Дипломная работа: История античного города Тиры

Устанавливаемое надписью из Дионисополя участие I Италийского легиона в отражении карпов дает основание предполагать, что Флавин служил именно в этом легионе. Гораздо более шаткой представляется догадка, будто Флавин был начальником расположенного в Тире римского гарнизона, во всяком случае, в надписи речь идет лишь о его личной доблести и никак не отмечена его роль военачальника.

Посвящение Лукия важно и тем, что оно расширяет сведения о городах Мезии, затронутых нашествием карпов в 214г. Кроме Маркианополя и Дионисополя, названных как здесь, так и в надписи Флавина, в события была вовлечена Каллатия. Если принять во внимание, что в документах из Эска речь идет об операциях, «счастливо завершившихся» неподалеку от Тиры, не лежащей на прямом пути от местожительства карпов к городам Южной Добруджи, то можно предположительно наметить ход событий. Тот факт, что в связи с нашествием карпов упоминается I легион (главный лагерь в Новах) и в то же время отсутствуют данные об участии в борьбе с ними подразделений XI легиона (главный лагерь в Дуросторе), позволяет допускать, что варвары переправились через Дунай вблизи от впадения в него Арджеша и устремились к побережью Черного моря, а возвращались на родину окружным путем и потерпели поражение на подступах к Тире. Нельзя отказаться и от предположения, что список упоминаемых в рассмотренных надписях центров — Маркианополь, Диописополь, Каллатия, Тира — не только заключает данные для определения примерного пути следования карпов, но и содержит перечисление городов, участвовавших со своими ополчениями в устранении возникшей угрозы.

Следует добавить, что некоторые из эпиграфических находок в Тире и ее окрестностях можно со значительной вероятностью связывать с тем же нападением карпов. К их числу относится прежде всего посвятительная надпись Митре на алтаре, грубо изготовленном из местного известняка. Памятник был поставлен по обету за посвятителя и его близких «при консулах Мессале и Сабине», соорудил его некий Ульпий Валент, miles classiarius, — воин, служивший на военном корабле. Учитывая время постановки алтаря (консульство Валерия Мессалы и Октавия Аппия Светрия Сабина приходится именно на 214 г. н. э.), естественно видеть в этом Валенте одного из рядовых участников операций, происходивших у Тиры, и это дает основание предполагать, что часть служивших на кораблях воинов была использована в ходе боевых действий против карпов.

Не менее интересны две другие надписи, обнаруженные у с. Беленькое. Первая представляет собою латинское посвящение некоего Гая Сервилия Понтика «за здравие непобедимого императора», имя которого не названо. Титул Invictus, эпизодически появляющийся в документах времени Септимия Севера, стал систематически применяться при Каракалле, в том числе и в нижнедунайских провинциях, причем в некоторых случаях без собственного имени императора. Это позволяет датировать посвящение Понтика временем единоличного правления Каракаллы и видеть в нем еще одного участника войны с карпами в 214 г. Но тогда в Лаисфене, сыне Мокки, названном во второй надписи из Беленького,— греческом надгробии, исполненном тем же своеобразным угловым шрифтом эпохи последних Северов, что и рассмотренная выше надпись Лукия из Дионисополя,— можно видеть внука одноименного архонта Тиры, упоминаемого в 181 г. Так как обе надписи обнаружены, ничто не мешает предположению, что посвящение воздвигнуто на месте сражения с карпами, в котором погиб Лаисфеи, похороненный на поле битвы. В этом случае находка надписей у с. Беленькое могла бы рассматриваться как указание на то, что боевые действия велись у берегов Бугского лимана, в двух десятках километров к юго-западу от Тиры. С другой стороны, в Понтике, не указывающем ни своего военного ранга, ни названия воинской части, в рядах которой он сражался за «непобедимого императора», естественней всего видеть демобилизованного ветерана, поселившегося в городе, на защиту которого он выступил в опасный момент вместе со своими сыновьями в рядах городского ополчения, в котором служил и Лаисфен. При такой интерпретации надписи из с. Беленькое указывают на то, что в Тире, как и во многих других провинциальных городах, было создано и функционировало гражданское ополчение, привлекавшееся к оборонительным операциям при особо ответственных и угрожающих обстоятельствах.

§ 8. Тира в середине III в. н. э. Разгром города готами и их союзниками

Таким образом Тира, являвшаяся далеко вынесенным на северо-восток форпостом лимеса Нижней Мезии и имевшая гарнизон, помещавшийся внутри цитадели, сыграла во втором десятилетии III в. роль утеса, о который разбилась первая, еще слабая волна движения варваров против Римской империи. К сожалению, имеющиеся источники не позволяют проследить за дальнейшими судьбами города во время новых варварских нашествий.

