Курсовая работа: Становление мировоззрения В. Хлебникова

                                      Подсолнухи грызет,

                                      А божия коровка

                                      По локтю рук ползет.

          Такова встреча шамана и Венеры, и которой как бы смешаны разные времена и пространства, античное и языческое, европейское и “азиатское” (сибирское) в едином образе трагического одиночества и любви. Удивительная тема любви звучит в поэме “Вили и Леший”:

                                      Он был могуч, силен и дюж,

                                      Но медлен, дик и неуклюж.

                                      И в царстве синих незабудок

                                      Она оставила рассудок.

                                      Своими чудными глазами

                                      Пред ней пастух стоял и замер.

                                      А между тем вдали летели

                                      С волшебным криком журавли.

Так в поэме об Астрахани “Хаджи-Тархан” снова и особенно выразительно переплетение мифологической и исторической темы. Ее основой являются образы Волги и Разина, олицетворяющие, в его понимании, главные силы России. Здесь же возникает картина горы посреди бесконечных степей – свидетельство прошлого, просторов, божеств морских могил величеством :

                               И город спит, и мир заснул,

                               Устав разгулом и торговлей…

Образ Разина, появляющийся в этой поэме, - семантический и поэтический центр поэтического мира Хлебникова. Космизм и трагичность его поэтической трактовки свидетельствуют о важности этой темы. В поэме “Хаджи - Тархан” Разин включен в ассоциацию с древнеегипетским богом Ра (также название Волги). Эта игра эластичностью и цикличностью времени, как уже говорилось, - характерная черта его художественного мира.

Возврат к романтической поэме начала девятнадцатого века был протестом и отрицанием лирической поэмы символистов, с ее многозначительностью, с ее устремленностью в мир символистов. У Хлебникова большую роль играет рассказчик, интерес к предметности и многомерности описываемого мира. Так, в “Марине Мнишек” находим своеобразную вариацию одного из мотивов “Египетских ночей”: смерть за час любви. Сюжетную основу поэмы составляет отчаянное решение Самозванца добиться любви Марины ценой неминуемой гибели. Исторический материал (пир у Мнишка) имеет характер романтизированного стереотипа. Смерть во имя любви (Самозванец) и смерть во имя честолюбия (Марина Мнишек) – такова тема поэмы. Кстати сказать, этот мотив появляется и в других творениях поэта. В неоконченной поэме “Напрасно юноша кричал” находим реминисценцию “Египетских ночей” Пушкина:

                                        За слезы, вздохи и простыни,

                                        За обнаженные святыни

                                        Пытка в огненном краю,

                                        И эту ночь тебе я отдаю.

В его поэзии возникают темы современных мифов, порожденных иррациональностью буржуазного общества. В поэзии Хлебникова, как и других футуристов (Д.Бурлюк, К.Большаков и др.), особое значение имеет тематический комплекс, связанный с городом. В нем воплощены мотивы краха цивилизации, непримиримого столкновения классов. Самое значительное из этих произведений, как сказано выше, поэма “Журавль”. Недаром Хлебников вернется к этой теме в послереволюционные годы и провозгласит утопические мечты в городе будущего.

“Урбаническая” тема занимает особое место и в позднейшей поэзии Хлебникова. Но в двадцатые годы “город” дан как бы в двух измерениях. В одном – он варьирует распространенный в поэзии десятых годов образ города-чудовища, города свалок, нечистот, нищеты и уродства жизни (как, например, образ Петербурга в поэме “Настоящее”, особенно в одном из ее вариантов – “Горячее поле”).

Знаменательно, что позже апокалипсический мотив города-чудовища в стихотворении “Современность” заменяется мотивом непримиримого столкновения классов, в городе “пылает пламя ненависти”:

                     Тому, что славилось в лони годы,

                     Хорони <т> смерть былых забав

                     Века рубля и острой выгоды…

То же неприятие города “рубля” и нищеты звучит и в стихах (с кольцовской ритмикой):

                     Тайной вечери глаз

                     Знает много Нева.

Здесь совершенно неожиданный образ Петербурга, где к “могилам царей // Ведут нить пауки” и в котором теперь “льется красная струя”.

