Дипломная работа: Трудности перевода мифологизмов и аллюзий на материале китайских сказок
Более того,
рассказ о том, как Паньгу создавал мир из хаоса по сути есть популярное и
крайне упрощенное переложение целого ряда весьма сложных и структурированных
сюжетов, которые были распространены в мистических культах, а позже и в
даосизме. Часть из них сегодня можно встретить в «Чжуан-цзы», «Ле-цзы» и других
произведениях, связанных с описанием мистических культов, видений и ритуалов. В
рассказе о Паньгу уже нет сложной символики перехода от хаоса в мир форм,
путешествия в загробный мир, встречи с духами и т.д. - перед нами бесконечно
упрощенный и фольклоризированный рассказ, построенный, с одной стороны, на
преданиях южных народов Китая, а с другой, содержащий отзвуки полузабытых к
тому времени мистерий.
Существует
еще одно похожее по характеру предание - о том что люди были созданы из
обожженной глины богиней Нюйва (Нюйгуа), сестрой и одновременно женой мудреца
Фуси. Один из позднейших вариантов этого мифа рассказывает, что, обжигая фигуры
в печи, Нюйва слишком рано вынула одних - так получились люди с белым цветом
кожи, слишком поздно других - так возникли чернокожие, а китайцы же с ровным
желтоватым цветом кожи были вынуты как раз вовремя. Одна из версий мифа
добавляет, что в это время пошел дождь, и некоторые фигурки испортились,
поэтому на земле существуют уродливые люди.
Иногда Нюйва
выступает не как созидательница мира, но как существо, которое обустраивает его
или вносит в него недостающую гармонию. Вообще мотивы о периодическом
разрушении мира довольно часты в китайских преданиях, что в самом общем плане
передает характерный для мистических культов и посвящений мотив регулярного
умирания и возрождения в новом теле и в новом мире. Так, в сборнике мистических
историй и даосских преданий «Ле-цзы» есть рассказ о Нюйва, выполняющей функцию
посвящающего учителя. Она восстанавливает прежний вид мира после одного из
разрушений, однако затем начинается борьба за власть между божеством разливов
Гунгуном и другим правителем Чжуансюем. Гунгун в гневе бьет по горе и ломает
Небесную подпору. Небо наклоняется на северо-запад, за ним следуют Небо и
светила. Наклонилась и земля на юго-восток, поэтому отныне все реки текут
именно в этом направлении.
Примечательно,
что в «Ле-цзы» говорится не о божестве Нюйва, а именно о женщине из «рода
Нюйва». Это, возможно, указывает на существование большой родовой группы
шаманок - если учесть предположительно южное происхождение этого предания, а на
юге, как известно, было сильно влияние женщин-заклинательниц. Под борьбой между
Гунгуном и Чжуансюем, о которой рассказывается во многих преданиях, например в
«Хуайнань-цзы» («Мудрец из Хуайнани», II в. до н.э.), может подразумеваться
борьба между племенными лидерами за наиболее мощных духов (дословно в тексте -
«за власть над предками»), причем жреческий «род Нюйва» уже не способен
восстановить равновесие.
Однако и сама
Нюйва впервые упоминается лишь в IV в. до н.э. в произведении Цюй Юаня «Тянь
вэнь» («Вопрошая к Небу»), то есть этот образ не является действительно очень
древним, а о ее «браке» с Фуси впервые говорится лишь в IX в. Примечательно,
что и образ Нюйва, так же как и Паньгу, по-видимому, пришел с юга Китая, само
же значение слова «Нюйва» трактуется как «женщина-лягушка», возможно, первоначально
это был дух дождевой воды и луж. В связи с этим лягушка позже стала считаться
символом долголетия и бессмертия. [12]
Точно так же
миф о Паньгу не только является не очень поздним по времени возникновения, но,
возможно, вообще изначально не был китайским (ханьским), а возник у южных
народов Китая, например мяо или яо, а в письменном виде мифы о Паньгу были
зафиксированы лишь в III в.
Таким
образом, в обоих случаях мы сталкиваемся с очень поздними космогоническими и
креативными мифами, вероятно пришедшими от некитайских народностей.
Примечательно, что на поздних средневековых изображениях Паньгу выступает как
воплощенное соединение двух противоположных начал инь и ян, поскольку сам
символизирует изначальный хаос, откуда эти начала вышли. Например, он часто изображается
держащим в одной руке Солнце, в другой Луну или на его ладонях нарисованы знаки
Солнца и Луны. Это связано с преданием, что изначально Паньгу неправильно
расположил Солнце и Луну и они заходили за море одновременно, таким образом был
нарушен принцип гармоничной устойчивости инь-ян. По приказу императора Паньгу
исправил ошибку, совершив особый ритуал: написав на левой ладони иероглиф
«солнце» (жи), а на правой «луна» (юэ), он вытянул вперед левую руку и позвал
Солнце, затем вытянул правую и позвал Луну. Проделав так семь раз, он установил
чередование светил между собой.
