Дипломная работа: Особенности поэтики романов М. Булгакова в системно-типологическом аспекте

"<... > фельетончики в газете дали себя знать <... > Вкус мой резко упал. Все чаще стали проскакивать в писаниях моих шаблонные словечки, истертые сравнения. В каждом фельетоне нужно было насмешить, и это приводило к грубостям. <... > Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил." И даже еще категоричней: "более отвратительной работы я не делал во всю свою жизнь"[39].

М.О. Чудакова предостерегает от соблазна увидеть в фельетонах "Гудка" лабораторию будущих произведений писателя, "ведь уже были созданы повести "Дьяволиада", "Роковые яйца", и роман "Белая гвардия".

Но несомненным остается одно: Булгаковым движет стремление к изображению реальной жизни, причем без прикрас, в совершенной истине. В предисловии к "Золотым документам", опубликованным в "Накануне" 6 апреля, 1924г., Булгаков отмечал: "Когда описываешь советский быт, товарищи писатели земли русской, а в особенности заграничной, не нужно врать. Чтобы не врать, лучше всего пользоваться подлинными документами.

Это творческое кредо Булгакова может быть соотнесено с принципами нравственно-дидактической сатиры, как у Фонвизина, произведения которого были написаны с позиции "Вот злонравия достойные плоды".

Хотя уже в некоторых фельетонах явственно прослеживается становление принципов реалистической сатиры. Например, в фельетонах 1922 г. "Похождения Чичикова" фантастические, невероятные события, вторгаясь в обыденную жизнь, образуют повествование, гротесковое по своей структуре и реалистическое по принципам отображения действительности. В этом фельетоне персонажи "Мертвых душ" Гоголя, которому принадлежит заслуга утверждения реалистического гротеска в русской литературе, переселены в "диковинном сне" в Москву начала 20-х гг. И этот самый сон, и описание головокружительной карьеры Чичикова, и сцена разоблачения героя уже прямо указывают на использование приемов реалистического гротеска.

"И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах, и рвал на себеволосы и френч и уверял, что у него нетрудоспособная мать.

Мать?! - гремел я, - мать?. Где миллиарды? Где народные деньги?! Вор!! Взрезать его, мерзавца! У него бриллианты в животе! Вскрыли его. Тут они.

Все?

Все-с.

Камень на шею и в прорубь!

И стало тихо и чисто"[40].

Как справедливо отмечал Е. Кухта, в фельетонах Булгакова "<... > ярко прочитывается <... > гоголевская традиция" Это в полной мере можно отнести к таким фельетонам, как "Великий Чемс", "Ревизор" с вышибанием", "Чертовщина" и др.

Таким образом, в публицистике М. Булгакова смех по своей сути лишен признака амбивалентности, но уже здесь зарождается гротескная линия, получившая развитие в дальнейшем творчестве писателя.

Сатирические произведения 20-годов и прежде всего повести "Дьяволиада" (1923) и "Роковые яйца" (1925) характеризуют как саму раннюю прозу писателя, так и общественно-литературные процессы этого времени.

В тенденциозной статье М. Кузнецова, опубликованной в 1962 году, утверждается, что " Дьяволиада" и "Роковые яйца" - произведения модернистского искусства. Эти повести, по мнению автора, с очевидностью доказывают, что в начале 20-х гражданская и творческая позиция М. Булгакова совпадала с замятинской, а в последующем же своем творчестве писатель якобы "отказывается от такого изображения жизни"[41]

В действительности, в данных произведениях прослеживается связь с традицией русской литературы 19 века, а именно с изображением фигуры мелкого чиновника-неудачника с " амбицией", канонизированной Достоевским и Гоголем (Акакий Акакиевич из " Шинели ", Голядкин из " Двойника " и Коротков из "Дьяволиады").

Повесть "Дьяволиада", написанная осенью 1923 года, впервые была опубликована в четвертом сборнике альманаха "Недра" за 1924 год. Одна из первых в советской литературе сатирических повестей, " Дьяволиада", по справедливому замечанию М.О. Чудаковой, продолжала давнюю литературную традицию, идущую от Гоголя, Одоевского, Вельтмана, возрождая эту традицию на новом актуальном материале". Уже здесь проявляется интерес М. Булгакова к " мистике повседневности", которая была так близка Гоголю. Рассказывая историю гибели делопроизводителя Короткова, М. Булгаков вслед за Гоголем показал процесс поглощения человека чином, бумажным миром бюрократии[42].

