Курсовая работа: Русская литература и крестьянский вопрос
Эту
веру и такую психологию наследовала советская деревня. Потому и ходил Иван
Африканович косить по ночам для себя, а днём работал на колхозном покосе.
"Ну, правда, не один по ночам косит, все бегают" - пояснял за своего
героя Василий Белов. Или в другом рассказе, о другом мужичке: ". он
навострился таскать всё, что попадало под руку. Копна так копна, овчина так овчина,
- начал жить по принципу: всё должно быть общим."
"Крестьянин
ничему не верит, работает так мало и плохо, как только возможно, он ворует,
прячет или уничтожает плоды собственного труда, лишь бы не отдавать их." -
сообщал в 1933 году итальянский вице-консул о крестьянском сопротивлении. Но то
же самое, почти слово в слово, мог бы сообщить спустя двадцать, сорок,
шестьдесят лет. Крестьяне принуждали государство разоряться - но мы видим
государство, которое истребляет свой народ и ведёт с ним такую же борьбу. В
событиях XX века произошло катастрофическое столкновение двух утопий,
крестьянской и коммунистической, живущих по принципу: всё должно быть общим.
В
картинах сельской разрухи для крестьянских писателей cебя разоблачала только
коммунистическая утопия. Поэтому героями в их понимании становится душевные
единоличники - те, как это пишет Солженицын, "кто не пошёл под колхозный
гнёт, при недоброжелательной зависти колхозников". Вот они, эти уцелевшие
мужики и бабы, для которых важен их труд. Только есть Матрёнин двор - и есть
деревня, что не уживаются в целое. Да и двор урежут, как у Кузькина, под самое
крыльцо - кончится мужик. Это приводит многих русских писателей к мысли, что
народом утрачено его задание - и рождает потребность в новых героях,
праведниках. Идеал видели в деревенских старушках, в их нравственном свете. По
сути это был приход к теме спасения в пророческом звучании, с ожиданием
апокалипсиcа, конца. Это путь от правды к праведности. Но как ощутимо
уменьшается на этом пути пространство жизни. Матрёнин двор был даже велик. У
Дарьи распутинской есть только изба - намоленная, живая, а кругом чужой,
зараженный злом и отшатнувшийся от своих основ человеческий мир. Уничтожить
деревенскую избу должен огонь, но это как будто самосожжение, ведь за её
порогом кончается для распутинских старух сама жизнь.
Тогда
уж спасение - только бунт. Юродивый - и вдруг богатырь, парадаксально другой
герой. Солженицын ищет своего заветного героя в тамбовском восстании. Тогда же,
в 1964 году, собирая материалы о гражданской войне на Алтае, Залыгин обращается
к судьбе Ефима Мамонтова, легендарного вожака красных партизанских отрядов.
Можаев - к истории крестьянского бунта на Рязанщине, он сам родом из села
Пителина Рязанской области, где в тридцатом году мужики поднялись по набату громить
советскую власть. Шукшин находит своего богатыря в Стеньке Разине, вот и
название - "Я пришёл дать вам волю." Как будто сами готовили мятеж,
звали к мятежу!
РАЗРУШЕНИЕ
РЕАЛЬНОСТИ
В
своей статье "Нравственность есть Правда" (1968 г.) пиcал Василий Шукшин:
"Есть на Руси ещё один тип человека, в котором время, правда времени
вопиет так же неистово, как в гении, так же нетерпеливо, как в талантливом, так
же потаённо и неистребимо, как в мыслящем и умном. Человек этот -
дурачок". Но там же: "И появляются другие герои - способные
действовать. Общество, познавая само себя, обретает силы. И только так оно
движется вперёд". Путь от правды к бунту куда короче; а герои,
"способные действовать", как на подбор устремиться готовы даже не в
гущу какой-то там борьбы за правду - в огонь выжигающий крестьянской войны. И в
огне этом погибают - не побеждают!
Такой
герой со всей подлинностью входил в другую войну, тоже народную, но праведную -
там он побеждал, как отважные люди Платонова, да и все пронзительные герои военной
прозы. Даже в лагерных рассказах Шаламова, когда человек выживал в самых
невыносимых условиях - это было победой над злом, подвигом. Так что в тупик и
поражение утыкался сам сюжет истории, но ещё важнее: в никуда уводил неизбежный
тогда уж образ "внутреннего врага". Можно сказать, появилась его
тень, что обретала свои очертания с тайной верой в заговор против русского
народа. Белов: "антирусская революция сверху". У Солоухина:
"единый грандиозный интернационалистический заговор". Она была именно
тайной, подпольной. Вот Шукшин признаётся близкому другу, рассказывая о своём
разговоре с каким-то киношным деятелем: "Ну, мне конец, я расшифровался
Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил". Там же:
"Макарыч прочитал эти протоколы и, улетая на последнюю досъемку в станицу
Клетскую, намереваясь вернуться через неделю, оставил их мне с условием -
читать и помалкивать. Вечером, уйдя от него, я начал читать и не бросил, пока
не дочел до конца. На следующий день Макарыч улетал во второй половине дня, мы
еще перезвонились, он спросил: "Ну как тебе сказочка? Мурашки по спине
забегали? Жизненная сказочка - правдивая. Наполовину осуществленная. А говорят,
царской охранкой запущена, а не Теодором Герцелем". Макарыч улетел, а
вернулся в цинковом гробу" (Николай Заболоцкий, "Шукшин в жизни и на
экране").
