Курсовая работа: Гендерная проблематика романов Л. Толстого "Анна Каренина" и Г. Флобера "Мадам Бовари"
Можно обратиться к
конкретному примеру, иллюстрирующему то, каким образом произведение искусства
может быть проанализировано в свете представлений о женских образах как
означающих мужского желания. В своей работе «Способы видения» Джон Бергер[3]
затронул три важные темы: 1) использование женского тела с целью лицемерного
морализирования андроцен-тристского общества; 2) моральное осуждение женщины,
чью наготу художнику нравилось рисовать, а его патрону нравилось иметь у себя;
3) использование зеркала с целью найти предлог для объективации обнаженной
натуры посредством взгляда. Логика анализа здесь довольно проста: мужчины действуют
(думают, смотрят, желают), а женщины пассивно являются взгляду; мужчины смотрят
на женщин, маскируя под вполне благовидным предлогом (женское тщеславие)
собственный «аморализм»; женщины смотрят на себя (в зеркало), будучи сами
объектом рассматривания. Бергер обращается к типичному мотиву женского
тщеславия (vanitas), который присутствует во многих картинах классического
искусства (Венера, Сусанна, Далила, три грации, одалиски и блудницы), чтобы
показать, каким образом персонификация якобы вечного женского тщеславия
выступает в качестве примера мужского морализирования посредством репрезентации
женского тела: «Вы рисуете обнаженную женщину, поскольку вам нравится на нее
смотреть, после этого вы вкладываете ей в руки зеркало и называете картину
«тщеславие». Таким образом вы оправдываете себя и свое желание, но одновременно
морально осуждаете женщину за ее нарциссизм».
В том, что касается
образов женщины-матери – то здесь главным объектом внимания стала проблема
того, как евгеника – идеология и политика государства в отношении рождаемости,
замыкание женщины в семье и т. д. – оказывали влияние на искусство того или
иного периода с точки зрения предпочитаемых сюжетов. Например, Кэрол Данкан в
своей статье «Счастливые матери и другие новые идеи во французском искусстве 18
века» (1973) пишет о том, что возросшая популярность изображений семейного
благополучия и счастливой матери в искусстве этого периода (искусство должно было
уверить самих женщин в том, насколько они счастливы в семье, и что роль матери
и жены их всецело удовлетворяет, ибо это «природой обусловленный» способ их
жизни в обществе) отражает довольно сложный комплекс социальных, экономических
и политических обстоятельств в государстве, вынужденном обратить особое
внимание на поддержание идеи семьи и замужней женщины-матери в связи с
трансформацией феодального общества в буржуазное (женщины «естественным
образом» вступали на рынок труда и постепенно обретали право на собственность).
Другими словами, необходимо было закрепить традиционный женский status quo, так
как демократические права и обязанности буржуазного общества на женщину не распространялись.
Любопытными являются
исследования мужских обнаженных натур в контексте гендерной проблематики: они
гораздо более индивидуализированы (характеризация их лиц, способность владеть и
направлять взгляд, а также не обязательное следование канонам «мужской
красоты»), динамичны, действенны — даже в своей наготе.
Таким образом, гендерный
подход в искусстве изменяет взгляд на образы и репрезентации, а также
характеристики реципиента, на отражение социально значимого и социально
конструируемого содержания понятий женственности и мужественности. Гендер
реализуется, становится реальным тогда, когда его репрезентация становится
саморепрезентацией индивида, принимается им в качестве своей социальной или
субъектной идентичности. Не случаен в этой связи и интерес к семиотике – как
способу анализа того, каким образом смысл организуется, производится и как
происходит сотрудничество «текста» с воспринимающим его реципиентом.
1.3 Гендерный подход в литературе
Категория гендер,
прочно вошедшая в обиход западной славистики, только со II половины 1990-х гг.
проникает в отечественную филологию: сначала происходит ее освоение в
лингвистике и несколько позже – в литературоведении. Проводниками понятия в
российское литературоведение стали Ирина Савкина (русская исследовательница,
ныне живущая в Финляндии) и немецкая русистка Элизабет Шоре, чьи работы, в
которых толковалась категория гендера, появились примерно в одно время. Было бы
преувеличением говорить о том, что гендерный подход уже успел получить
распространение в российской науке, но очевиден интерес к нему как со стороны
представителей традиционного литературоведения, так и среди молодых исследователей,
поэтому можно предполагать существование внутренних причин готовности к его приятию.
К таким причинам, помимо поиска новых стратегий литературоведческого анализа,
следует отнести несомненную продуктивность гендерного подхода для изучения
истории литературы, и русской литературы в частности.
Гендерный подход в
изучении истории литературы ХIХ в. выполняет корректирующую функцию, так как,
выявляя недостаточность традиционных установок и подходов, он, во-первых, разрушает
сложившиеся интерпретационные стереотипы, заставляет по-новому взглянуть на
художественные тексты, в том числе и широко известные, и, во-вторых,
стимулирует внимание к литературному творчеству женщин.
Разрушение стереотипов
интерпретации.