Апокалипсический образ “глагольно-глазных зданий”, в котором “каменной бритвой” срезают стены, возникает в стихотворении “Москва – старинный череп”. Образ строится на противопоставлении: “героев той обмана силы” - “смотру мятежных орд”, “Малиновый мятеж – сломал о поворот оглоблю бога”. В стихах тысяча девятьсот семнадцатого – двадцать вторых годов особое символическое значение имеют образы “черепа” и “бритвы”. “Широкой бритвой горло режь” - символ справедливо мести. Город преображается, “свой конский череп человеча”. В стихотворении появляется блоковская ассоциация: в городе “пролит черный глянец // Его таинственных зеркал”. Город для него “остается навеки проклятой книгой”.

Так сложно восприятия у поэта, в его чувствах переплетаются и любовь, и ненависть, и красота, и мерзость. В городе прошлого господствует черный цвет, в новом – красный.

                                        Огненных крыл вереницами

                                        Был успокоен народ.

Новый город возникает в стихотворениях “Город будущего”, “О, город-тучеед”, где царствует фантастическая картина такого города. Меняются цвета, формы и эмоциональные характеристики. Непрозрачность, непроницаемость старого города превращается в захватывающую красоту стеклянного города, возносящегося ввысь. “Стекло” и “покой” сплавляются друг с другом.

Второй период творчества В.Хлебникова.

(1915-1917)

Четырнадцатые – семнадцатые годы – переходный период в творчестве Хлебникова. Поэт, озаренный опытом современной истории России, потрясенный безумием империалистической бойни, подводит итоги всем своим раздумьям. Война отрезвила его от военного угара, от многих заблуждений, имевших славянофильскую окраску. Поиски смысла бытия (“законы вселенной”), единства мира (“многие соглашаются бывающее едино”) осмысляются в свете опыта истории и современности, историческое (диахронное) противостоит “бывающему” (синхронии) и одновременно переходит одно в другое. Эти идеи получают олицетворение в реальных картинах современности и в таких образах, как Ка, Венера, мавы и многие другие, что и определяет неизменное нарушение течения линейного исторического времени и увлечение мифологическими образами.

В поэзии Хлебникова все сильнее звучат социальные мотивы. Война усиливает его раздумья над судьбой личности, ее зависимостью от истории и общества, или, как он выражается: “Можно купаться в количестве слез, пролитых лучшими мыслителями по поводу того, что судьбы человека еще не измерены”.

Характерно для Хлебникова это сочетание острого ощущения трагической обреченности человека с утопическим идеалом “Государство времени”.

Мысль о единовременном существовании всех когда-либо живших нашла воплощение в ряде произведений поэта. Необходимость “воскрешения отцов” Хлебникова видел в именах “великих советчиков” человечества – от Платона до Разина; он призывал к совету с “духами великими”. Для него смерть – слепая, разлагающая сила. Поэтому Хлебников уделяет особое внимание теме смерти и жизни.

В годы войны с новой остротой встали проблемы гуманизма, вопросы о закономерностях исторического существования. Отсюда оппозиция государства – человечности и естественности. Старое государство – выражение неразумия и кровожадности правящего класса. Оно противостоит “братственному” “научно построенному миру”. Основа нового – единство всех народов; границы разъединяют людей, пробуждают злобу. Так возникает предложение о создании союза “Председателей земного шара”. В “Воззвании Председателей земного шара” мы читаем:

                               Вот мы от имени человечества

                               Обращаемся с переговорами

                               К государствам прошлого…

Он призывает прекратить “поощрять соборное людоедство в пределах себя”. Жизнью должны распоряжаться “мыслители, спокойно управляющие вселенной”:

                               Как стрелочники

                               У встречных путей Прошлого и Будущего,

                               Мы также хладнокровно относимся

                               К замене наших государств

                               Научно построенным человечеством…

Именно в пятнадцатые – семнадцатые годы сознание Хлебникова еще более властно захвачено Пушкиным. Он читает новое издание сочинений великого поэта под редакцией С.А.Венгерова, изучает составленную Н.О.Лернером летопись жизни Пушкина. В его статьях, стихах, заметках и дневниках особенно часто мелькает имя Пушкина. Впрочем, Гоголь и Пушкин были самыми любимыми писателями Хлебникова уже смолоду.

Пушкинское утверждение величия человека перед лицом смерти одушевляет поэта. Еще в тысяча девятьсот тринадцатом году в письме к Матюшину по поводу смерти его жены Елены Гуро он писал: “Собственно смерть есть один из видов чумы, и, следовательно: всякая жизнь везде и всегда есть пир во время чумы”; и здесь же утверждается пушкинская мысль о человеке, побеждающем стихию смерти. “Телесно признавая цепи” смерти, следует быть “духовно свободным” от нее. В этих словах соединяются неприятие смерти и пушкинский героический оптимизм.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11