Курсовая работа: Гендерная проблематика романов Л. Толстого "Анна Каренина" и Г. Флобера "Мадам Бовари"
2. Только выйдя замуж за
Шарля (к которому она с самого начала не чувствовала любви), она заводит нежную
дружбу, формально говоря – чисто платоническую, с Леоном Дюпюи, клерком
нотариуса.
3. Первый «роман» с
Родольфом Буланже, местным землевладельцем.
4. В середине этого
романа, поскольку Родольф оказывается гораздо грубее того романтического
идеала, по которому она тоскует, Эмма пытается обнаружить этот идеал в
собственном муже; она старается видеть в нем великого врача и входит в короткий
период нежности к нему и робких попыток им гордиться.
5. Когда бедняга Шарль
запорол операцию на искривленной стопе бедного конюха, она возвращается к Родольфу
с усилившейся страстью.
6. Когда Родольф
разрушает ее последнюю романтическую мечту о бегстве в Италию, страну грез,
после серьезной болезни она находит предмет романтического поклонения в Боге.
7.Несколько минут она
мечтает об оперном певце Лагарди.
8. Роман с вялым,
трусливым Леоном, которого она снова встречает, оказывается гротескным и жалким
осуществлением всех ее романтических мечтаний.
9. Перед самой смертью
она открывает в Шарле его человеческую и божественную сторону – его безупречную
любовь к ней, все то, чего у нее никогда не было.
10. Распятие из слоновой
кости, которое она целует за несколько минут до смерти, – можно сказать, что
эта любовь кончается чем-то вроде ее прежних трагических разочарований,
поскольку вся безысходность ее жизни снова берет верх, когда, умирая, она
слышит жуткую песню уродливого бродяги.
Измученную мечтой о любви
Эмму «убожество домашнего быта толкало... к мечтам о роскоши, супружеская
нежность – к жажде измены». Вспоминая монастырский пансион, «она почувствовала
себя одинокой, слабой, словно пушинка, подхваченная вихрем; она безотчетно
направилась в церковь, готовая на любой благочестивый подвиг, только бы он
поглотил ее душу, только бы в нем растворилась вся жизнь».
Нужно сказать, что Эмма
все же достигает высшей степени «счастья» с Леоном: ее сентиментальные озерные
мечты, ее детские грезы под напевы Ламартина, все исполняется – есть и вода, и
лодка, и любовник, и лодочник. Но нереальность этого счастья подчеркивается
незначительной деталью: в лодке оказывается шелковая лента. Лодочник говорит о
каком-то весельчаке – Адольфе, Додольфе, – который недавно катался на лодке с
приятелями и дамами. Эмма вздрагивает. И понемногу ее жизнь, будто ветхие
декорации, начинает осыпаться и разваливаться. Эмма ухитряется кое-как подпирать
шаткую ложь об уроках музыки в Руане; и так же готовые обрушиться векселя Лере
она на время подпирает новыми векселями. Разгульный маскарад в Руане Эмме не в
радость – она понимает, до какого нечистоплотного общества она опустилась.
Однажды, вернувшись из города, она получает уведомление, что все ее имущество
будет распродано, если в двадцать четыре часа не уплатить долг, составляющий
теперь 8000 франков. Начинается ее последнее путешествие, от одного человека к
другому в поисках денег. Все персонажи сходятся в трагической кульминации.
Бросаясь от одного к другому, она ищет помощи и сострадания у всех тех, кто
принимал прямое участие в ее судьбе. Но оказывается, что ее романтические грезы
прикрывали пошлую действительность: «Она сходила с ума, ей стало страшно, и она
кое-как заставила себя очнуться – правда, не до конца: она все не могла
вспомнить причину своего ужасного состояния – денежные дела. Она страдала
только от любви, она ощущала, как вся ее душа уходит в это воспоминание, – так
умирающий чувствует в агонии, что жизнь вытекает из него сквозь кровоточащую
рану...
Потом в каком-то
героическом порыве, почти радостно, бегом спустилась с холма, миновала коровий
выгон, тропинку, дорогу, рынок - и очутилась перед аптекой».
Где же истоки этой
трагедии, приведшей к падению и смерти?
Детство Эммы
ретроспективно (только в 6 главе) описано языком банальной романтической
культуры, языком прочитанных ею книг и того, что она оттуда почерпнула. Эмма –
страстная читательница любовных, более или менее экзотических романов,
романтической поэзии. Кое-какие из известных ей писателей первоклассны –
например, Вальтер Скотт или Виктор Гюго; другие не вполне – Бернарден де
Сен-Пьер или Ламартин. Но дело в том, считал В. Набоков, что она плохая
читательница: «Она читает эмоционально, поверхностным подростковым образом,
воображая себя то той, то другой героиней. Флобер поступает очень тонко. В
нескольких абзацах он перечисляет все дорогие Эмминому сердцу романтические
клише; но изощренный отбор расхожих образов и их ритмическое расположение по
изгибам фразы создают гармоническое и художественное впечатление».
Позже ее мечтания,
столкнувшиеся с действительностью порождают тоску: «сидя на земле, Эмма
повторяла, тихонько вороша траву зонтиком:
– Боже мой! Зачем я вышла
замуж!
Она задавала себе вопрос,
не могла ли она при каком-нибудь ином стечении обстоятельств встретить другого
человека; она пыталась вообразить, каковы были бы эти несовершившиеся события,
эта совсем иная жизнь, этот неизвестный муж. В самом деле, не все же такие, как
Шарль! Он мог бы быть красив, умен, изыскан, привлекателен – и, наверно, такими
были те люди, за которых вышли подруги по монастырю. Что-то они теперь делают?