Гендерный подход
способствует пересмотру и новому прочтению известных текстов. Одна из
распространенных проблем литературоведческих изысканий – изображение человека в
литературе. Но в литературоведении, как и в философии, под словом «человек»
традиционно подразумевается мужчина – и это явление воспринимается как
совершенно естественное. Вместе с тем на всех ступенях изучения литературы
(школа, вуз, наука) бытует и традиционная тема – «Женские образы»,
дополнительно подчеркивающая выведение женщин из разряда «людей». Основываясь
на литературном материале, наука создает две противопоставленные парадигмы, две
типологии персонажей. В основе первой – типологии мужских персонажей –
лежит социальный фактор, т.е. фактор культуры: «маленький человек», «лишний человек»,
«новый человек», т.е. типология «людей». Типология же персонажей женских,
основываясь на факторе натуры, в целом укладывается в оппозицию ангел/ведьма, и
существующая социальная типология (уездная барышня, институтка,
эмансипированная женщина) не параллельна первой и тем более не перекрывает ее,
а скорее вбирается ею.
Выключенностью женщин из
сферы социальных отношений Ю.М. Лотман объяснял возможность идеализации их
образов в литературе. Именно женский персонаж всегда служит воплощением неких
идеальных представлений автора, и в русской литературе это особенно заметно. Но
речь идет не об идеальных человеческих качествах. Татьяны, Лизы и Наташи, как
правило, являются художественным воплощением именно женских идеальных качеств:
верности, духовной красоты, нравственной чистоты, инстинктивного обладания
истиной. Традиционное литературоведение, интерпретируя художественные тексты, в
гендерном смысле воспринимает их некритически, не задумываясь над тем, что
изображение женщины, даже при общем позитивном настрое автора, как правило,
объективно снижает ее образ.
Характерным примером
может служить «Война и мир». Позиция Толстого в решении «женского вопроса»
хорошо известна, но гендерное прочтение текста выявляет важные моменты,
ускользающие при традиционном подходе. Так, оказывается, что слово «ум» при
обрисовке женских персонажей является сугубо негативной характеристикой, а
столь любимая автором Наташа Ростова, идеально воплощающая толстовское
представление о женственности, наделяется тем же комплексом свойств и
признаков, которые присущи посредственному мужчине – Николаю Ростову, т.е. в
самом общем виде можно сказать, что женщина в своем наивысшем, образцовом
варианте – это не более, чем посредственный мужчина. Более того, в эпилоге
Толстой подчеркивает в своей героине не столько женственные, т.е. культурные, качества,
а сколько женские, связанные с материнством как воспроизводством потомства, –
«красивая самка».
Репрезентация женского
литературного творчества
Имена русских писательниц
XIX века и по сию пору остаются малоизвестными современному читателю. У
большинства сложилось устойчивое представление о том, что до Ахматовой и
Цветаевой писательниц в России вовсе не было. История русской литературы XIX
века, возможно, даже ярче, чем истории других европейских литератур выявляет
дискриминационное отношение к женщине-писательнице, которая, по словам Е. Ган,
воспринималась общественным сознанием как «выродок женского рода». Для репрезентации
творческой деятельности женщин-писательниц характерен следующий стереотипный
набор признаков, встречающийся в критической и научной литературе.
Интерес к интимной
стороне жизни писательницы, стремление говорить не об авторе, но о личности,
часто в ее интимном проявлении. Так, в конце 1880-х гг. возвращается в
литературу имя Елены Андреевны Ган, талантливой беллетристки, чьи произведения
ярко прозвучали в конце 1830 – начале 1840-х гг., а потом были забыты. В 1886 г.
в журнале «Исторический вестник» появилась публикация о ней с весьма
характерным названием «Роман одной забытой романистки», автор которой пытался
представить как «роман» отношения Ган с О. Сенковским, в чьем журнале она
печатала свои произведения. Другой подобный пример, но уже научного
истолкования – интерпретация Чуковским личности Авдотьи Яковлевны Панаевой.
Возвращая имя Панаевой в литературу, вводя в историко-литературный оборот ее
уникальные мемуары, Чуковский называет свою работу «Жена поэта», лишая тем
самым личность Панаевой самостоятельного значения и интереса. Говоря же о ее
воспоминаниях, исследователь дает следующую характеристику мемуаристки: «Ее
простенькую, незамысловатую душу всегда влекло к семейному уюту, к материнству.
Она ведь была не мадам де Сталь, не Каролина Шлегель, а просто Авдотья,
хорошая, очень хорошая русская женщина, которая почти случайно оказалась в
кругу великих людей <…> Мудрено ли, что эта элементарная женщина
запомнила и о Тургеневе, и об Ап. Григорьеве, и о Льве Толстом <…> лишь
обывательские, элементарные вещи, обеднила и упростила их души. Похоже, что она
слушала симфонии великих маэстро, а услышала одного чижика. Не будем за нее на
это сердиться …»[4]. В этом пассаже очень
характерно стремление исследователя-мужчины даже в эпоху, когда писательство
женщин уже приобрело легитимный характер, представлять писательницу в более
традиционных и «подобающих» женщине «природных», естественных ролях жены и
матери.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 |