Реферат: Творчество Улицкой
Жизнь не
может быть сломана не зря - так, скорее, могла бы сказать писательница. Но
когда это происходит, можно ли найти какое-то убедительное объяснение? В ответ -
слова Улицкой: “Я полагаю, что за пределами нашего существования есть нечто,
что даст осколкам сложиться в картинку и прояснит ее. Определит истину победы и
поражения”. [кн. обозр] Складывается впечатление, что ее творчество -
своеобразный поиск точек, в которых ищущий иногда может уловить проблеск того
запредельного бытия и не понять, а почувствовать его закон.
Книгу
предворяет эпиграф из Лескова: “Каких только людей нет у нашего царя! ” - и
своеобразное продолжение этой мысли в небольшом предисловии ко всему изданию. Автор
говорит о невозможности личности обрести законченность и полноту: “Ужасная
догадка: нет никакого "я", есть одни только дорожные картинки,
разбитый калейдоскоп, и в каждом осколке то, что ты придумывал, и весь этот
случайный мусор и есть "я" <…>”. [с.7] Если судить по
предыдущему творчеству Улицкой, эта мысль совершенно не покажется новой: везде
многогранность и неоднозначность. Но здесь речь идет об авторе, который, ощущая
свою “осколочность”, “пытается избежать собственной, давно осточертевшей точки
зрения, изношенных суждений и мнений”. [с.7] Поэтому рассказчиком и
наблюдателем становится Женя, а автор “остается посередине” [с.8], между ней и
наблюдаемым. И в этом странном положении смешения, но невовлеченности взору открывается
“дивная игра” [с.8], а “маленькие люди нашего царя наблюдают эту картину,
задрав голову. Они восхищаются, дерутся, убивают друг друга и целуются. Совершенно
не замечая автора, которого почти нет”. [с.8] Здесь одна интересная деталь: все
смотрят на картину и не замечают автора, но и сам автор теперь среди
наблюдателей, следовательно, допускается наличие еще одного автора, о котором,
вероятно, идет речь в эпиграфе.
За
подтверждениями, как и опровержениями, следует обратиться к текстам.
В книге
четыре отдельных сборника: "Люди нашего царя", "Тайна крови",
"Они жили долго…" и "Дорожный ангел". В каждом цикле
по-прежнему ощутимы традиционные для Улицкой приемы, но по ходу исследования
возможно отметить некоторые новые особенности ее прозы.
Сборник "Люди
нашего царя" - это десять произведений, при всей внешней разнородности, художественно
очень близких. Взять, например, рассказ "Том", о странной схожести
судьбы собаки и человека, о едином для всех живых существ ужасе смерти. Или "Дезертир"
- о нежелании терять близких, но невозможности изменить что-либо в их судьбе. Или
"Кошка большой красоты" о том, что страдания - это тоже наполнение
жизни. Общая мысль о неслучайности и ненапрасности всего, что героями переживается,
об особом неведомом смысле.
Здесь
усматривается интересное решение для автора и рассказчика. Как уже было сказано
в предисловии, Женя - “представитель и посланник”, наблюдающий происходящее,
которое передается ее сознанием. Но только в одном произведении всего цикла она
действительно рассказчик в привычном понимании: "Путь осла"
повествует о событиях от первого лица. В другом рассказе - "Коридорная
система" - о Жене говорится в третьем лице, но впечатление такое, что
говорит она сама. Происходящее - это ее прошлое, всплывающее во сне в виде
отрывочных воспоминаний, и по законам сна героиня видит себя со стороны. Улицкая
намеренно избегает местоимения "она", говоря о Жене, и заменяет его
словом "дочь" или именем, или опускает подлежащее, например:
“Женя пошла
по длинному коридору, спустилась на полпролета к автомату. Вынула из кармана
белого халата заготовленную монетку, набрала номер”. [с.35] ; и далее:
Позвонила. Он
сразу поднял трубку.
Приезжайте!
