Дипломная работа: Лирическая проза И.Бунина и ее развитие

Ощущение сказочного наполняет собою все произведения. Оно основывается на фольклорной стилизации, ориентированной на образы народных сказок. При этом в полном соответствии с законами жанра лирической миниатюры фольклорные формы повествования не столько изображают, сколько поэтически преображают действительность. "Чем не сказочный бор"? – думаю я, прислушиваясь к шуму леса за окнами… Да и человечьи ли это хижины? Не в такой ли черной сторожке жила Баба-Яга? "Избушка, избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом! Приюти странника в ночь!" (2, 210)

Прослеживается мысль о нерасторжимом "языческом" единстве человека и природы, закрепленном в образах русской народной сказки. Полусказочная обстановка рождает полусказочного героя: "Это был следопыт, настоящий лесной крестьянин-охотник, в котором все производило цельное впечатление...". (2, 213) Герои своей честностью, прямотой, цельностью натуры, по мысли автора, сродни сказочно-былинным. "Я машинально ловлю ее (крестьянки Федосьи) слова, и они странно переплетаются с тем, что я слышу внутри себя: "Не в том царстве, не в том государстве, - певуче и глухо говорит во мне голос старика-пастуха, который часто рассказывает мне сказки, - не в том царстве, не в том государстве, а у самом у том, у каком мы живет, жил, стало быть, молодой вьюноша…" (2, 212) "Ходит сон по сеням, а дрема по дверям, и, намаявшись за день, поевши соснового хлебушка с болотной водицей, спят теперь по Платоновкам наши былинные люди…". (2,213)

"Сосны" - это сложный сплав внутренней речи конкретного персонажа с воображаемой "чуждой речью", не имеющей прецедентов в предшествующей бунинской литературе. Предельного выражения достигает "скрещивание" изображаемого с идейным стержнем рассказа, характеризующееся эмоционально-смысловой активностью. И жизнь природы, и жизнь человека отмечены печатью таинственности. Поскольку Бунин считает их явлениями одного порядка, то приоткрыть завесу над тайнами природы - значит найти путь и к разгадке человеческого бытия.

Ничто не стоит на месте, меняются времена года. В акварельных красках осени, в более теплых тонах картин лета, в погожих зимних днях, в весеннем обновлении, в бурях и холодах - во всем этом движении Бунин видит не круговорот, а развитие жизни. Так в рассказе "Антоновские яблоки" все свершается по единым законам мирозданья "под покровом богородицы": "Люди родились, вырастали, женились, уходили в солдаты, работали, пировали праздники... Главное же место в их жизни занимала степь ее смерть и возрождение. Пустела и покрывалась снегом она, - и деревня более полугода жила, как в забытьи; тогда немало замерзло в степи. Наступала весна, наступала и жизнь, - работа, скрашенная веселыми днями…". (2, 195) Смена сезонов - это время, когда прекрасная в своем величавом покое природа внезапно восстает в гневе, обрушивает на человека угрозы, угрожаем ему жестокими морозами.

Бунин не просто описывает природные явления, а сопровождает их эмоциональной оценкой, позволяющей уловить гармоничную взаимосвязь между природой и человеком. В рассказе "Антоновские яблоки" наступает погожая осень, и писатель приводит поговорку: "Осень и зима хорошо живут, коли па Лаврентия вода тиха и дождик". Или: "Много тенетника на бабье лето – осень ядреная". (2, 182) "Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит, и хлеб уродится…". (2, 182). Поговорки, вплетенные в повествование, как-то по-особому народны. Они становятся частью мыслей и чувств персонажа. Писатель вспоминает поговорки, бытующие в народе, отдавая тем самым дань народной наблюдательности, сочной точности языка. Иной раз он предоставляет слова одному из своих персонажей. Так, мещанин, скупивший яблоки и наблюдающий, как мужики их насыпают, говорит: "Вали, ешь досыта, - делать нечего! На сливанье все мед пьют". (2, 179)

Образы у Бунина нередко метафоричны, но при этом всегда без натяжки, вычурности. Четко прослеживается взаимозависимость между состоянием природы и жизненным укладом человека. Осенний пейзаж преимущественно чистый, ясный, кроткий. Но порой его покой нарушается буйными порывами ветра, дождем, и мрачная пелена непогоды спускается с потемневшего неба, гася золотистую окраску осени. Картины этой перемены нужны писателю для контрастного выделения этой прелести ясного покоя осени, а также чтобы показать, как природа выходит омытой, обновленной и надевает затем новый, зимний наряд. "Осень - пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так и в деревне совсем неплохо". (2, 179) "А вечером на каком-нибудь глухом хуторе далеко светятся в темноте зимней ночи окна флигеля. Там, в этом маленьком флигеле, плавают клубы дыма, тускло горят сальные свечи..." и плывут по-русски мелодичные, задушевные и тоскливо-проникновенные звуки:

