Дипломная работа: Лирическая проза И.Бунина и ее развитие
Смерть как часть непрерывного потока жизни может перенимать ее
признаки, даже красоту. Повествователь отмечает, как красив и величествен
Митрофан в смерти: "... голова маленькая, гордая и спокойно-печальная",
"чистая рубаха красиво оттеняет худобу и желтизну". (2, 216) Однако
эпическое спокойствие повествования нарушает проглянувший лик смерти ("коричневый
нос, торчавший из гроба"). Но потом могила с зеленой веткой ели вновь
вписывается в красоту мира, жизни и уже не вызывает
ни ужаса, ни раздражений: "Длинный земляной бугор могилы, пересыпанный снегом, лежал… у моих ног. Он казался то
совсем обыкновенной кучей земли, то значительным думающим и чувствующим. И,
глядя на него, я долго силился поймать то неуловимое, что знает один только бог, - тайну ненужности-и в то же время значительности
всего земного". (2, 219) Подобный характер мыслей героя усложняет
внутренний монолог. "Умер, погиб, не выдержал", - рассуждает
повествователь в рассказе "Сосны", узнав, что Митрофан мертв.
Смерть Митрофана воспринимается повествователем одновременно и как
естественно-природное явление ("...значит, так надо, - думаю я") и
противоестественное: не исчерпал еще человек в себе жизненных сил – "не
нажился", - вспоминает повествователь слова Митрофана. Факт смерти
статичен и известен с самого начала. Вся сюжетная нагрузка идет на восприятие
этого факта повествователем. Внутреннее движение рассказа основывается на
конфликте личностного и эпического сознания. Тревожное напряжение
повествователя стимулируется беспрерывным кружением пурги. В ранних
произведениях Бунин часто использовал образ бури для передачи раздумий о
бренности и недолговечности всего сущего.
"Родились мы в снегу, - вьюга нас и схоронит". Когда
лирический герой видит бурю, ему кажется, что
... на пустынном, на великом
Погосте жизни мировой
Кружится смерть в веселье диком
И развевает саван свой!
("Когда на темный город сходит...")
Конфликт между жизнью и смертью оканчивается победой жизни,
благодаря неисчерпаемости ее проявлений в природе и неиссякаемой потребности
жить в человеке, о чем убедительно "говорил" гул сосен и звезда на
северо-востоке "у божьего трона", "с высоты которого господь
незримо присутствует над снежной лесной страной…" (2, 220)
Итак, обостренное чувство жизни у Бунина неотделимо от столь же
обостренного чувства смерти. Жизнь и смерть предстают увиденными одновременно с
двух точек зрения: надличностной (эпической) и сугубо личной (лирической). В
прозе Бунина часто встречается любование жизнью, ее всеобщностью и неизбывностью,
и трагический ужас смерти (перед такой же всеобщностью и неизбывностью), вызов
смерти и покорность ей.
Эпическая подвижность границ между жизнью и смертью может
проявляться через сознание или поступок не только героя, но и
автора-повествователя.
Жизнь и смерть звенья одной цепи мироздания. Так же как и
чередование времен года, чередование рождения жизни и ее завершения отсчитывает
шаги истории: "Жизнь не стоит на месте, - старое уходит, и мы провожаем
его с грустью. Да, но не тем ли хороша жизнь, что она пребываете неустанном
обновлении?" (2, 212)
Независимо от взрывов отчаяния, настроений безнадежности,
горестных воспоминаний, Бунин оставался жизнелюбом. "Я иду, дышу вижу, чувствую, - я несу в себе жизнь,
ее полноту и радость. Что это значит? Это значит, что я воспринимаю, приемлю
все, что окружает меня, что оно мило, приятно, родственно мне, вызывает во мне
любовь" (5, 148); "Да, да все мы братья. Но только смерть или великая
скорбь, великие несчастья напоминают нам об этом с подлинной и неотразимой
убедительностью, лишая нас наших земных чинов, выводя нас из кpугa обыденной жизни".
(5, 148) Отсюда такое удивительное пристрастие Бунина, с одной стороны, к
особым, "высоким" моментам жизни (смерти, любви), а с другой - к элементарным
восприятиям, присущим человеку всегда, от первого до последнего мгновения его
жизни: запахам, краскам, формам, с их бесконечными изменениями.
Бунин был убежден, что сила и богатство чувства жизни
пропорциональны силе ощущения смерти. Герой, в сознании которого нет места
мысли о неизбежности конца, отличается поразительно скудным и бедным миром
чувств, лишенных прекрасных и грозных тонов, присущих жизни людей.
