Дипломная работа: Образ эмигранта в прозе Г. Газданова
А. Савельев был автором
рецензии на роман «Вечер у Клэр», вышедшей в берлинской газете «Руль». Он
считает книгу настолько зрелой, что даже ее изъяны представляются ему
приличествующими старшему и опытному писателю. Он ясно видит, что благодаря
свойственной роману особой лирической точки зрения, акцент делается не на сами
эпизоды и более крупные отрывки, а на то, как они воздействуют на рассказчика,
и как рассказчик реагирует на них. Савельев завершает свою рецензию
предсказанием большого успеха романа.
Но, бесспорно, лучшее,
наиболее глубокое эссе, посвященное «Вечер у Клэр», было написано Марком
Слонимом, который, выгодно используя личную дружбу, мог анализировать роман в
гораздо большем соответствии с собственными намерениями и мыслями Газданова,
чем те, кому пришлось полагаться на свои впечатления и размышления. Замечания
Слонима проникают в самое сердце искусства Газданова. Для него фундаментальными
являются высокая степень эмоционального напряжения, полу-лирический,
полу-ироничный тон повествования, постоянное страдание и тревога, пронизывающие
жизнь рассказчика, двойственность бытия – и эти черты никогда не исчезнут, ни
даже не умалятся в своей значимости в произведениях Газданова.
Возвращаясь к вопросам
стиля и языка, следует назвать Слонима, первым обратившим внимание на легкость
прикосновения, на ту элегантность и изысканность Газданова, которые вполне
могли быть результатом общего влияния французской культуры, но которые также
угрожали «иностранной», «эсперантизмом» и нарочитой экзотикой в контексте
русской литературы.
Роман имел действительно
огромный успех не только у «официальных» критиков. Товарищи по перу, среди
которых такой суровый к другим критик, как Бунин, восприняли его также
благосклонно.
Нарушая сложившиеся в
эмигрантской среде правило Г. Газданов послал свою книгу А. М. Горькому. В
феврале 1930 года А. М. Горький писал: «Большое спасибо за подарок, книгу, которую
Вы мне прислали. Я прочел ее с большим удовольствием, даже с энтузиазмом. А это
случается крайне редко, хотя я читаю немало.
Вы, конечно, сами
чувствуете, что наделены большим талантом. Я добавлю к этому, что Вы талантливы
очень своеобразно. Я имею право говорить это не только на основании «Вечер у
Клэр», но также и Ваших рассказов «Гавайские гитары» и др. Но позвольте мне,
старому человеку сказать, что было бы большим несчастьем для искусства, а также
и для Вас самого, если бы осознание исключительной одаренности удовлетворило и
отравило Вас. Вы еще не стали вполне самим собой; мне кажется, что чуждые для
Вас влияния все еще ощущаются в Ваших рассказах. По-видимому, виртуозность
французской литературы смущает Вас и «наивный конец в «Гавайских гитарах», например,
представляется плодом «ума». Логика удивительно полезная вещь в науке и
технике, но Лев Толстой и многие другие были разрезаны ею, как пилой. Вы мне
представляетесь гармоничным художником; когда Вы говорите от себя, разум не
вторгается в область инстинктов и интуиций. Также обращает на себя внимание то,
что Вы ведете свое повествование в одном определенном направлении: к женщине.
Естественно, что в этом сказывается Ваш возраст. Но великий художник всегда
обращается в «общем» направлении, к личности, которая воспринимается им как его
мудрый и близкий друг.
Простите меня за эти
замечания, возможно ненужные, возможно, уже высказанные Вам. Но каждый раз,
когда в этот мир приходит талант, начинаешь переживать за него и хочется сказать
ему что-нибудь от чистого сердца.
Будьте здоровы и берегите
себя.
Жму Вашу руку.
А. Пешков.
P.S. Вчера я отправил экземпляр «Вечера», который у меня был, в
Москву, в издательство «Федерация». Вы не будете против? Я бы очень хотел
увидеть Вашу книгу напечатанной в Советском Союзе».
3 марта 1930 года Газданов
отправил следующий ответ на письмо Горького: «Глубокоуважаемый Алексей
Максимович, не знаю, как выразить Вам свою благодарность за Ваше письмо;
признаться, я не думал, что Вы столько читаете и помните, что можете упоминать
даже «Гавайские гитары». И когда мне говорил М. Слоним: «О, вы не знаете,
Горький все читает», - я думал, что «все» - это значительные новости
литературы, но не мелкие рассказы молодых и неизвестных авторов, особенно
печатающихся в нераспространенном журнале.
Я особенно благодарен Вам
за сердечность Вашего ответа, за то, что Вы так внимательно прочли мою книгу и
за Ваши замечания, которые я всегда буду помнить.
Очень благодарен Вам за
предложение послать книгу в Россию. Я был бы счастлив, если бы она могла выйти
там, потому что здесь у нас нет читателей и вообще нет ничего. С другой
стороны, как Вы, может быть, увидели это из книги, я не принадлежу к «эмигрантским
авторам», я плохо и мало знаю Россию, т.к. уехал оттуда, когда мне было 16 лет,
немного больше; но Россия моя Родина, и ни на каком другом языке, кроме
русского, я не могу и не буду писать.
