Реферат: Трагедия Григория Мелехова в романе "Тихий Дон"
Когда на Дону появились
красные части и белогвардейская пропаганда посеяла слухи о чинимых ими
насилиях, казаки встали на защиту своих куреней, влились в белогвардейское
течение. Григорий тоже оказался в рядах Донской повстанческой армии. Однако
давнишняя неприязнь к офицерам и усталость казаков скоро подорвали его боевой
дух. Казаки покинули позиции, и красная Армия снова вошла на территорию Дона.
Григорий одним из первых покинул свою часть и появился в Татарском. Когда
вспыхнул Вешенский контрреволюционный мятеж, Григорий, увлеченный
автономистскими идеями, оказался в центре событий. Он шел той же дорогой, на
которую соскользнули тысячи казаков, ослепленных вражеской пропагандой. Даже
контур внешней судьбы Григория Мелехова во время Вешенского восстания
своеобразно отражает приливы и отливы в настроениях казачьих масс. Если в
разгар мятежа, когда утопия «казачьего царства» казалась реально достижимой,
Григорий был душою и одним из руководителей повстанцев, то после соединения с
белой армией, с которой их сосватала «нелегкая судьба», он уже не играет
прежней роли, сдает дивизию и мечтает «выйти из игры», отсидеться в тылу.
Разгром объединенной армии кадетов и повстанцев завершает важнейший период
биографии героя. Новороссийск становится памятной вехой на его пути.
Но Шолохову важнее было
показать, что не только внешняя судьба Григория совпадает с судьбами казачества
в дни восстания, но и его мысли, настроения удивительно созвучны тем мысля и
настроениям, которыми были охвачены казаки. Писатель последовательно передает
эту «синхронность» настроений героя и массы: то, что смутно нарождалось в
казачестве, уже успело резко обозначиться в герое, или, наоборот, едва
намечающиеся настроения Григория с видимой рельефностью проявляются в казацкой
массе. Прием взаимного зеркального отражения получает широкое применение, и его
эффективность усиливается по мере нарастания событий, связанных с Вешенским
восстанием. Каждая мысль, движение чувств Григория обязательно получают
своеобразный отзвук у казаков: то, что волновало и томило Григория, заставляло
его страдать и радоваться, надеяться и впадать в уныние, - переживали и казаки.
Григорий не является эгоистом, сосредоточенным лишь на собственном «я». Он
индивидуален, но не идивидуалист.
Как будто и нехотя
Григорий Мелехов втянулся в борьбу с красными, но постепенно к нему пришло
ожесточение. Однако этими же настроениями были охвачены и казаки, которые тоже,
поддавшись ожесточению, все реже брали в плен, все чаще занимались грабежами.
Мысль об идеологической и нравственной общности Григория Мелехова с казацкой
массой получает свое художественное претворение в композиционном строе, в
логике развития сюжета. В 21-й главе третьей книги повествуется об усилившихся
метаниях Григория, о вспыхнувшей неприязни к Советской власти. Неизбежным
оказалось его столкновение с Котляровым и мишкой Кошевым, которым он в
запальчивости высказал свое заветное: «Казакам эта власть, окромя разору,
ничего не дает!».
А следующая глава
начинается с упоминания о том, что Котляров, председатель ревкома, «с каждым
днем все больше ощущал невидимую сцену, разделявшую его с хутором».
Когда вспыхнуло
Верхне-Донское восстание, Григорий Мелехов, по существу, был во власти тех же
настроений, которые развязали язык Алешке Шамилю на памятном собрании, толкнули
Аникушку и Христоню в ряды повстанцев. Шолохов рисует картину все нарастающего
размаха событий, которые, как огонь во время пожара, перекидывались от хутора к
хутору.
Григорий Мелехов с
удивительной полнотой отражает малейшие колебания, по существу, определяют
строй мыслей и чувств героя, линию его поведения. Он чутко улавливает
настроение казаков, и казаки тоже платят ему доверием. Еще в начале восстания
на совете командиров решали вопрос о том, развивать ли наступление или вести
оборонительную войну у своих куреней. Казаки не желали уходить от своих станиц
и хуторов: «От своих плетней не пойдем! – восклицает один из сотенных, и когда
настал черед командира, «Григорий, выждав тишины, положил на весы спора
решающее слово:
- Фронт будем держать
тут! Станет с нами Краснокутская – будем и ее оборонять! Идтить некуда».
Недаром именно Григорию
казаки готовы вверить свою судьбу, когда все явственней стала обозначаться
неизбежность соединения с кадетами. Настроение казаков, действиями которых
управляли стихийные чувства неприязни к старому и недоверия к новому, в пьяном
откровении высказал Харлампий Ермаков:
«Мелехов! Жизнь свою
положу к твоим ножкам, не дай нас в трату! Казаки волнуются. Веди нас в Вешки,
- все побьем и пустим в дым! Илюшку Кудинова, полковника – всех уничтожим!
Хватит им нас мордовать! Давай биться и с красными и с кадетами! Вот чего
хочу!».
Недоумение и горькую
досаду оставила у казаков первая встреча с разъездом белого генерала Секретева:
« - Вот и соединились,
братушки…» - горестно вздохнул невзрачный казачишка в зипуне.
«Другой с живостью
добавил:
- А хрен редьки не слаже!
– и смачно выругался».