В "Господине из Сан-Франциско" Бунин представил смерть в
роли главного разоблачителя лжи и порока целой цивилизации. Она становится
основным событием рассказа. Описание смерти автор станет использовать в
качестве разоблачения духовного убожества героя. Органически сливается
авторская оценка с чувственным образом: "...Шея его напружилась, глаза
выпучились, пенсне слетело с носа... Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха
и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб,
голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом - и
все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с
кем-то. Он мотал головой, хрипел, как
зарезанный, закатил глаза, как пьяный...". (4, 321-322)
Сцена производит впечатление безобразия, порожденного полным
отсутствием духовного, человеческого начала. Герой умирает как животное, без
готовности и отношения к своему концу.
Проникнуться подлинным значением смерти герои повести не могут, их
"отдельное" (гостиничное) понимание жизни его не вмещает, а в отеле
смерть только "происшествие"-, "неприятность". Но ведь
отель -.это своего рода идеал, высшая форма жизни человека буржуазного
общества.
У Бунина, несомненно впитавшего с детства христианские традиции
глубокого уважения к сану мертвеца, в рассказе "Преображение"
говорится, как "вчерашняя жалкая и забитая старушка преобразилась в нечто
грозное, таинственное, самое великое и значительное во всем мире, в какое-то
непостижимое и страшное божество -в покойницу". (5, 78) Таков колоссальный
диапазон чувств, которые вызывают смерть у человека в мире Бунина: от
кощунственных до величественных, показывающих, что приемлет, а что отвергает
писатель.
§4. Рассказ "Антоновские яблоки" - гимн жизни и ностальгия
о прошлом
Вблизи грандиозной и таинственной мистерии природы, с немолчным
гулом сосен и кротким мерцанием звезд, скоротечная жизнь деревенского человека
предстает в особенно резком пересечении черт чистой простоты, первозданности и
жалкости, внеисторизма ("древляне, татарщина" - "Мелитон",
"совсем дикарская деревушка" - "Сосны"). Выхода из этих
противоречий Бунин не видит. Его симпатии обращены вспять, в партиархальное
прошлое, когда "склад средней дворянской жизни ... имел много общего со
складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому
благополучию".(2, 183)
Бунин сызмальства мечтал о сельской жизни, полудворянском-полукрестьянском
здоровом быте. Позднее, вспоминая об этом, он писал: "Когда, бывало, едешь
солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить,
спать на гумне в омётах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный
благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие
же портки и несокрушимые сапоги с подковками.
Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в
праздничном уборе да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с
горячей бараниной на деревянных тарелках, с сотовым медом и брагой. - так
большего и желать невозможно!" (2. 187)
В начале 900-х гг. Бунин поэтизирует жизнь в скудеющем имении, уходящий
усадебный быт, дремлющие сословные традиции. "…У меня не только пропадает
всякая ненависть к крепостному времени, но я даже невольно начинаю
поэтизировать его. Хорошо было осенью чувствовать себя именно в деревне, в
дедовской усадьбе, со старым домом, старым гумном и большим садом с соломенными
валами... Право я желал бы пожить прежним помещиком!"56 - писал
он в письме к В.В. Пащенко.
На пепелищах помещечьих гнезд, где растет глухая крапива и лопух,
среди вырубленных липовых аллей и вишневых садов сладкой печалью сжимается
сердце автора. "Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства.
Но хороша и эта нищенская мелкопоместная жизнь!" (2, 192) - писал Бунин в
1900-м году в "Антоновских яблоках".
Однако подобное отношение к мелкопоместным и поэтизация уклада их
жизни обнаружились у Бунина не сразу. Так, в рассказе "Мелкопоместные"
(1891 г.) Бунин создает картину убогой, малокультурной среды. Человек изображен
в духе традиций русского реализма XIX в. "Мелкопоместных" можно было бы
назвать даже эпигонским произведением, если бы оно не принадлежало, по
существу, начинающему автору, проходящему школу своих предшественников, Человек
в этом рассказе целиком и полностью "укладывается" в нравы, культуру
среды. Они определяют все; интерьер, диалоги, поступки героев. Какую бы деталь
мы ни взяли - описание одежды или дома, того что едят и пьют персонажи, их
шутки все раскрывает уровень культуры, обусловленный социальным статусом
героев, выраженным в названии. Смысл произведения легко прочитывается. Оно
построено строго рационально на движении от причин к следствию. В нем -
традиционные предыстории главных героев, раскрывающие, объясняющие их образ
жизни, предварительные краткие характеристики, подготавливающие читателя к
пониманию происшедших событий. Эти разъяснительные описания характеров героев
на первый план выдвигают их отношение к чтению книгам и очень напоминают
Тургенева. "Николай Матвеевич был большой любитель стихов Веневитинова и
истории войны 1812 года, но юноша – дельный". (2, 365) Он "стал
супругом Тони, полненькой шестнадцатилетней девицы, знавшей почти наизусть
"Евгения Онегина'' и игравшей на клавикордах пянсье и полонез Огинского...".
(2, 369)
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18 |