[с.36]
Еще один
отрывок:
“Женя
гладила старческую голову отца, его седые блестящие кудри и думала о том, что
если доживет, то и у нее будут такие красивые седины, и такие же, как у отца,
ясные карие глаза, и руки, как у него - маленькие, с короткими ноготками… Всю
жизнь не могла простить, что похожа на него, а не на мать… И сердце сжималось
от тоски по матери, которая умерла так давно…” [с.39]
Похоже на
несобственно-прямую речь, но если "так" в ней объяснимо, то "которая"
нарушает достоверность естественной мысли. Ощущение личного восприятия
увеличивается за счет смены времени глаголов, при рассказе о прошлом: “Вторые
сутки длится кома, и сделать ничего нельзя. Женя видела, как за два дня до
этого мамина лаборантка пришла делать ей анализ крови и ужаснулась, увидев
прозрачную каплю. Крови больше не было…”. [с.35]
Есть
рассказы, в которых Женя - второстепенный персонаж: "Кошке большой красоты",
"Финист Ясный Сокол". А например, в рассказе "Том", о ней
лишь вскользь упоминается, этим как бы объясняя, откуда ей может быть известно
о происходящем. Ровно половину сборника составляют рассказы, где о Жене нет ни
слова, и, несмотря на предложенную авторскую концепцию, они воспринимаются как
традиционные рассказы Улицкой. Но объясняется эта непоследовательность тем, что
и в предыдущих сборниках писательницы ее вмешательство было сведено к минимуму
из-за стремления к объективности, почти лабораторному фиксированию фактов,
поэтому изменения не столь ощутимы.
В новых
сборниках нет отказа от прежних тем или проблематики, но они расширяются и
постепенно приближаются к современности. На новом художественном материале
писательница отстаивает прежние, дорогие убеждения, хотя в некоторых заметно
смещение акцентов и не заметное ранее болезненное сомнение.
Стоящий
первым, своеобразный святочный рассказ "Путь осла" задает тон всему циклу.
Неожиданным образом на глазах героев произошло Рождество. Речь не о ежегодном
праздновании или обращении к истории (события случились осенью во французской
деревушке), а о чуде, которое присутствует в нашей жизни, если только уметь
заметить. Герои рассказа собираются вместе в старом доме, где живет Женевьев. Собственно,
к ней все и приехали: бывший муж Жан-Пьер с молодой женой Мари и двумя детьми,
Марсель, “ее верный и пожизненный поклонник” [с.15], со своей старой подругой
Аньес, негритянская певица Эйлин и рассказчица Женя. Объяснение, в чем
заключалось чудо, одинаково поразившее всех участников того вечера, возможно,
звучит не убедительно. Собравшиеся у камина люди слушали, как Иветт, дочь
Жан-Пьера и Мари, исполняла на пианино недавно разученные рождественские песни;
к ней присоединились Женевьев и Марсель, и, наконец, Эйлин. А когда запели о
святых, в дом зашел сосед-пастух с ягненком на руках. И вдруг Шарль, трехлетний
сын Жан-Пьера и Мари, произнес первое в жизни слово: “l’agneau” - ягненок. Радость долгожданного события острее
воспринимается из-за совпадения всех атрибутов Рождества: “младенец, Мария и ее
старый муж, пастух, эта негритянская колдунья с ногтями жрицы Вуду, со своим
божественным голосом, присутствовал агнец, и звезда подала знак…”. [с.24] Женя
замечает, что не хватает только осла, но оказалось, дом, где живет Женевьев,
давно прозвали "дом Осла". Женя забыла о разговоре с Марселем по пути
в деревушку. Он рассказывал ей о старых римских дорогах и указал на разницу с
греческими. Если “римляне вырубали свои дороги напрямую, из пункта А в пункт Б,
срезая пригорки и спуская попадавшиеся на пути озера”, то “греки пускали через
горы осла, и тропу прокладывали вслед его извилистого пути”. [с.13] Из
множества трактовок этого иносказания одна прямо прописана в рассказе: Эйлин не
впечатлила история о древних дорогах - “к африканцам, даже американским,
христианство шло совсем иными путями”. [с.25] Но для Улицкой, чьи герои никогда
не определяются культурой или средой, эта мысль явно недостаточна. Путь осла -
это долгий и трудный путь жизни человека, который не знает конечной цели, но
подгоняемый неведомой силой продолжает терпеливо идти.
