Дипломная работа: Судьба и жизненный финал Настасьи Филиповны Барашковой, ее роль в нарвственной проблематике романа Ф.М. Достоевского "Идиот"
В подготовительных
заметках к роману Достоевский отмечал сочетание в Аглае «ребенка» и «бешеной
женщины», чистоты и стыдливости с непомерной гордостью. Не случайно в так
называемой «сцене соперниц» она «падает», оскорбляя Настасью Филипповну и
вызывая в ней ответное чувство гордого негодования.
Столь же сложен
психологически и образ четвертого участника конфликтной ситуации — Рогожина.
Мрачная любовь-страсть к Настасье Филипповне выбила его из обычной жизненной
колеи. Его натура не лишена стихийных народных черт — широты, внутренней силы,
порывов благородства. Несмотря на необразованность, он наделен глубоким умом,
способным постигать суть вещей. Но в нем живет и собственник, вобравший веками
выработавшиеся инстинкты его предков-накопителей. Не случись с ним «этой
напасти», не повстречайся ему Настасья Филипповна, «пожалуй», стал бы он в
скором времени, как говорит ему Мышкин, «точь-в-точь» как отец, засел бы в
угрюмом родительском доме с послушной женой «ни одному человеку не веря
<...> и только деньги молча и сумрачно наживая». Союз между ним и
«мечтательницей» Настасьей Филипповной, тянущейся душою к Мышкину, вряд ли
возможен, и понимание этого держит его в состоянии постоянного озлобления.
Иногда в редкие минуты уважения к нему Настасьи Филипповны, как например в
эпизоде с чтением принесенной ею «Истории» Соловьева, проявляется и в нем жажда
почувствовать себя «живым человеком». Желая моментами верить в его «огромное
сердце», Мышкин сознает, что не сможет Рогожин стать «братом» и «другом»
Настасьи Филипповны, не вынесет своих ревнивых мук, рождающих ненависть вместо
любви.
Непосредственным толчком
к оформлению образа купца-убийцы явился судебный процесс московского купца В.
Ф. Мазурина, убившего ювелира Калмыкова. Подробные отчеты по его делу с
описанием обстоятельств убийства и сведениями о самом преступнике были
опубликованы в газетах в конце ноября 1867 г., т. е. как раз в то время, когда писатель начал обдумывать вторую, окончательную редакцию «Идиота». Как и
Рогожин, Мазурин принадлежал к известной купеческой семье, был потомственным
почетным гражданином, владельцем доставшегося ему после смерти отца
двухмиллионного капитала, жил в фамильном доме вместе с матерью. Там он и зарезал
бритвой, крепко связанной бечевою, «чтоб бритва не шаталась и чтоб удобнее было
ею действовать», свою жертву. Труп убитого Калмыкова он спрятал в нижнем этаже,
накрыв купленной им американской клеенкой и поставив рядом четыре поддонника со
ждановской жидкостью (средство для дизенфекции и уничтожения зловония); в
магазине купца, где было совершено убийство, полиция, кроме того, нашла нож со
следами крови, купленный Мазуриным «для домашнего употребления». Ряд подобных
деталей предваряет и сопровождает картину гибели Настасьи Филипповны. В романе
есть и прямое упоминание о Мазурине: на своих именинах, в первый день действия
романа, «в конце ноября» 1867 г., Настасья Филипповна говорит о прочитанных ею
газетных сообщениях по этому делу[38], и это звучит как
зловещее предзнаменование[39]. Однако по своему
внутреннему облику Рогожин не похож на Мазурина, он сложнее и человечнее.
Как отметила А. Г.
Достоевская, своего любимого героя — Мышкина писатель наделил
автобиографическими чертами[40]. Линия же отношений
Мышкина и Настасьи Филипповны могла быть подсказана рядом моментов из жизни
издателя журнала «Русское слово» графа Г. А. Кушелева-Безбородко, который, как
и князь Мышкин, был «последним в роде», стал обладателем большого наследства,
страдал тяжелым нервным недугом, занимался благотворительностью, прослыл
чудаком, «полоумным» и женитьба которого на «красивой авантюристке» Л. И. Кроль
возбудила много толков. Но, по верному замечанию исследователя, реальный образ
Кушелева был «слишком мелок для той грандиозной идеи, к которой романист пришел
в ходе творческой работы»[41].
Достоевский ставит перед
собой задачу показать, «как отражается Россия» в судьбе и размышлениях князя,
который смущен «громадностью новых впечатлений <...> забот, идей» и ищет
ответы на вопрос «что делать?». Подчеркивая сопричастность своего героя судьбам
родины и ее людей, он записывает: «Все вопросы и личные Князя <...> и
общие решаются в нем, и в этом много трогательного и наивного, ибо в самые
крайние трагические и личные минуты свои Князь занимается разрешением и общих
вопросов...»[42]. И далее: «Князь только
прикоснулся к их жизни. Но то, что бы он мог сделать и предпринять, то все
умерло с ним. Россия действовала на него постепенно. Прозрения его.
Но где только он ни
прикоснулся — везде он оставил неисследимую черту. И потому бесконечность
историй в романе (misérabl'åй всех сословий) рядом с течением
главного сюжета»[43].
