Курсовая работа: Культурно-исторические образы в поэзии О. Мандельштама

Заключение

«Камень» Осипа Мандельштама был событием в литературе, событием, оцененным много поздней. Академик В.М. Жирмунский назовет акмеистов «преодолевшими символизм». Это также обнаружилось позднее. А в 1916 г. в тоненькой книге молодого поэта уже были явлены черты новой поэзии. «Камень» давал почувствовать плотность, тяжесть, реальность мира.

При жизни Мандельштам никогда не пользовался такой популярностью среди широких читательских масс, какой достиг, благодаря родству своей поэзии с народной песней, Есенин или, благодаря зычности своего поэтического голоса, Маяковский, в сущности, вряд ли более понятный, чем Мандельштам. Круг читателей и ценителей Мандельштама всегда был даже несколько уже, чем круг понимавших и любивших Пастернака, так как последний, при ничуть не меньшей сложности, захватывал читателя страстностью своей поэзии, в то время как поэзии Мандельштама присуща большая сдержанность. Тем не менее, место Мандельштама в русской поэзии виднее и значительнее почетной роли «поэта для поэтов», которую по сей день склонны ему приписывать даже некоторые знатоки русской литературы. Мандельштам поэт не для массы, а для все более растущей элиты читателей. «Есть небольшой тесный круг людей, которые знают, - не думают, не считают, а именно знают, что Осип Мандельштам замечательный поэт», - начинает свою статью «Несколько слов о Мандельштаме» Георгий Адамович[67], провозглашающий законное право Мандельштама на признание потомками, подобное тому, которое получил в XX веке Тютчев.[68]

Мандельштам никогда не был приверженцем теории абсолютной самобытности отдельного поэта, по его мнению, каждый поэт должен был начинать творить так, как будто до него не было ничего создано, но в процессе творчества узнавать в себе черты великих образцов прошлого, радуясь этому сходству и своей неразрывной связи с творчеством всех стран и всех эпох. При таком взгляде поэта на творческий процесс сложный, зачастую спорный вопрос о литературных влияниях становится не только законным и логичным, но и насущно необходимым.

Одним из главных критериев в поэзии акмеизма стало внимание к слову, к красоте звучащего стиха. Складывалась некая общая ориентация на другие, чем у символистов, традиции русского и мирового искусства. Говоря об этом, В. М. Жирмунский в 1916 г. писал: «Внимание к художественному строению слов подчёркивает теперь не столько значение напевности лирических строк, их музыкальную действенность, сколько живописную, графическую чёткость образов; поэзия намёков и настроений заменяется искусством точно вымеренных и взвешенных слов... есть возможность сближения молодой поэзии уже не с музыкальной лирикой романтиков, а с чётким и сознательным искусством французского классицизма и с французским XVIII веком, эмоционально бедным, всегда рассудочно владеющим собой, но графичным богатым многообразием и изысканностью зрительных впечатлений, линий, красок и форм»[69].

Для Мандельштама культура, как мы видим, в каком-то смысле внеисторическая целостность. Отсюда противоречия его концепции: с одной стороны, острое чувство историчности культуры, с другой — ощущение ее вневременности. Вместе с тем понимание культуры как духовного творческого процесса, а не простого накопления исторической информации определило антибуржуазную направленность его взгляда, отрицание реакционной концепции кризиса гуманистических ценностей (О. Шпенглер).

Вопрос о поэзии и ее существе — один из жизненно необходимых вопросов, стоявших перед Мандельштамом с самого начала его деятельности.

Поэтика Мандельштама — своеобразна и неповторима. Во-первых, изложение его «искусства поэзии» дано в поэтически-метафорической форме. Термины его поэтики находятся на грани дискурсивного (научного) и поэтического языков. Они необычны и непривычны. Но, выстроенные в ряд, эти термины-образы приобретают значение продуманной научно-поэтической концепции.

Во-вторых, что сразу же бросается в глаза, — это органическое восприятие поэзии как части культуры, как существенного элемента творчества истории. В этом плане позволительно назвать поэтику Мандельштама «культурологической». С удивительной легкостью и свободой он оперирует историей, биографией, эпохой. Вне них для него не существует объективного анализа поэзии. Поэтому он так почтительно относится к историкам. В числе достоинств Блока он отмечает то, что «Блок слушал подземную музыку русской истории», и «из каждой строчки стихов Блока о России на нас глядят Костомаров, Соловьев и Ключевский». Вне истории нет поэзии, вне историков нет понимания. И потому: «Ключевский, добрый гений, домашний дух, покровитель русской культуры...»[70]

Отталкиваясь от символистского мифа, Мандельштам обращается к анализу поэтического акта. Он стремится понять его через объективные категории художественного смысла, поэтического слова и своеобразного понимания эллинистической природы русской культуры. Мандельштам с редкой чуткостью к историко-культурной феноменологии оперирует первоэлементами искусства. Причем в сложном мире развертывающегося времени он делает объектом поэзии не только вечные темы любви, смерти, одиночества «я» в мире, но и коллизии современной жизни. Связь мифов, культурно-исторических стереотипов с темами современности, насыщающая его поэзию, выдвигает на первый план вопрос о судьбах человеческого бытия.

