Курсовая работа: Становление мировоззрения В. Хлебникова

В размышлениях Хлебникова-“судьболова” важное значение имеет связь времени с судьбой. “Судьба Волги дает уроки судьбознания”, - читаем мы в “Досках судьбы”. Основная идея стихотворения “Если я обращу человечество в часы”: сегодняшнее обращено в будущем.

Я вам расскажу, что я из будущего чую

Мои зачеловеческие сныю

Часы – человечество – судьба неразрывно связаны друг с другом. Он слышит “шорох судьбы иголки, этой чудесной швеи”, которая сшивает различные времена. “Судьбознание”, “судьбоплавание”, “часы человечества” - вот его основные понятия. “Можно делать <промеры> и для потока времени, строя законы завтрашнего дня, изучая русло будущих времен, исходя из уроков прошлых столетий”.

Время и судьба – центральные мотивы поэтического мира Хлебникова, во многом обусловленные его пониманием истории и определившие неповторимую художественную индивидуальность.

У Хлебникова интерес к славянской и восточной архаике не в смысле археологических древностей, а в постижении глубокой народной традиции, своеобразия первобытной и древней исторической жизни. Все это дает новое направление вкусам поэта. Он как бы устраняет границу между современностью и давно прошедшими временами. Поэтому расширяется содержание искусства. Сквозь все его противопоставления варварства и цивилизации проходит утверждение идеалов народной жизни.

Недаром в записной книжке поэта 1904 г. мы находим такую запись: “Их-то, русских крестьян в желтом тулупе, со спутанной шапкой волос на голове, я считаю главными своими соучастниками, исключительно кому я обязан своим трудом, так как они за меня пахали землю, сеяли, пекли хлеб, они же приносили его мне… им же я посвящаю этот труд, как слабое доказательство тяготеющего надо мной долга”.

Принципиально важно его замечание, сделанное уже в 1912 году: “Одна из тайн творчества – видеть перед собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа…”.

В этих записях – замечательное выражение почвы, на которой вырастало творчество Хлебникова. Его историзм связан в первую очередь с фольклором и мифологией. Они и являются основой его понимания народности.

Восставая против современной буржуазной культуры во имя будущего, футуристы черпали материал только в прошлом культуры.

Но Хлебников пошел гораздо дальше. Он видел в народном искусстве (лубок, фольклор, раешник и т.д.) прямое выражение народной эстетики. Даже его словотворчество, создание “заумного” слова опиралось, прежде всего, на фольклорную традицию и ее осмысление в русской фольклористике второй половины XIX века. Из этого возник его интерес к трудам Д. Равинского, А. Потебни и особенно к книге А. Афанасьева.

Понимание народности опирается у Хлебникова не только на историю русской литературы, но, прежде всего, на его концепцию “времени - пространства”, на утопическую попытку найти всеобщий закон мировой жизни в числовых измерениях. Тем более замечательна его попытка найти типологические общие закономерности в развитии русской литературы от Котошихина и до Мережковского. В приложении к брошюре “Битвы 1915-1917 гг. Новое учение о Войне” (1915), озаглавленном “Закон поколений”, вся история русской литературы описывается в свете борьбы “народной” и “субъективной” литературы. “Народник Кольцов – первый шаг народничества… его за руку ведет Пушкин… наоборот, Случевский… был первым уходом от народа в городе “я”. В этом очень интересен, при всей его парадоксальности, очерке главная тема – противостояние прогрессивной (народной) и субъективной литературы. Далеко не случайно он полагается здесь на авторитет Белинского: “красноречивый Белинский” определяет “удельный вес в писателе народно-русского начала (Пушкин и т.д.), кто был истинно писателем””.

Тем самым мифо-поэтическая утопия Хлебникова опирается на его своеобразное понимание значения народной жизни в искусстве.

Русские футуристы, ориентированные на архаический миф, вынуждены были обратиться к трудам русской мифологической школы, и прежде всего, к Афанасьеву. У Афанасьева Велимир Хлебников нашел обширный материал о быте, нравах, суевериях русского народа. В истории русской поэзии XX века книга А. Н. Афанасьева “Поэтические воззрения славян на природу” имела особое значение. Ею увлекались символисты, к ней обратились акмеисты (С. Городецкий), ею зачитывались С. Есенин и А. Блок, Ф. Сологуб и В. Хлебников.

Для раннего периода Хлебникова, для создания его мифо-поэтических поэм Афанасьев был незаменим. Афанасьев раскрыл связи народной мифологии и языкотворчества, они были важны для работы Хлебникова над новыми формами словесного искусства и особенно для теории поэтической речи. Основная идея Афанасьева о “пранороде”, погруженном в непосредственную жизнь матери-природы, его руссоистские мотивы имели большое значение для поэзии 10-х годов.

Афанасьев дал увлекательное представление о мире природы, о воззрениях первобытного племени, о языке, творимом народом. Слово приобретало характер не только наименования, но и самой вещи. Слово раскрывало поэтичность не только представлений, но и самих фактов жизни. Слово обретало плоть, вещественность, предметную изваянность, потерянную в ходе развития литературного языка. Афанасьев не только раскрывал народную мифологию, но и характер народного сознания с его поэтичностью и нравственными началами.