В соответствии с этой
программой Мышкин уже на первых страницах романа обращен душой к России, едет
на родину полный ожидания и интереса ко всему, что там происходит. Вернувшись в
Петербург, он убеждается, что «есть, что делать на нашем русском свете»,
становясь своеобразным «деятелем» в духе «почвеннических» идей, дорогих самому
Достоевскому. Западной цивилизации, идеалу буржуазного комфорта автор и его
герой противополагают идею самобытного пути России, а оторвавшемуся от «почвы»
верхнему слою — ее народ, в натуре которого, как полагал Достоевский, были
заложены начала подлинного общечеловеческого братства. Мышкин свободно и
чистосердечно говорит с лакеем и с пьяным солдатом, продавшим ему оловянный
крест за серебряный. Мышкин становится свидетелем и участником споров и
обсуждений самых различных актуальных вопросов современной жизни: о новых судах
и адвокатах, доходящих до «извращения» понятий о гуманизме, о преступлениях и
их причинах, о праве силы и парадоксальном освещении его в нашумевшей книге
Прудона, о железных дорогах и самочувствии человека эпохи «промышленного»
прогресса, о «благодетелях» человечества типа Мальтуса с его теорией
перенаселения, о русских либералах, о национальной самобытности русской
литературы, о будущем России и т. п.
Широко представлены в
«Идиоте» и различные «фантастические» слои русского общества. Между
«мизераблями всех сословий» выделяется вездесущий чиновник Лебедев, «гениальная
фигура», по определению автора.— Он «и предан, и плачет, и молится, и надувает
Князя, и смеется над ним. Надувши, наивно и искренно стыдится Князя»[44].
В том же ряду и отставной поручик, «кулачный боец» Келлер, автор фельетона
против Мышкина, а затем шафер на его несостоявшейся свадьбе «Фантастичны» и
отставной генерал Иволгин, вдохновенный враль и фантазер, жилец Иволгиных
Фердыщенко, человек без определенных занятий, циник и «шут», мнимый сын
Павлищева Бурдовский, больной и косноязычный, со всей сопровождающей его
компанией «Истории» их воссоздают «хаотическое» течение современной жизни в
самых разнообразных отражениях.
Особое место среди
вставных повестей занимает «Необходимое объяснение» Ипполита Терентьева. «Бунт»
его играет важную роль в общем идейно-философском звучании романа. В
соприкосновении с этими смятенными «фантастическими» персонажами ярко
обнаруживается своеобразие детски-мудрого героя.
В тексте упоминаются
среди ряда других характерных знамений времени два преступления, о которых
Достоевский прочел в «Голосе» незадолго до начала или в период работы над
«Идиотом»,— убийство восемнадцатилетним гимназистом польского происхождения,
дворянином Витольдом Горским в Тамбове с целью ограбления в доме купца
Жемарина, где он давал уроки его одиннадцатилетнему сыну, шести человек (жены
Жемарина, его матери, сына, родственницы, дворника и кухарки) и убийство и
ограбление девятнадцатилетним студентом Московского университета Даниловым
ростовщика Попова и его служанки Нордман. В первом преступлении Достоевского
особенно потряс ряд подробностей: Горский характеризовался учителями как умный
юноша, любивший чтение и литературные занятия; задумав преступление, он
заблаговременно достал не совсем исправный пистолет и починил его у слесаря, а
также по специально сделанному рисунку заказал у кузнеца нечто вроде кистеня,
объяснив, что подобный инструмент необходим ему для гимнастики. Горский признал
себя на суде неверующим[45]. Достоевскому он казался
характерным представителем той части молодежи, на которую «нигилистические»
теории 1860-х годов имели отрицательное влияние. Первое сообщение о деле Данилова
появилось в момент публикации начальных глав «Преступления и наказания» и
поразило современников и самого писателя некоторым сходством между ситуацией,
воссозданной в романе, и обстоятельствами убийства, совершенного образованным
преступником, о незаурядной внешности и уме которого говорилось в последующих
хрониках. В конце ноября 1867 г., в период обдумывания замысла «Идиота» стала
известна знаменательная подробность. По показаниям арестанта М. Глазкова,
которого убийца вынуждал принять на себя вину, Данилов совершил убийство после
разговора с отцом. Сообщив ему о своем намерении жениться, Данилов получил
совет «не пренебрегать никакими средствами и, для своего счастья, непременно
достать денег, хотя бы и путем преступления»[46]. В «Идиоте» отсвет этих
историй падает на изображение молодых «позитивистов», в частности племянника
Лебедева, которого дядя называет убийцей «будущего второго семейства
Жемариных». Сопоставление компании Бурдовского с Горским и Даниловым, очевидно,
преследовало цель показать, что естественнонаучные и материалистические теории
60-х годов могли быть в вульгаризированном, «уличном» варианте использованы для
оправдания преступлений, вели к «шатанию мысли». Мотив этот, однако, подчинен в
романе общему его критическому пафосу, направленному против антидуховного
начала нового буржуазного «века», когда предметом купли и продажи стали красота
и человеческое достоинство, а страсть к наживе и денежный ажиотаж заменили
прежние идеалы. Крушение нравственных устоев в «век пороков и железных дорог» —
тема «апокалипсических» речей Лебедева.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13 |