Здесь уместно напомнить, что с легкой руки Т. Моммзена в научной литературе неоднократно повторялось утверждение, будто прекращение выпуска тирасских монет после Севера Александра (222—235 гг.) прямо указывает на то, что этот город был разгромлен готами в первой половине 30-х годов III в.. А. Н. Зограф26, Э. Диль27 и П. Никореску (460, с. 379) относили разрушение Тиры ко времени Максимина28, А. И. Фурманская отодвигала его к 40-м годам III в.29, Р. Вулпе — к середине столетия [533, с. 171—172, прим. 100]. Высказывалось, впрочем, и мнение, что Тира была «беспрерывно заселенным местом со времени милетян до наших дней»30 и, в частности, «не прекратила своего существования в поздне-античное время»31, а постепенно «превратилась в славянский город Белгород»32. Такая концепция вела к предположению, что античная Тира не была разрушена с выводом римских гарнизонов из Дакии (271 г.), так как ее жители «предпочли не доводить дело до крайности и, видя безвыходность положения, добровольно перешли на сторону противника»33.

При оценке этих предположений необходимо иметь в виду, что тирасские монеты последнего Севера часто имеют ромбовидные надчеканки. Это дает основание допускать, что Тира, как и большая часть городов Нижней Мезии, приостановила при Максимине свою чеканку и здесь обращались монеты предшествующего царствования, денежные функции которых были подтверждены специальным клеймом34. Исходя из этого А. Н. Зограф предполагал, что город был разрушен готами в 238 г.35. К тому же году — точнее, к промежутку между провозглашением императорами Пупиена и Бальбина (16 апреля) и их гибелью (22 или 23 июля) — биограф этих императоров [SUA, Maxim, et Balb, 16, 31 относит сражение карпов с жителями Нижней Мезии, добавляя в следующем предложении со ссылкой на Дексиппа, афинского историка середины III в., что тогда же началась скифская война и был разрушен город Истрия. Буквальное понимание этого известия приводило к заключению об опустошительном готском набеге 238 г. и гибели Истрии36. Действительно, раскопки открыли яркую картину разгрома и последующего восстановления города около середины III в.37, но эпиграфические документы доказывают, что жизнь Истрии не была нарушена по крайней мере до 240 г.38, а при Гордиане (238—244 гг.) здесь продолжался выпуск монет. Поэтому приведенное выше свидетельство позднего и далеко не всегда достоверного составителя императорских жизнеописаний не должно оцениваться как точное указание на дату разрушения Истрии — в нем констатируется лишь начальный пункт многолетней борьбы Рима с нижнее дунайскими племенами, в ходе которой этот город был разгромлен (как полагают, в 267 г.— 400; 532 — или. во всяком случае, во второй половине 60-х годов III в. п. э.— 481).

Отодвигая дату разрушения Истрии к концу 60-х годов III в., мы не можем утверждать, что и Тира была также разгромлена только в это время. Однако такое предположение нельзя считать невозможным; во всяком случае, нет доказательств гибели Тиры в 238 г. Более того, имеются некоторые косвенные указания источников, позволяющие предполагать, что город просуществовал по крайней мере до середины III в. В самом деле, относящийся к 230—250 гг. итинерарий римского воина, служившего в рядах XX Пальмирской когорты лучников, называет Тиру на пути каботажного плавания от устьев Дуная к Ольвии.

Где присутствие римского гарнизона засвидетельствовано посвящением воинов, датированным 248 г. Показательны и монетные находки: и в Тире, и в Ольвии представлены монеты едва ли не всех императоров, сменявших друг друга в годы кризиса. В Тире это монеты Гордиапа III, Филиппа Араба, Траяна Деция, Требониаиа Галла, Валериана и Галлиена, Клавдия II, то есть всех правителей 238—270 гг., после чего появляются только монеты Диоклетиана, выпущенные в первое десятилетие его правления. Этого, разумеется, недостаточно для окончательных выводов, но ничто не препятствует предположению о том, что Тира и Ольвия были разрушены только во время массового похода причерноморских племен против балканских провинций Римской империи в конце 60-х годов III в.

Впрочем, военные действия на Нижнем Дунае с конца 30-х годов III в. прерывались лишь на краткие периоды. Пограничные племена возобновляли нападения всякий раз, когда война с персами или борьба между претендентами на императорский престол сулили надежду на успех. В 242 г. римская граница была прорвана и варвары дошли до Филиппополя; с 245 г. военные действия возобновились, и мир, заключенный в 247 г., был нарушен уже в следующем году, когда «скифы» осаждали Маркианополь. В 250-251 гг. война разгорается с новой силой, Маокианополь не устоял перед врагами, а некоторый успех римских войск под Никополем был сведен на нет поражениями при Берое и Абритте. Вторжения «скифов» продолжались и в следующие годы: в 253 г. приду-найские и задунайские варвары осадили Фессалонику и, уже в ближайшие годы подорвав римское владычество в Дакии, начали борьбу за утверждение на черноморского побережья. С середины 50-х годов бораны„ герулы и другие «скифские» племена организуют морские походы — сначала из босфорских гаваней вдоль восточного побережья Черного моря к Питиунту, Фасису и Трапезунду, а затем и вдоль западного побережья.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23