На сумерки буен ветер загулял,

Широки мои ворота растворял,

Широки мои ворота растворял,

Белым снегом путь-дорогу заметал…(2,193)

Когда в свои права вступает ночь, то жизнь людей затихает, а мир природы наполняется сокрытой от людских глаз таинственностью и сказочностью: "…в саду – костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада, - сказочная картина: точно в уголке ада, пылает возле шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги – два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони – и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки…". (2, 189)

Настроение вечного незнания, непонимания тайн, ненужности и значительности всего земного – духовная маска лирического героя бунинской прозы к 900-м гг. Она позволяет ему оправдывать собственное бессилие. Разобраться в бедах и горестях земного существования народа, затерявшегося в бесконечности великой снежной пустыни, символизирующей Россию. Земная жизнь человека в бунинскои прозе этого времени ничтожна перед вечностью, смысл ее, как и всего земного, теряется в тайнах мироздания, она лишь мгновение перед "вечной, величавой жизнью", о которой в бунинских эпитафиях немолчно говорят отдаленный, чуть слышный гул сосен, то содрогающиеся изумрудом звезды, то шепот седого ковыля на степных вековечных курганах".

Уже в начале 900-х гг. Бунин осмысливает историческую трагедию, обнаружившую распад "связи времен". Россия отброшена в "дикарское состояние" первобытности – "древляне", "татарщина". Исполинская страна с ее измученным, обреченным на вымирание народом прозябает в снежных дебрях ледяной пустыни, из которой лирический герой Бунина не видит выхода. В скитаниях по "перевалам" собственной души Бунин стремится обрести вневременную гармонию сочетаний прекрасного и вечного,

Эту историческую трагедию Россию Бунин стремится привести в соответствие с вечным природным круговоротом жизни, поставить в одни ряд со сменой времен года, дня и ночи, рождением и смертью. Пока он находит успокоение в мысли, что весь ход мироздания, в том числе и судьбы его страны, не во власти людей, но бога: "И большая, остро содрогающаяся изумрудом звезда на северо-востоке кажется звездою у божьего трона, с высоты которою господь незримо присутствует над снежной лесной страной...". (2, 220) Для выражения этой идеи Бунин прибегает к приему - к идеализации народного взгляда на смысл жизни.

Динамика рассказа "Эпитафия" представлена сменой времен года, когда прекрасная в своем величавом покое природа внезапно восстает в гневе, обрушивая на человека угрозы. Вера в бога становилась верой в спасение, несокрушаемое покровительство, в который раз доказывая человеку его неотделимость от природною бытия. "...Матери шептали в темные осенние ночи: - Пресвятая богородица, защити нас покровом твоим!" (2, 194). "Заблудившийся путник с надеждой крестился…, завидев в дыму метели торчащий из сугробов крест, зная что здесь бодрствует над дикой снежной пустыней сама царица небесная, что охраняет она свою деревню, свое мертвое до поры, до времени поле. А весной, когда землю обмывал первый дождь и пробуждался гром, господь благословлял в тихие звездные ночи расти хлебам и травам, и, успокоенная за свои нивы, кротко глядела из голубца старая икона". (2, 195).

Поистине поэтично переплетаются в данном рассказе "Языческое" и христианское, не противопоставляясь друг другу, а будто бы в очередной раз подтверждая синкретичность русских обычаев, традиций, эволюцию становления русского национального самосознания. Автор вспоминает, как "молили кукушку" кашей, чтобы была милостивой вещуньей, песни на Духов день, "солнечное утро на Троицу, когда даже бородатые мужики, как истинные потомки русичей, улыбались из-под огромных березовых венков…". (2, 195) Соблюдение обычаев и традиций не просто дань прошлому, а связующая жизнь поколений, формирующая русское мировосприятие.

Упоминание в рассказе об "играх солнца" под Перов день, величальных песен на свадьбах, трогательных молебнов перед "заступницей всех скорбящих" свидетельствует о расширении связей бунинской прозы с фольклором на рубеже нашего века.

Христианская символика, встречающаяся в рассказах Бунина, зачастую отражает бренность всего земного и одновременно глубинный смысл природного бытия: "громадная старинная икона божией матери с мертвым Иисусом на коленях"; "сосны, как хоругви", замерзшие "под глубоким небом"; "молитва священника, отражающая "печаль бренности всего земного и радость за брата, отошедшего после земного подвига в лоно бесконечной жизни, "идее же праведные успокаиваются". А повествователь, глядя на пригорок могилы, "долго силился поймать то неуловимое, что знает только один бог, - тайну ненужности и в то же время значительности всего земного". (2, 219)

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18