Курсовая работа: Русская литература и крестьянский вопрос
Курсовая работа: Русская литература и крестьянский вопрос
Олег Павлов
"
Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору
действовать..."
А.
С. Пушкин, "Путешествие из Москвы в Петербург"
Поле Можаева
В
1960 году журналом "Октябрь" был опубликован очерк "Земля
ждёт." После смерти Сталина прошло вот уже семь лет. По стране гуляет
ветерком хрущёвский доклад. Но советское царство-государство стоит крепко. В
деревнях только началось освобождение крестьян. Станут выдавать паспорта. На
волю отпускают без земли, она колхозная. Был клок её под мужиками - свой
огород, но подсобное хозяйство ужали, налогом обложили, чтобы вольные
хлебопашцы всё же не вздумали работать на себя, кумекая собственным умишком,
что в убыток, а что в прибыль, когда у колхозников одна подёнщина за трудодни.
Время
это писатель Борис Можаев запечатлеет в повести "Живой" - она будет
опубликована спустя несколько лет уже в "Новом мире" Твардовского под
редакционным названием "Из жизни Фёдора Кузькина", что придаст её
действию эдакий простодушный поворот, обратит в случай. Так и в
"Октябре", где пробился к публикации этот очерк, название как смогут
подсократят, и оставлено будет что-то вопрошающее, обрубленное на замахе. Но
каков был замах?
Повод,
казалось бы, заурядный по тем временам, даже какой-то плакатный - рассказ о
передовом опыте. В колхозе "Трудовая нива", расположенном в двухстах
километрах от Хабаровска, всю занятую пропашными культурами землю разделили и
закрепили за семьями колхозников. "Приехал я, помню, под вечер в погожую
июльскую пору, ходил по полям и читал необычные надписи на дощечках: "Поле
Горовых", "Поле Исакова", "Поле Оверченко". И это не
клинья, не загоны, а настоящие озёра шелестящей на ветру шелковистой кукурузы и
цветущей картофельной кипени. С нетерпением ждал я возвращения хозяев этих
полей". Семейные подряды и все опыты, когда не крестьяне отдаются в наём
колхозу - а колхозные поля берутся крестьянами в наём, будут задушены. Но
тогда, в начале шестидесятых, Можаеву верится, что из искорок этих можно
раздуть пламя, и он спешит проговорить главное слово: "хозяин".
Само
это понятие ещё не крамола, речь ведётся автором о рачительном отношении к
земле, да и мечтает его герой - тот самый "хозяин" - выполнить
повышенное соцобязательство и получить прогрессивку. У колхоза есть
поставленный государством план, но раз уж землю закрепили, закреплённый на ней
может хотя бы свой труд точно сосчитать, а ещё и выдаётся ему под личную
ответственность орудие труда, к примеру, трактор. Сколько сделал, столько
единолично получай. Перевыполнил план - получишь прогрессивку. Ну, а потерял,
упустил, горючее лишнее сжёг - считай, вынул из своего кармана. Монологи тех,
кому даже с такой удавкой дышится легче, заполняют можаевский очерк. "Да,
закреплять надо землю. А то царапает её нынче Иван, завтра - Фёдор, послезавтра
- Сидор. А травой зарастёт, и концов не найдёшь. Трактор вон закрепляют за
трактористом под личную ответственность. Комбайны - тоже. А земля - живой
организм! Она же кормит нас и за каждый её участок тоже отвечать надо. Лично.
Закреплять землю надо".
Это
заговорил русский мужик. Соглашается с чьим-то мудрым решением, которое
закрепило за ним колхозное поле. Жалуется, что иначе пропадает земля, как бы
даже кого-то попугивая. Просит: окажите личное доверие! Печалится о
справедливости, чтобы землю приравняли хотя бы к сельхозинвентарю, который всё
же берегут и закрепляют под эту самую ответственность личную. Сколько старания
в простых словах, как будто выстраданы, но откуда в очерке о передовом опыте
страдающие голоса? Можаев передаёт крестьянскую речь во всей жизненной правде и
слышит он тех, кто ещё помнил, как подбирали на колхозных полях колоски, чтобы
не сдохнуть с голода. Кого раскулачивали. Мордовали да сажали за малейшую
провинность как вредителей. Это воскресли из мёртвых они, её хозяева. Воскресли
- и ждут. Земли. Хозяева ждут земли, а она их-то, своих хозяев. Можаев за
бодренькой декорацией преуспевающего на семейном подряде колхоза даёт
почувствовать иное - наполненную этим ожиданием, саднящую и больную пустоту.