Именно так
упрямо и терпеливо шла к своему счастью Таня из рассказа "Тело красавицы".
Необыкновенно красивая, она убеждена, что всем нужно только ее тело, а
по-настоящему никто не любит, то есть не ценит ее душу. Красота тяготит Таню. Самоубийство
одноклассника, развод с первым мужем уверяют в том, “что красота вещь совсем
напрасная, - никому не приносит счастья”. [с.85] И очень долго Таня живет в
одиночестве, пока не встречается Борис, высокий, красивый, но слепой. Наконец
она обрела долгожданное счастье, другим не понятное. Но вероятно, и она не
осознала, что ждала не того, кто будет любить ее душу, а того, кого она сама
полюбит.
Ошибочность
цели стала сильнейшим потрясением для Геннадия в рассказе "Великий учитель".
Молодой человек из очень простой семьи увлекся изучением немецкого языка и познакомился
однажды с Леонидом Сергеевичем, который открыл ему философию Штайнера. Вместе с
познаниями в Гене растет восхищение таинственным учителем, о котором много раз
упоминал его новый наставник, и в торжественный момент встречи с ужасом
обнаруживается, что это ненавистный Купелис, “самый противный из всех соседей,
урод, паук! ” [с.51] Геннадий, как древние римляне, движется напролом, не
осматриваясь по сторонам. В его представлениях желаемая цель намного дальше,
чем в реальности. В финале на похоронах своей бабушки, он узнает, что она “была
из последних духовных детей последнего оптинского старца” [c.52],
а он и не подозревал, что учитель был так близко. Его путь оказался даже
сложнее, чем мог бы стать.
Намекнув во
вступлении к книге на наличие невидимого автора картины жизни, Улицкая
продолжает развивать мысль о том, что кто-то или что-то всегда регулирует ход
событий. В рассказе "Приставная лестница" доведенная до отчаяния
жестокостью отца Нина решает убить его. Девочка сбросила пьяного отца с
лестницы на улицу, размышляя про себя, что он либо разобьется, либо замерзнет. Но
ничего похожего не произошло, потому что его вовремя нашли возвращающиеся с
Рождественской службы старухи. Мысль о чьем-то мудром участии в судьбе героев
наполняет рассказ светлым, легким настроением, оттого о тягостных реалиях
говорится легко, почти шутя. “Отец был чудной, не как у всех, пол-отца ей
досталось: он, когда на своей тележке сидел, ростом был с Нинку”. [с.27] “Но
мать его все равно любила, все вокруг него бегала, картошку жарила и водкой
поила, и прыгала над ним и днем, и ночью, когда спать ложились. Напрыгала Нинке
брата Петьку”. [с.27] Или: “А еще через двадцать минут две боговерующие
старухи, самогонщица Кротиха и ее подружка Ипатьевна, вошли в заснеженный двор,
продолжая волнующую дискуссию - большой ли грех было пойти в эту самую Пименовскую
церковь, обновленческую, партийную, или ничего, сойдет за неимением поблизости
хорошей, правильной. Все же было Рождество, великий праздник, и ангелы поют на
небеси… С небеси падал медленный, крупными хлопьями выделанный снег, и, ложась
на землю, светил не хуже электричества”. [с.30] Конечно, веселья в этих словах
нет, скорее горькая ирония, но нельзя сказать, что автор кого-то здесь берется
осуждать. В жизни разное случается, “а в ту Рождественскую ночь все так хорошо
обошлось” [с.31], - завершает рассказ писательница.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11 |