Таким
образом, изначально в китайских традициях Паньгу не был творцом мира. И тем не
менее существовал другой Паньгу у которого, как рассказывает древний текст
«Куан бо у чжи», была «голова дракона и туловище змеи» - весьма знакомый нам
облик, связанный с магическими ритуалами, переодеваниями и превращениями для
путешествий в царство мертвых. С культом мертвых связана и Нюйва, что
соответствует ее реальному образу жрицы и медиума. Например, в провинции
Сычуань, где долгое время сохранялись магические культы, Нюйва и ее брата-мужа
Фуси изображали на могильных плитах как существ-перевозчиков душ в царство
мертвых. В других регионах Китая, например на территории Шаньдуна или Хэнани, к
I-II вв. Нюйва, Фуси, Хуан-ди и многие другие персонажи под воздействием
конфуцианства уже начали выступать в роли неких «культурных» героев и
устроителей мира. В Сычуани же, самым тесным образом связанной с древними
шаманскими культами, Нюйва по-прежнему понималась как представительница
медиумного рода, а не абстрактная богиня. [6]
Другой
комплекс весьма странных легенд посвящен некоему И или Хоу И - знаменитому
стрелку из лука, и даже известны предположительная дата его рождения - 2150 г.
до н.э. Он сумел сбить девять из десяти солнц, светивших на небе и мешавших
людям спать. О стрелке И известно было Конфуцию и Мэн-цзы, они приводили его в
пример как образчик мастерства, доведенного до абсолютного предела, но и они не
придавали образу Хоу И и тем более рассказам о нем большего значения, нежели
повествованиям о правителях древности.
Характерно,
что герои мифов никогда не были по-настоящему обожествлены. Например, миф о
Паньгу никогда не был особенно популярен в Китае, иллюстрации к этому мифу лишь
изредка можно встретить на народных изображениях, сам же Паньгу в отличие от
многих философов, мистиков, мудрецов и генералов, никогда не был причислен к
официальному пантеону и не стал народным божеством. Ему не поклонялись, не
возжигали благовония, не упоминали в своих молитвах. Лишь в редких случаях в
позднеимператорском Китае Паньгу рассматривали как члена триады верховных духов
вместе с Лао-цзы и Хуан-ди, а позже вместе с Лао-цзы и Юй-ди. В Гуйлине, на юге
Китая, Паньгу выступал в роли архаического божества и ему приносили
жертвоприношения, однако все это - единичные случаи.
Значительно
большее количество мифов и преданий связано не с мирозданием, и тем более не с
сотворением людей, а с получением отвара бессмертия и его использованием. Этому
посвящен целый комплекс легенд о бессмертных-сянях и различных божествах,
переселившихся в некие иные сферы. Как бы ни менялись герои преданий, в
описании их приключений стабильно присутствуют три мотива: изготовление отвара
бессмертия, чудесное перемещение героя (например, на Луну или на некие чудесные
острова) и не менее чудесная его трансформация. Все герои либо варят лекарство
бессмертия, либо принимают его и тотчас оказываются в «полете», в «перемещении»
или в царстве мертвых. Последнее в легендах обычно изображается как некая
небесная сфера, чаще всего Западный рай, или горы Куньлунь, причем и там и там
обитает богиня Сиванму - одна из древнейших героинь китайского мистического
эпоса. Здесь также присутствует важнейший компонент бессмертия - священный
персик (тао). Вообще, некое «путешествие на запад» могло восприниматься как
перемещение в иной, чаще всего загробный мир, а возвращение из него оказывалось
равносильным обретению бессмертия. Частично это связано с тем, что по ряду
преданий предки китайского народа пришли откуда-то с запада, в том числе Яо,
Шунь, Шэньнун, а поэтому странствие в западные края символизировало возвращение
к предкам. Те же в свою очередь даровали священные знания и бессмертие.
Известный роман «Путешествие на Запад» («Си ю цзи») XVI в. обыгрывает предание
о том, как Царь обезьян Сунь Укун, устроив переполох в небесном саду, выкрал
волшебный персик, вкусил его и достиг бессмертия. Мотив путешествия за
священным снадобьем и нередко выкрадывания его вообще широко распространен в
сказках (достаточно вспомнить русские сказки о живой и мертвой воде).
Целый
комплекс легенд о бессмертии связан с луной и ее чудесными обитателями. По
мнению М. Элиаде, луна вообще представляет собой символ роста и умирания живых
существ, например, отсутствие луны на небе может восприниматься как
символическая смерть, а ее появление - как возрождение человека, фазы роста
луны повторяют этапы возмужания и старения человека. Собственно связь фаз луны
с бессмертием объясняется тем, что, наблюдая изменения лунных фаз, человек однажды
пришел к выводу, что физическое исчезновение человека еще не есть окончательная
смерть и за ней последует новое рождение.
На луне живет
богиня Чанъэ, которая на традиционных рисунках изображается в образе красавицы,
глядящейся в зеркало, которой служанка подает то ли чай, то ли отвар
бессмертия. По некоторым легендам, Чанъэ в своем земном облике являлась женой
стрелка Хоу И. Как-то Хоу И получил отвар бессмертия от Сиванму, а Чанъэ тайно
вкусила это снадобье, достигла бессмертия и переселилась на луну, где она
теперь обитает во Дворце всепроникающего холода (гуань хань гун). Хоу И
устремился за своей женой на небеса и поселился на солнце, и таким образом
супруги составили лунно-солнечную пару. По некоторым легендам, на луне Чанъэ
превратилась в священную жабу-чань, которая обычно изображается трехпалой. У
Чанъэ есть и двое детей, которые играют с лунным зайцем, изготавливающим
снадобье бессмертия.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13 |