При таком подходе к поэзии господствует не «отвлеченная эстетика слова», а «живая поэзия слова-предмета», не идеалист-мечтатель Моцарт, «а суровый и строгий ремесленник-мастер Сальери». Не случайно к имени Сальери обращаются в XX веке многие художники. Сальери посвящает С. Эйзенштейн свою работу «Неравнодушная природа». В этом феномене особый смысл. Необходимость ясного осознания своего мастерства, смысла художественного творчества. В высшей степени знаменательно, что Мандельштам, почти в полном согласии с Эйзенштейном, отталкиваясь от иррационализма, настаивает на внутренней логичности художественного творчества. В логике заключена главная особенность искусства — неожиданность, непредсказуемая новизна видения мира, пронизанная удивлением перед реальностью. «Логика есть царство неожиданности, — читаем мы в «Утре акмеизма». — Мыслить логически значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь — для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением...»

Здесь и начинается Язык, Слово и его главенствующая роль в художественном произведении. Через слово мы проникаем во внутреннюю пластичность произведения, в ощущение вибрации художественного сознания.

Говорят, что поэзия Мандельштама «тревожит и озадачивает» читателя. Действительно, что-то в его произведениях может показаться «темным», не совсем понятным. Они многими нитями связаны с творчеством предшественников и современников, но поражают, а иногда и обескураживают новизной. Ахматова считала явление его поэзии «огромным и ни с чем не сравнимым событием»: это «новая божественная гармония», стихи Мандельштама «поражают совершенством и ниоткуда не идут». Дерзкой новизной отличаются поэтическое мышление и поэтический язык Мандельштама. В «Письме о русской поэзии» он заметил: «Через Блока мы видим Пушкина и Гете, и Баратынского, и Новалиса, но в новом порядке, ибо все они предстали как притоки несущейся вдаль русской поэзии, единой и неоскудевающей в своем вечном движении». Это можно сказать и о Мандельштаме: его стихотворения, насыщенные реминисценциями из русских поэтов, самым тесным образом связанные с их творчеством, представляют их как бы «в новом порядке»[71].

Трудная для восприятия поэзия Мандельштама адресована широкому кругу читателей, и круг этот все расширяется. Он хотел писать для всех, его не прельщала роль поэта элитарного. Истинный его демократизм проявляется в том, что он чувствовал себя одним из многих, таким, как все. Он писал о себе: «Я рядовой седок», «Я травмайная вишенка», «Я человек эпохи Москвошвея». Поэзия его стала выражением исторического опыта народа. Она вобрала в себя горечь, боль и надежды эпохи. Он верил, что будет прочитан и понят народом. Через голову современной ему «черни», третировавшей его, не принимавшей его стихов, поэт обращается к верному и вечному собеседнику – народу:

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,

За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.

Список использованной литературы

1.Мандельштам О.Э. Стихотворения Л.: Сов.писатель. 1973

2.Аверинцев С.С. Так почему же всё-таки Мандельштам? // Новый мир. 1998. № 6.С.217

3.Валери Поль. Об искусстве. М., 1976, с. 395.

4.Гаспаров М.Л. Поэт и культура. Три поэтики О. Мандельштама // Мандельштам О. Э.Полное собрание стихотворений. 1995

5.Гинзбург Л. Я. О старом и новом. Л., 1982, с. 249 - 250.

6.Городецкий С. Мой путь // Советские писатели. Автобиографии. М., 1959 Т. 1.

7.Громов П. А. Блок, его предшественники и современники М. — Л., 1966, с. 392.

8.Гумилев Н. Критика русского постсимволизма: Антология. – М.: Олимп, АСТ, 2002. С. 20 – 25.

9.Гумилев Н.С. Собр. соч.:В 4т. Washington, 1968. Т.4.

10.Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм//Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 110.

11.Жирмунский В. О. Мандельштам / О. Мандельштам Стихотворения. Проза. Статьи. – М.: ООО «Издательство АСТ»; «Олимп», 2000. С.495

12.Карабчиевский Ю. Улица Мандельштама//Юность. 1991. № 1. С. 69.

13.Кузьмина С.Ф. О. Мандельштам и русская художественная традиция. Автореферат диссертации канд. фил. наук. Свердловск. 1991. С. 10.

14.Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Смерть и бессмертие поэта: Материалы науч. конф. / Сост. М.З. Воробьева, И.Б. Делекторская, П.М. Нерлер, М.В. Соколова, Ю.Л. Фрейдин. – М.: РГГУ, 2001. С. 282 – 316.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9