Все, конечно, в городе, в уличном шуме, в гуле театров, в блеске бальных зал, –
все живут жизнью, от которой ликует сердце и расцветают чувства. А она?
Существование ее холодно, как чердак, выходящий окошком на север, и скука,
молчаливый паук, плетет в тени свою сеть по уголкам ее сердца».
Пропажа щенка при
переезде из Тоста в Ионвиль символизирует конец нежно-романтических,
элегических мечтаний в Тосте и начало более страстного периода в роковом
Ионвиле.
Но еще до Ионвиля
романтическая мечта о Париже возникает из шелкового портсигара, который она
подобрала на пустой сельской дороге, возвращаясь из Вобьессара. Видение Парижа
– одна из серии Эмминых грез, проходящих через всю книгу. Одна такая (быстро
отброшенная) мечта – о том, что Шарль прославит имя Бовари, которое она носит:
«Почему ей не достался в мужья хотя бы молчаливый труженик, – один из тех
людей, которые по ночам роются в книгах и к шестидесяти годам, когда начинается
ревматизм, получают крестик в петлицу плохо сшитого фрака?.. Ей хотелось бы,
чтобы имя ее, имя Бовари, было прославлено, чтобы оно выставлялось в книжных
магазинах, повторялось в газетах, было известно всей Франции. Но у Шарля не
было никакого честолюбия».
Тема мечтаний
естественным образом переплетается с темой обмана. Она прячет от Шарля
портсигар, над которым грезит; и с самого начала пускает в ход обман. Сперва –
чтобы он увез ее из Тоста: ее притворная болезнь – причина их переезда в
Ионвиль, ради якобы лучшего климата: «Неужели это жалкое существование будет
длиться вечно? Неужели она никогда от него не избавится? Ведь она ничем не хуже
всех тех женщин, которые живут счастливо. В Вобьессаре она видела не одну
герцогиню, у которой и фигура была грузнее, и манеры вульгарнее, чем у нее. И
Эмма проклинала Бога за несправедливость; она прижималась головой к стене и
плакала; она томилась по шумной и блестящей жизни, по ночным маскарадам, по
дерзким радостям и неизведанному самозабвению, которое должно было в них
таиться.
Она побледнела, у нее
бывали сердцебиения». Именно в Ионвиле ее настигает судьба. Участь ее
свадебного букета – своего рода предзнаменование или эмблема того, как
несколько лет спустя расстанется с жизнью сама Эмма. Найдя свадебный букет
первой жены, Эмма спрашивала себя, что станется с ее собственным.
Тема мечтаний снова
возникает, когда Эмма решает, каким бы романтическим именем назвать дочку.
«Сначала она перебрала все имена с итальянскими окончаниями, как Клара, Луиза,
Аманда, Атала; ей также нравилась Гальсуинда, а еще больше – Изольда или
Леокадия». В итоге девочка получает имя, которое Эмма слышала в замке и которое
теперь ассоциируется у нее с этой заманчивой мечтой.
Романтические соображения
при выборе имени составляют резкий контраст с той обстановкой, в которую
попадает Эммина дочка, отданная, по удивительному обычаю того времени,
кормилице. Вместе с Леоном Эмма идет ее навестить. «Они узнали дом кормилицы по
осенявшему его старому орешнику. Лачуга была низенькая, крытая коричневой
черепицей; под чердачным слуховым окном висела связка лука. Вдоль всей терновой
изгороди тянулись вязанки хвороста, а во дворе рос на грядке латук, немного
лаванды и душистый горошек на тычинках. Грязная вода растекалась по траве,
кругом валялось какое-то тряпье, чулки, красная ситцевая кофта; на изгороди
была растянута большая простыня грубого полотна. На стук калитки вышла женщина,
держа на руке грудного ребенка. Другой рукой она вела жалкого, тщедушного
карапуза с золотушным личиком – сынишку руанского шапочника: родители, слишком
занятые торговлей, отправили его в деревню».
Перепады Эмминых эмоций:
чересполосица тоски, страсти, отчаяния, влюбленностей, разочарований – завершаются
добровольной, мучительной и очень сумбурной смертью. Образ героини, ее
исключительная внешность, которая выделяет Эмму среди других персонажей, имеет
один изъян. И именно этот изъян указывает и на ущербность романтического
образа, нарисованного воображением на основе портрета, – сухая угловатость ее
холеных белых рук.
Именно эта деталь
заставляет В. Набокова сделать вывод: «Она лжива, она обманщица по натуре: с
самого начала, еще до всех измен, она обманывает Шарля. Она живет среди мещан и
сама мещанка. Ее душевная пошлость не так очевидна, как у Омэ. Наверно, было бы
слишком жестоко сказать, что заезженным, шаблонным псевдопрогрессистским идеям
Омэ соответствует женский псевдоромантизм Эммы; но невозможно отделаться от
ощущения, что Эмма и Омэ не только перекликаются фонетически, но чем-то похожи,
и это что-то – присущая обоим пошлая жестокость». В Эмме пошлое и мещанское
прикрыто прелестью, обаянием, красотой, юркой сообразительностью, страстью к
идеализации, проблесками нежности и чуткости и тем, что ее короткая птичья
жизнь кончается настоящей трагедией.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 |