Курсовая работа: Отец Сальвадора Дали и Федерико Гарсиа Лорка в творчестве Сальвадора Дали

Сошлись они не сразу, хотя тотчас же, едва Дали узнал Лорку в 1922 году, в мадридской «Резиденции», он был им потрясен, изумлен. «Передо мною явились, как поэтическое чудо, его чистота и его грубость, его плоть и его прах, беспорядочно смешанные, кровоточащие, и благородный вишневый тон этой крови мерцал тысячами мрачных бликов затаившейся биологии, скрывающейся за оригинальностью формы». И все-таки они становятся друзьями, и остаются ими - в какой-то мере, быть может, ради удовольствия наблюдать, как раскрывается перед другим твое собственное величие. А может быть, в эти годы дерзкого и беспечного творчества их соединяет юношеское ощущение хозяев судьбы, роднит то чувство, вызванное переизбытком жизненных сил, будто истина принадлежит тебе. Или сходство натур, не знающих покоя, склонных к крайностям, страдающих... Хотя потом Сальвадор прямо-таки сбежит от этого вожделения Лорки или же просто удалится, потому что в глубокой тени поэта, как Дали выразится впоследствии, он никогда не терял ощущение собственного духа и собственной плоти. Чем более Дали будет становиться «сюрреалистом» и самым пошлым образом ожесточаться, тем более будет отдаляться он от Лорки. И не найти слов более резких, чем те, которыми художник оценивает Цыганский романсеро Лорки в апреле 1928 года, в письме, завершающем их переписку: Дали попросту дает Лорке отставку. В это время Дали увлечен Бунюэлем, что всем и демонстрируется. Возможно, жизнь и творчество Лорки обладали той мерой величия, которая оказалась непосильной для Сальвадора Дали.

И все же именно он, наделенный высочайшей интуицией - а ей он был обязан своему цинизму, степень которого уж и вовсе не поддается словесной характеристике,- именно он, в конечном счете, понял Лорку лучше, чем кто-либо другой. Например, он говорил, что Федерико всегда становился на сторону смерти, часто рассуждал о ней и при этом излучал какую-то странную красоту. Дали восстал против самой мысли о том, чтобы представить поэта политическим мучеником: скорее он представлялся художнику «невинной жертвой гражданской войны в Испании, где царит и бьется в конвульсиях вселенская сумятица». Однако память у Дали была хорошая, в ней не затерялись его достаточно подловатые инвективы против Лорки, в стиле грязных сплетен. И тогда в контрапункт добавляется покаянная строка: «Всякий раз, когда я взываю из глубин моего одиночества к моему мозгу, и в нем восстает гениальная идея, к моей кисти, и она, подобно архангелу, творит чудо, делая мазок, я всегда слышу голос, хриплый и сладостно задыхающийся,- голос Лорки, который возглашает мне: Ole».

Федерико Гарсиа Лорка родился на шесть лет раньше Дали, в 1898 году, в деревне Фуэнте Вакерос, возле Гранады. В 1918 году его отец, всеми уважаемый землевладелец, профинансировал издание первой книги сына «Впечатления и пейзажи», посвященной путешествию автора по Кастилии и северной части Испании. Также как и у Сальвадора, у Федерико был брат Луис, но в отличие от семьи Дали, в семье Лорки он родился вторым, но также долго не прожил.

Детские годы Фернандо прошли в атмосфере поэтических образов старинных испанских преданий, песен, музыки. Отец играл на гитаре и пел старинные андалусские песни - "канте хондо", мать прекрасно играла на фортепиано. Всю жизнь Федерико будет черпать вдохновение в поэзии родного края, легенды и реальные случаи, услышанные в детстве, позже превратятся в стихи, романсы, пьесы. И опять же и Дали, и Лорка с раннего детства постоянно интересовались творчеством родного народа - живописью, песнями и бытом, они пронесли в себе эту ценность через все свое искусство. Сальвадора Дали можно назвать спасителем испанской и мировой живописи, а Федерико Лорку - своеобразным «испанским Пушкиным», ведь Лорка тоже выдвинул испанскую литературу на мир и именно он собирал все народные песни.

«Ночью он проснулся. Лунный свет стоял в комнате. От этого ли света или от грустной прозрачной музыки, лившейся из гостиной, было нестерпимо жаль себя, жаль всех, и казалось, будто что-то большое не помещается внутри. Огромная апельсиновая луна смотрела в окно, слегка покачиваясь в такт музыке, и эти волны подносили ее все ближе, ближе...

Федерико знал, что сначала отец будет петь самые жалобные песни, где слово «смерть» повторяется так же часто, как «любовь», и что эти песни он будет петь в одиночку, но потом гости потребуют более веселых куплетов и станут им подпевать. А потом закричат: «Севильяна!», или: «Алегрия!» - и начнут очищать место для танцев, и тут-то мать отправит Федерико в постель...

«Худенький мальчик, которого привела к нему супруга сеньора Гарсиа, озорником не был, что вовсе не обрадовало дона Антонио, так как самые способные ученики принадлежали именно к этой категории. О прилежании и говорить нечего: на уроках Федерико сидел с отсутствующим видом, а когда учитель спрашивал его о чем-нибудь, поднимался и глядел удивленно, словно только что проснувшись. Дон Антонио пытался расшевелить его - подбадривал, упрекал, стыдил, но все оказалось бесполезно: мальчик отвечал учителю прямым взглядом, в котором не было ни раскаяния, ни смущения, а только безграничная отчужденность.