Вы советуете мне, дорогой
Алексей Максимович, не быть увлеченным своей собственной книгой и тем, что я ее
написал. Эта опасность для не существует. Я вовсе не уверен, что буду вообще
писать еще, так как у меня, к сожалению, нет способности литературного
изложения: я думаю, что если бы мне удалось передать мысли и чувства в книге,
это, может быть, могло бы иметь какой-нибудь интерес, но я начинаю писать и
убеждаюсь, что не могу сказать десятой части того, что хочу. Я писал до сих пор
просто потому, что очень люблю это, - настолько, что могу работать по 10 часов
подряд. Теперь же вообще нет просто материальной возможности заниматься литературой,
я не располагаю своим временем и не могу ни читать, ни писать, т.к. работаю
целый день и потому уж совершенно тупею. Раньше, когда я имел возможность
учиться – что я делал до сих пор – я мог уделять целые долгие часы литературе,
теперь – это невозможно – да к тому же я вовсе не уверен в том, что мое
«литераторство» может иметь смысл.
Я бесконечно благодарен
Вам за Ваше письмо. Желаю Вам – Вы достигли всего, о чем может мечтать самый
знаменитый писатель, Вас знают во всем мире – желаю Вам только счастья и еще
долгой жизни; и я никогда не забуду Вашего необычайно ценного ко мне внимания и
Вашего письма.
Гайто Газданов».
Другое письмо Газданова
сохранившееся в Горьковском архиве в Москве и датированное 20 июля 1935 года,
содержит просьбу Газданова к Горькому о помощи в переезде на родину. Это
период, упоминаемый в его биографии, когда он узнает о болезни матери и
обращается в советское посольство за визой, в которой ему отказывают.
Глубокоуважаемый Алексей
Максимович, я пишу это письмо с просьбой о содействии. Я хочу вернуться в СССР
и, если бы Вы нашли возможным оказать мне в этом Вашу поддержку, я был бы Вам
глубоко признателен.
В том случае, если бы Ваш
ответ – если у Вас будет время и возможность ответить – оказался положительным,
я бы тотчас обратился бы в консульство и впервые за 15 лет почувствовал, что
есть смысл и существования и литературной работы, которые здесь, в Европе,
ненужные и бесполезны.
Прошу Вас, дорогой
Алексей Максимович, принять уверения моего искреннего и глубокого уважения.
Г. Газданов.
В московском архиве сохранился
также и черновик ответа Горького: Желанию Вашему возвратиться на Родину
сочувствую и готов помочь Вам, чем могу. Человек Вы даровитый и здесь найдете
работу по душе, а в этом и скрыта радость жизни. Привет.
М. Горький.[28]
Вскоре «Вечер у Клэр»
стал популярен также и у широкой читательской публики. Книгу хорошо раскупали,
она была самым спрашиваемым романом в парижской Тургеневской библиотеке.
А теперь я хочу перейти
непосредственно к анализу образа эмигранта.
Роман «Вечер у Клэр» -
это ностальгия, тоска по Родине главного героя русского эмигранта Николая
Соседова. В шестнадцать лет он покидает Россию солдатом-добровольцем, за
плечами которого год службы в белой армии, сокрушительные поражения. Роман
основывается на воспоминаниях Николая. В детстве, по его мнению, произошли три
потрясения. Первое, - когда он чуть не вывалился из окна во двор, наблюдая за пилильщиками,
его спасла мать. Второе, - когда он прочитал в детской хрестоматии рассказ о
сироте, которого из жалости взяла учительница в школу, но случился пожар, школа
сгорела, и мальчик остался зимой на улице. Для Николая это было сильнейшее
потрясение, он почти не ел и не спал двое суток. И третье событие – это смерть
отца. Николаю было восемь лет, когда умер его отец, но вспоминает об этом он до
мельчайших подробностей, от звона колоколов до глубокой печали в глазах матери.
Умирают обе сестры Николая, и она остаются вдвоем с матерью.
В первый раз они
расстаются, когда Николай уезжает учиться в Полтавский кадетский корпус. Позже
он вспоминал это время, как тяжелый, каменный сон. Потом учеба в гимназии, и
эта жизнь ему также казалась тяжелой и бесплодной, и память о годах учебы была
неприятна.
Во время каникул он ездил
на Кавказ к деду и, прожив месяц, уезжал в Кисловодск к дяде Виталию,
отставному драгунскому офицеру. В Кисловодске Николай решает вступить в
Добровольческую армию и принять участие в гражданской войне на стороне белых, и
говорит об этом дяде Виталию. Дядя отговаривает Николая, говорит, что правда на
стороне красных и белые обречены на поражение. Племянника переубедить ему не
удалось. Николай ответил, что все-таки пойдет воевать за белых, потому что они
побеждаемые.
Из Кисловодска он
отправляется к матери, чтобы попрощаться. И как он пишет в романе, «нужна была
вся жестокость шестнадцати лет, чтобы оставить свою мать одну и идти воевать
лишь из желания увидеть на войне такие новые вещи, которые переродят его».
Он был определен служить
на бронепоезд, а через год в ноябре 1920 года, вместе с остатками разбитой
армии Врангеля уехал за границу.
Война в романе показана
как предел насилия над человеком. Николай говорит о невероятном соединении
разных людей, которые стреляли из пушек и пулеметов, гибли, которых давили
колесами отступающей артиллерии.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 |