Народная жизнь, склад характера, глубинная история народа обретали явственно выраженный, овеянный поэзией характер. Афанасьев помог заменить традиционную ориентацию символистов на античность, средние века Европы ориентацией на славянскую архаику. Уже учитель Хлебникова – Вяч. Иванов – шел к сопоставлению античных мифов и славянской древности.

В поэмах и стихах Хлебникова появляются многочисленные мифологические персонажи: Венера, Вила, Русалки. Мифологическое время легко укладывается в его концепцию исторического времени. Именно это определяет неизменное нарушение течения линейного исторического времени и увлечение мифологическими образами.

Внесоциальность исторического процесса нашла выражение в его понимании вневременности спонтанного творчества первобытного коллектива. Один из его знакомых, Янко Лаврин, рассказывает, что даже о футуризме он редко и неохотно говорил, “его сознание было тогда более в каком-то мифологическом прошлом, чем в будущем”. И далее сообщает, что поэта интересовала типологическая сторона мифологии и славянских древностей. Хлебникова, по его свидетельству, “привлекала архаическая и патриархальная сторона славянства, фольклор и все, что было связано с древними словообразованиями”. В программном документе “Свояси”(1919) Хлебников недаром связывает целостное определение различных регионов (азиатского, славянского, западного) с легендой о золотом, серебряном и железном веке (“в “Ка” серебряный звук, в “Детях Выдры” - железно-медный”).

Хлебников в мифологической культуре, возникшей в период становления человеческого общества, видел проявление как бы в “чистом” виде общечеловеческих ценностей, которые выступали не в классовой или исторической, а самых первичных формах. Это было желание в современном обществе восстановить общечеловеческие ценности в их “элементарном”, чистом первичном виде.

Таким образом, мифологический слой в его произведениях актуализирует современный пересмотр общечеловеческого опыта. Гуманистическое содержание общечеловеческих ценностей поэт раскрывает в свете социальных условий своего времени, в ценностях самого народа. Так возникает у него важная идея “диалога” культур. Одна из основополагающих идей его миросозерцания заключалась в том, что невозможно глубоко познать изнутри западную культуру, если не войти в мир ценностей Востока. В связи с этим возникают размышления поэта над “азиатским” пластом русской культуры, отношениями “материка” и “океана” (символы, противопоставляющие европейский и русский мир). Уже в 10-е годы он утверждает необходимость отказаться от европоцентризма. По его убеждению, диалог различных регионов мира, различных эпох и народов приближает людей к решению кардинальных проблем жизни:

Мы равенство миров, единый знаменатель.

Мы ведь единство людей и вещей.

Недаром ему всегда неоспоримыми представлялись неделимость мира, духовная близость мира природы и человеческого общества. Война и смерть для него – нарушение миропорядка, цели человеческого бытия:

Походы мрачные пехот,

Копьем убийство короля,

Дождь звезд и синие поля

Послушны числам, как заход.

Годы войны, ковры чуме

Сложил и вычел я в уме.

И уважение к числу

Растет, ручья ведя к руслу.

В предреволюционный период Хлебников пытается найти выход из глубокого процесса распада, “хаоса” переходного периода, краха философско-исторических концепций в переосмыслении традиционных для передовой русской литературы начал: народности и историзма. И в этом сближается с философским и историческим мифом Федорова, с языковой и мифологической теорией Афанасьева. Поэтому его понятия народности и историзма далеки от научно-исторической концепции, погружены в утопию. Одновременность разных временных отрезков ведет к вневременности, остановке движения времен в вечности.

Это и определило трагические противоречия в творчестве и теории Хлебникова дореволюционного периода.

Футуристы выступили против слепого подражания классикам. Эпигонский застой русской поэзии конца XIX века был для них так же неприемлем, как “сладкая” напевность символистов, напоминающая оперные арии. На первое место выступила проблема нового поэтического языка.

Новый подход к проблемам творчества и поэтической речи нашел выражение прежде всего в творчестве Хлебникова.

Особое значение приобретало лингвистическое толкование мифов. Миф, рожденный из слова, требовал обратной операции – возвращения мифа в слово. Словотворчество Хлебникова восходило, прежде всего, ко всему строю русского языка, гениально ощущаемого филологическим чутьем Хлебникова. Но тем важнее для него были лингвистические модели Афанасьева – Даля. Здесь он нашел подкрепление своей программе обновления поэтического языка. Сам набор приведенных фольклористом слов типа куроцап, каркун (ворон), мигай (глаз), лепета (собака), пополузуха и т.д. стал моделью для неологизмов и окказионализмов Хлебникова. Именно Афанасьев декларировал значение диалектных слов и роль корня. “Забвение корня в сознании народом, - писал он, - отнимает у образовавшихся от него слов их естественную основу, лишает их почвы, а без этого память уже бессильна удержать все обилие словозначений; вместе с тем связь отдельных представлений, державшаяся на родстве корней, становится не доступной”.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11