И все же что-то мешало учителю зачислить мальчика в разряд тупиц и махнуть на него рукой. Там, за этими темными глазами, находился ревниво охраняемый мир, недоступный для него. Неужто недоступный? Это становилось уже вопросом самолюбия. Он решил поговорить с Федерико наедине, тщательно продумал разговор: начать отечески ласково, добиться чистосердечных ответов, затем суровость, пусть даже расплачется в конце концов, и тогда довершить завоевание мягкостью. Приказав Федерико зайти к нему после уроков, дон Антонио нарочно задержался: пусть посидит один в незнакомой обстановке». И опять же сравнение с Дали – Лорка также был погруженным в свой собственный мир учеником, и тоже он был единственным тайным любимцем у одного из учителей, который затем открыл в своем ученике новую грань.

«Дверь была неплотно притворена; прежде чем войти, он поглядел в щель. Мальчик сидел посредине комнаты на стуле - тоненькие ноги не доставали до пола - и вертел головой, следя за солнечным зайчиком, метавшимся по стенам. «Опять кто-то балуется с зеркалом в саду», - мельком подумал учитель, толкая дверь. Федерико обернулся на скрип. Застигнутая врасплох улыбка дрожала на его лице; глаза, обычно сумрачные, доверчиво приглашали порадоваться маленькому чуду. И вдруг дон Антонио услышал в себе самом такую же бескорыстную радость. Чувство свободы и легкости охватило его. Все подготовленные слова провалились куда-то, новых не хотелось подыскивать».

В 1919 году Лорка поселился в «Рези» через два года после Бунюэля (продолжавшего числиться в Мадридском университете), а в 1920 году в Мадриде состоялась премьера его первой пьесы «Злые чары бабочки». Спектакль освистали. В 1921 году в столице появилась первая «Книга стихотворений» Лорки, получившая благоприятный отзыв на первой полосе испанской прогрессивной газеты «El Sol», который мог быть прочитан Дали, не пропускавшим ни одного ее номера. Летом 1922 года Лорка участвовал вместе с Мануэлем де Фальей в организации фестиваля фламенко в Гранаде. А к осени его с нетерпением ждали в «Рези». Дали встретил блестящего молодого андалузца в начале 1923 года, когда Лорка вернулся в «Рези» после долгого отсутствия. У них было много общего: они разделяли любовь к поэзии Рубена Дарио и к Франции, став германофобами еще во время Первой мировой войны; детство обоих было наполнено музыкой и особенно фольклором; они остро чувствовали социальную несправедливость, и с раннего возраста их отношения с собственной сексуальностью складывались непросто. Похоже на то, что они сразу же понравились друг другу. Тремя годами позже Дали сказал барселонскому художественному критику Себастьяну Гашу, что их великая дружба держалась на яростном контрасте между «исключительным религиозным духом» поэта и его собственной, не менее значительной, антирелигиозной душой, что приводило к постоянным полуночным дискуссиям. Во всяком случае, Дали эта встреча сильно взволновала, о чем он написал в «Тайной жизни»:

«Мне было ясно, что мои новые друзья были намерены взять от меня все, не давая взамен ничего, - все, что они могли бы мне предложить, у меня есть и, надо сказать, в большом количестве и лучшего качества. Однако личность Федерико Гарсиа Лорки произвела на меня огромное впечатление. То был поэтический феномен, уникальный, цельный - поэзия во плоти с пульсирующей кровью, трепещущая и живая».

Лорка предполагал, что именно он был прототипом героя фильма «Андалузский пес». Сказав одному из друзей в Нью-Йорке: «Бунюэль произвел на свет маленький кусочек киношного дерьма - «Андалузского пса», и пес - это я». Бунюэль был не согласен с этим обвинением. Однако в Резиденции южан-андалузцев иногда снисходительно называли «андалузскими щенками», а Лорка, самый яркий из южан, стал знаменитым поэтом. Причем Бунюэль и Дали далеко не все принимали в его поведении и творчестве. Лорка знал, с какой неприязнью Бунюэль относится к гомосексуализму. И на конец, сцена, в которой главный герой вдруг оказывается на кровати, а затем «возвращается к жизни», напоминает представление поэтом собственной смерти и воскрешения - спектакль, не раз разыгранный в Резиденции. Разве мог Лорка не заметить этих совпадений?

Его могла поразить сцена, придуманная, по словам Бунюэля, Дали, в которой герой в платье горничной неуверенно едет на велосипеде по парижской улице и в конце концов падает в сточную канаву. «Женственный характер этих оборочек выявляет в нем кастрата», - пишет один из исследователей Бунюэля. Об «Андалузском псе» много говорилось в барселонской прессе. Даже каталонские противники сюрреализма во главе с Себастьяном Гашем признавали, что фильм производил ошеломляющее эмоциональное воздействие на зрителя. Его шокирующие образы неделями преследовали воображение. Через несколько дней после премьеры, на которой Дали, похоже, не присутствовал, художник сел в парижский поезд с картинами для экспозиции у Гоэманса.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12