В следующей главе та же
картина соединения повстанцев с белыми дается через восприятие Григория:
«Будто в плен сдаются!» -
с тревогой и неосознанной тоской подумал Григорий, глядя, как медленно, как бы
нехотя, спускается колонна в суходол, а навстречу ей прямо по зеленям на рысях
едет конная группа секретевцев»
Когда Григорий,
отстраненный от командования дивизией, прощается с казаками, они, высказывая
ему преданность, по существу, выражают настроения неприятия власти генералов,
демократического недоверия к барину, которые томили и его. И впервые
возобладало в Григории желание уклониться от борьбы, отойти в сторону. Он не
может служить делу, которое ему чуждо:
« - Жалкуем об тебе, Мелехов.
Чужие командиры, они, может, и образованнее тебя, да ить нам от этого не
легшее, а тяжельше будет, вот в чем беда!
Лишь один казак, уроженец
с хутора Наполовского, сотенный балагур и острослов, сказал:
- Ты, Григорий
Пантелеевич, не верь им. Со своими ли работаешь, аль с чужими – одинаково
тяжело, ежли работа не в совесть!».
Григорию так же, как и
казакам, было нелегко, ибо служба у белых – это работа «не в совесть». Этот
важный мотив, затрагивающий глубинную идею «Тихого Дона», предстает во
множестве вариантов. Исполненное горечи решение Григория «выйти из борьбы,
перевестись в тыл» варьируется в комическом намерении Прохора Зыкова «подцепить
завалященький трипперишко» и таким образом освободиться от строя. Глубоко
спрятанное убеждение в неизбежности скорого разгрома восстания, высказанное
Григорием в ответ на вопрос того же Прохора – «когда же кончиться эта заваруха»
- «как нам набьют, тогда и кончиться…», - варьируется опять же в юмористически
окрашенном рассказе о том, как казаки укоряли перебежчика от красных, который
оказался переодетым белым офицером:
«А ты, - говорю, - сукин
сын, ежли взялся воевать, так сдаваться не должон! Подлюка ты, - говорю, -
этакая. Не видишь, что ли, что мы и так насилу держимся? А ты сдаешься,
укрепление нам делаешь?!».
Даже по дороге в
Новороссийск Прохор Зыков, потрясенный и несколько озадаченный разгромом белой
армии и повстанцев, по-прежнему в Мелехове видит человека, намерения и действия
которого полнее всего отражают устремления народа:
« - Ох, парень, я сам
вижу, что дело наше – табак, а все как-то не вериться… - вздохнул Прохор. – Ну,
а на случай ежели прийдется в чужие земли плыть или раком полозть, ты – как?
Тронешься?
- А ты?
- Мое дело такое: куда ты
– туда и я. Не оставаться же мне одному, ежели народ поедет».
Григорий Мелехов кровно
связан с казацкой массой, олицетворяя ее разум и предрассудки, те черты
казачества, которые складывались исторически и проявились в накаленной
обстановке гражданской войны. Путь исторического заблуждения, выпавший
казачеству, социальные корни породившие «донскую Вандею», своеобразно
определили и судьбу Григория Мелехова: он оказался участником движения
реакционного, исторически обреченного. Но это было движение масс, разбуженных
революцией, поэтому неизбежен был процесс преодоления предрассудков, разрушения
иллюзий, которые толкнули людей на неправый путь борьбы с революцией. То были
тяжкие уроки, ставшие поворотным пунктом в движении казачества к новой жизни.
Григорий Мелехов в полной
мере познал и горечь крушений иллюзий и мучительное чувство позора. Однако
тяжкие опыты поисков правды и для него не прошли бесследно. Стихийные порывы
сменяются способностью к размышлению. Намечаются нравственно-психологические
предпосылки эволюции характера в том направлении, которое нелегкой ценой было
выстрадано массами казачества.
Шолохов, освещая
исторический путь и социальные стимулы действий казачества, интересовался не
только тем, что порождало трагические заблуждения, но и теми началами народной
жизни, которые предвещали исторически перспективное решение проблемы судеб
крестьянства в социалистической революции. Такой подход к проблеме вытекал из
самого жизненного материала, логики исторического процесса и соответствовал
пафосу реализма как творческого метода, открывающего перспективу исследования и
выявления скрытой сущности фактов.
Проводя грань между
реализмом и ремеслом копировавщиков жизни, надо решительно подчеркнуть, что
цели писателя-реалиста не ограничиваются сферой внешнего правдоподобия, что
характер его интересует и в свойствах, еще не успевших проявиться, но
пребывающих в нем как возможность, направление и формы осуществления которой
будут зависеть от многих причин и обстоятельств. Выявить скрытые потенции
человека, его внутреннюю сущность – такова, по мнению Л. Н. Толстого, цель истинного
искусства. Известный критик Ф. Д. Батюшков в своих воспоминаниях о встрече с
великим писателем привел примечательное рассуждение:
«Что я называю настоящим
искусством? – вдруг оживился Л. Н. – а вот что: я вас вижу в первый раз: у вас
голова, руки, ноги, как у всех людей, черты лица такие или иные. Это и я вижу и
все видят. Но вот, если сумею войти внутрь вас, забраться сюда (он положил мне
одну руку на плечо, другую прижал к груди), если вызову наружу то, что там
заключается, если я сумею заставить вас волноваться, вызову слезы на глазах –
расшевелить все чувства, показать невидимого человека в этой видимой оболочке,
тогда я настоящий художник».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 |