М. Булгаков в "Дьяволиаде" использует мотив двойничества, издавна связанный с темой судьбы и роковой предопределенности. Так, еще в "Повести о Горе-Злосчастии" Горе выступает роковым двойником Молодца, а Нос в повести Гоголя, своеобразный двойник коллежского асессора Ковалева является персонификацией тщеславия и заносчивости героя, двойник Достоевского - злодей и интриган - представляет тайные помыслы Голядкина-страшного. В "Дьяволиаде" же две пары двойников, но все четверо - реально существующие люди и, по мнению Л. Менглиновой, таким образом версия об участии ирреальной силы в злоключениях Короткова развенчивается автором.

В отличие от Гоголя Булгаков постоянно снимает тайну реальным планом, с помощью реально-причинных мотивировок. Об этом очень хорошо пишет в своей статье Л. Менглинова, подробно разбирая механизм булгаковского гротеска.

Все события, происходящие в повести, имеют под собой реальную почву: время действия 1921 год - начало НЭПа и конец военного коммунизма, место действия - государственные учреждения Спимат и Центроснаб, бытовые подробности отражают атмосферу тогдешних канцелярий плюс подробные описания последовательного хода действия," всего, что было".Л. Менглинова выделяет три этапа в "механизме" гротеска "Дьяволиады": сначала в обычную жизнь вторгается странное, но еще не фантастическое (вместо зарплаты Коротков получает "продукты производства", проверяя их качество, он обжигает лицо, уснув в душной комнате, видит "дурацкий страшный сон", а на следующий день, исказив фамилию начальника и тем самым допустив непростительную оплошность, увольняется с работы). Здесь следует дополнить размышления Л. Менглиновой. Сон у М. Булгакова является постоянным приемом: в "Дьяволиаде" сон Короткова сгущает атмосферу и содержание, типичные для контекста сказки. "Будто бы на зеленом лугу очутился перед ним огромный, живой биллиардный шар на ножках. Это было так скверно, что Коротков закричал и проснулся". Этот абсурдный и немотивированный кошмар и есть вариант сна-гротеска, который в данном случае помогает М. Булгакову отразить действительность, развитие событий. Сон-гротеск является как бы внешней мотивировкой фантастики. Ко второму " этапу " построения гротеска в "Дьяволиаде" Л. Менглинова относит появление фантастики, мотивированной психологически. По мере развития фантастического психика Короткова нарушается. В конце концов реальные картины повествования "взрываются" гротескными, одновременно смешными и жуткими, когда бедный Коротков уже в исступлении:

"<... > - Сказано в заповеди тринадцатой: не входи без доклада к ближнему твоему, - прошамкал люстриновый и пролетел по воздуху, взмахивая полами крылатки... Он выкинул из широкого черного рукава пачку белых листов, и они разлетелись и усеяли столы, как чайки скалы на берегу.

Муть заходила по комнате, и окна стали качаться.

Товарищ блондин! - плакал истомленный Коротков, - застрели ты меня на месте, но выправь ты мне какой ни на есть документ. Руки я тебе поцелую.

В мути блондин стал пухнуть и вырастать, не переставая ни на минуту бешено подписывать старичковы листки и швырять их секретарю, который ловил их с радостным урчанием.

Черт с ним! - загремел блондин, - черт с ним. Машинистки, гей!

Он махнул огромной рукой, стена перед глазами Короткова распалась, и тридцать машин на столах, звякнув звоночками, заиграли фокстрот. Колыша бедрами, сладострастно поводя плечами, взбрасывая кремовыми ногами белую пену, парадом - алле двинулись тридцать женщин и пошли вокруг столов.

Белые змеи бумаги полезли в пасти машин, стали свиваться, раскраиваться, сшиваться. Вылезли белые брюки с фиолетовыми лампасами: "Предъявитель сего есть действительно предъявитель, а не какая-нибудь шантрапа".

Надевай! - грохнул блондин в тумане.

И-и-и-и, - тоненько заскулил Короткое и стал биться головой об угол блондинова стола"[43].

Итак, реально - причинные мотивировки не позволяют автору забыть о той действительности, в которой он живет, и которая рождает в его сознании мучительные раздумья о будущем страны. Но Булгаков еще не в полной мере уяснил для себя сущность происходящего. Но он правильно указал на одно из возможных последствий - сумасшествие "маленького чиновника", сознание которого не выдерживает "фантастического быта".

В повести " Роковые яйца " предпринимается попытка создать новый тип гротеска, который, используя терминологию Ю. Манна, можно назвать фантастическим предположением. Если в "Дьяволиаде" фантастика - это следствие психологических качеств героя, то здесь она является исходной установкой всего действия. Писатель словно обращается к самому себе с неожиданно дерзким вопросом: " Что бы случилось с героями, если бы произошло заведомо странное, невероятное событие?", т.е. он моделирует ситуацию. По такому принципу построены, например, такие произведения, как "Нос" Гоголя, "Клоп" и "Баня" Маяковского.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16