Побеждают
на своих полях крестьянские семьи, которым только и дали - зацепиться,
продохнуть, ожить. Открыта дорога вербоваться на заработки в города. За лучшей
долей уходят, если ждать становится нечего, - а тех, что остались в колхозе,
работать приказами больше не заставишь. "А помощь - откуда она? Каждый
колхозник теперь на учёте" - дают понять о том же воскресшие на закреплённых
за ними полях мужики. Вот и стали их считать, колхозников, пробовать, как
выжать из них побольше силёнок, чтобы один работал за десятерых. Получилось.
Работают. Но работают, пока чувствуют себя хозяевами. И вот уже имеют своё
мнение; как хозяева, ропщут - дай им больше прав; а на смену воодушевлению и
новым надеждам приходят своим чередом усталость и равнодушие. Разве это
справедливость? Землю надо бы закреплять года на два, на три. Оплату, то есть
начисление трудодней, надо бы менять. Ожидание. Пустота.
Они
побеждали, но не могли подняться с колен, похожие на гладиаторов в своих
трудовых поединках за землю. Трудом их пользовались - а землю не отдавали. Это
положение понятно Можаеву. Поэтому, вдруг, он пишет: "Русский мужик не
любит брать что-нибудь на веру, либо он принимает всё как есть равнодушно, не
чувствуя полезности предложенного, либо проявляет скрупулезную дотошность в
том, что, по его мнению, приносит выгоду обществу и ему". Равнодушие - вот
она всегдашняя крестьянская месть хозяевам. Работать мужик будет только с
выгодой для себя. Побеждённый, он сожмёт свою волюшку в кулак, может, даже
угодливо поклонится - а поля останутся без хлеба. За поражение русского мужика
советское государство готово платить самой дорогой ценой - в 1963 году впервые
закупается зерно в Америке, потоки которого, вот уж золотые, потекут в чёрную
дыру. Но последние слова обо всём скажет опять же ещё держащийся за свою землю
мужичок, узнавая о другом таком же колхознике - главном герое можаевского
очерка, что не выдержал и оставил порастать травой своё поле. "Жалко, - с
огорчением сказал Никитюк. - Но это у него не исчезнет. Он опять вернётся к
земле, как только условия создадут. Это, знаете, как озимые под снегом: снегом
привалило их, и они вроде замирают. Но только снег сойдёт и солнышко припечёт,
как они сразу взойдут, потянутся кверху. Корни, брат, остаются в земле. Вот в
чём дело-то".
Жалко,
огорчительно - только всё ещё впереди!
Вера
писателя в народ была какой-то такой же, мужицкой. Мужество, с которыми пишет Можаев,
так естественно, что ему не требуется никакого пафоса, да его-то нет и в словах
мужиков. Поразительно, как она, власть, пропускала такие публикации, да ещё
чуть ли не поощряла их появление, когда, несмотря на цензуру в печатных
изданиях, автор мог выехать по командировке в любое место и увидеть всё своими
глазами. Свобода такая, которой он пользовался, как никто другой, распахнула
ему Россию. Знание происходящего открывало прямую дорогу к правде, и Можаев
писал: "...есть только один ориентир - правда жизни, то бишь то состояние,
в котором пребывают народ и государство".
Очерк,
опубликованный когда-то на страницах "Октября", дал название книге,
похожей уже на хронику жизни её автора, только на этот раз не требуется что-то
недоговаривать да прятать, другие времена. "Земля ждёт хозяина" -
книга Бориса Можаева, последняя или новая, как понять? Что пришло с этой
книгой?