Зло
не рассеялось - в поединке с ним потерял себя русский богатырь. Разбойники не
могут обрести праведность, а праведники причащаться кровью. Герои, способные
действовать, оказывались во всех смыслах нежизнеспособны - а народ сберегался в
дурачках. Да и кого знала история крестьянской войны, только Антонова и Махно?
Эсер и анархист с последних рядов - это вожди народа, вдохновители его
сопротивления, образ его духовной силы? Если даже так, побеждали Ленин,
Троцкий, Сталин - и они становились мифом, превращались в "народных
вождей". Других не отыскалось.. Новых Разиных и Пугачёвых. Сознательно ли,
но в поисках национальных героев крестьянские писатели ставили на это место
СЕБЯ. Оно как будто предназначено для них историей, судьбой. Своей психологией,
мировозрением они врастают в своих же бунтующих героев. И мы видим превращение
художников, с их талантом, в открытых вождей крестьянского сопротивления.
Только это война без армий и сражений. Это трагический поединок со временем,
порождением которого во многом были они же сами, в тупиках которого одиноко
блуждают, запрятывая в своих праведниках и дурачках Россию, а в разбойниках -
свои же страдающие души. Хотя, казалось, это был поединок с коммунистической утопией,
но тогда откуда их одиночество? Как объяснить, что с её крушением, когда Россия
обрела свободу, приходит ещё более гнетущее осознание бессилия, поражения?
Это
и не было борьбой за свободу. Боролись за правду, требовали правды, взывали к
правде. А это значило "жить народной радостью и болью, думать, как думает
народ, потому что народ всегда знает Правду". По сути, они столкнулись с
неспособностью своего народа преобразить жизнь. Он бездействует, но поэтому
сохраняет себя, а в конце-то концов, сберегает жизнь. И оказывалось, что правда
- это против людей бунт. То есть против человеческой жизни бунт. Это
метафизическое разрушение реальности, которое приводит к страданиям точно
также, как и прямое её разрушение, будь то революция или война.
Сам
пафос, проникнутый духом отрицания и разрушения, был для создателей деревенской
прозы чужд. Этот пафос скапливается в литературном подполье 70-х, в котором
благоухают "русские цветы зла", а "писателей из народа"
боятся и презирают; им взрывается освобождённая литература 90-х, когда
"cтрадальцы за народ" были осмеянны уже как одинокие уродцы. Для
одних Россия - это боль, для других - болезнь. Только на закате советского
времени в повестях и рассказах тех, кто добрёл до конца коммунической пыстыни,
свет души как будто померк, а прозу очернил безжалостный суд над человеком.
Этот морализм, то есть яростное о б л и ч е н и е человеческих пороков,
смыкался неожиданно с циничной эстетикой зла, что получала своё право на
существование их п о к а з о м. Распутин публикует "Пожар". Астафьев
пишет "Печальный детектив", "Людочку". Всё было правдой, но
уже отнимающей веру.. И это не прошлое вывели они на суд, а прокляли день
завтрашний. Катастрофа для России приходит из будущего - вот сознание, которое
вдруг побеждало! Революция продолжалась. Только она приходила теперь уж как
будто из будущего, хоть несла то же самое зло. Культурная, сексуальная,
научно-техническая. В этом восстании масс им было противно освобождающее
принуждение к счастью, то есть забвение больной трагической памяти о прошлом.
Поэтому чужим, враждебным для них стало новое время, а не то, в котором
осиротели, которое ранило и мучило, но всё же хранило в себе их боль.
В
тупике оказался сам крестьянский вопрос, он так и не получил ответа. Был пафос
общественных выступлений, вскормленный болью. Гарцевали с какими-то смелыми
идеями публицисты - Стреляный, Черниченко, но их и след простыл, когда деревня
потонула в мутных водах нового времени. Шукшин писал о рассказах Василия
Белова: "Любовь и сострадание, только они наводят на такую пронзительную
правду". Это правда о тяготах крестьянской жизни. Только возникал тогда же
вопрос о другой жизни, городской, потому что она становится идеалом для
сельской молодёжи. Шукшин: "Конечно, молодому парню с десятилеткой пустовато
в деревне". И сколько уж писали о том, что наполнить её нужно культурой,
тогда всё станет для сельских жителей интересней, но сами же понимали: здесь
другой интерес. Деревенский парень уходит в город не за культурой - а за
рублём. Город рисуется враждебной бездушной средой, чудовищем "из стали,
стекла, гранита, бетона, железобетона." А лучше и удобней жить в городах -
"есть где купить, есть что купить".
Конфликт
города и деревни - главный для творчества крестьянских писателей. Очень точно
его выразил опять же Шукшин: "грань между городом и деревней никогда не
должна до конца стереться". Казалось, они воинственно оберегали эту
границу, "некую патриархальность". Но мучительно было вопиющее
неравенство между рабочим и колхозником. Шукшин: "Селёдочки бы - селедки
доброй нет в сельмаге, сметаны нет, молока нет - ничего нет." Вот она,
правда: жизнь крестьянская проходит в тяготах, чтобы накормить досыта города,
где работают меньше, а получают больше. Такое недовольство было массовым уже в
первые годы советской власти и во многом породило крестьянские восстания.
"Царство рабочим, а крестьянину одна погибель" - вот какие приговоры
выносили тогда в деревнях, а в крестьянском сознании утвердился новый враг,
"рабочий класс": деревня всё отдаёт городу, рабочие земли не пашут,
но хлебушек крестьянский едят и всё для них дешевле - это такие же господа,
только живут они теперь не в усадьбах, а в городах, получают готовую зарплату.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13 |