободное решение сердец их важно и не любовь, а тайна, которой они
повиноваться должны слепо, даже мимо их совести». «Пирамида» словно
воплощает тот мир, в котором уже начинают осуществляться эти проекты. Она построена не
на любви и живой жизни, а на гнозисе — тайном
знании. Ее мироздание описано посвященным, который делится этим знанием,
этой тайной, которую нужно довести до человечества. Здесь можно вспомнить, в чем же тайна Великого
Инквизитора. «Мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна!»[9,90] —
говорит он Христу.
Ясно, что в свете этой главной религиозно-мистической идеи
«Пирамиды» меркнут другие конкретные расхождения с
христианством. Но описать их необходимо хотя бы потому, что
многим показалось и кажется до сих пор, что в романе воплощено именно
христианское мировидение лишь с небольшими «уклонами».
Об отрицании богооткровенных свойств Божиих
уже говорилось. Выясним иные догматические расхождения
«пирамидной» религии и веры христианской.
Это прежде всего признание равноправными двух
извечно существующих
и противоборствующих начал — добра и зла, материи и духа, света и тьмы. В тексте не раз звучат слова о «предвечной битве Добра
со злом», о «первично-полярных началах» [9, 23] и т. п. Это в корне отличается от христианского мировидения.
Первоначально в сотворенном Богом мире
не было зла. Творец «всего видимого и невидимого»
по своей природе несопоставим с одним из своих созданий — Денницей,
ангелом, использовавшим во зло свою свободную волю и ставшим сатаной. Созданный благим, он уклонился к злу и отпал от Бога. Он является лишь созданием Бога. В отличие от
добра, имеющего свое основание в
Боге, источнике всякого добра, зло не имеет своей онтологической сущности. Зло есть уклонение от
блага, подобно тому как тьма есть лишение света, — объясняет природу зла
св. Иоанн Дамаскин.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18 |