Последним
прижизненным изданием был сборник рассказов и очерков "Затмение",
увидевший свет в 1995 году - итог газетных публикаций тех лет; а больше уже
ничего не издаётся, хотя автор "Живого", "Мужиков и баб"
назывался живым классиком отечественной литературы. И вот писатель
возвращается, хотя время, в котором то ли дышал, то ли задыхался, ещё и не
ушло. В этой книге теперь уж точно весь Можаев - до написанного в последние
месяцы жизни. Не вместила она в себя только те, как будто бы главные
произведения, которые сделали его писательское имя громким. На её страницах
главнее в р е м я Бориса Можаева. В ней больше документальных историй и личного
опыта, чем придуманных сюжетов и фантазий. Писатель сам же к этому призывал:
"Серьёзный литератор, прежде чем изображать реальную действительность,
должен определиться в главном - понять, что же происходит в нашем
обществе". И ещё при жизни его уличали в публицистичности - в том, что он
публицист, лишённый всяческой оригинальности, а не художник. Как будто
требовали от страдающей души какой-то ещё натуральности да свежих красок - той
большей выразительности, с которой играют страдания артисты. Только Можаев не
притворялся человеком страдающим, правды ищущим. Он таким был. Это живое слово
- до тех пор и новое, пока живое - несёт в себе его последняя книга.
Он
спешил, чтобы "помочь исправить". Не разрушить или переделать - а
поставить на свои места, Богом и природой определённые. Только всё ещё впереди!
Правды не может быть без веры, но что давало её? Читая, видишь, как Можаев
терпел поражение за поражением. То, что он в одиночку пытался спасти - губили
на корню. Те, кого выискивал в надежде поддержать и защитить - пропадали без
вести. Идеи, которым старался дать будущее и за которые боролся - душили. А
потом рушится страна. Можаев не принял общественные перемены, которых так ждал
- всё опять пошло вкривь и вкось, вот только заголовки его выступлений в 90-х:
"Где наш пахарь? Кого ещё ждём?!", "Геноцид",
"Захват".
Его
вера и не была эдаким "социальным оптимизмом". Это вера в спасение,
но когда бросается спасать человек уже гибнущее, она - в готовности
пожертвовать собой во имя других. Возникает ощущение не конца, а надрыва на
последних страницах, как будто что-то вырвано и должно быть продолжение - но
это оборвалась жизнь. Её-то и не хватило, а изменить не то, что ход истории,
хоть что-то изменить, оказалось выше человеческих сил. В этой книге написанное
пережило автора. "Земля ждёт хозяина" - это тема всего творчества
Можаева, и снова он же приходит с ней, и снова звучит она как вызов. История
русского крестьянства, советская деревня, новая свободная Россия, только уже-то
опять одураченная - "старое и новое" в этой книге куда-то катится
отвалившимся у телеги колесом. Путь русского писателя даже не оборвался, а
будто бы потерялся в новом времени. Слышно только тех, кто глумится. Серьёзные
общественные темы свалены в литературе на обочину. Всё это он сам же предчувствовал,
вот какие мысли высказывает Можаев в своей речи, произнесённой ещё в 1982 году
на симпозиуме "Цивилизация и литература": "Для них совершенно
неважно, какая конъюнктура, - сексуальная, социальная или даже идеологическая.
Главное попасть в денежную струю или на конвейер служебной выгоды; расхожая
недолговечная продукция, рассчитанная на ослеплённую рекламой нетребовательную
публику, миллионными тиражами забивает книжные прилавки, наводняет журнальные
полосы, театральные подмостки и кино. Как у бойких расчётливых лотошников, у
этих сочинителей всё можно найти для разжигания интереса к шикарной жизни и
похотливых желаний, всё: от телесного и нравственного стриптиза до откровенной
проповеди насилия. И вся эта хитроумная затея приблудного сочинительства
существует только для того, чтобы увести читателя и зрителя от реальной
действительности, от её больных и тревожных вопросов".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13 |