Реферат: Поэтика Иосифа Бродского

Вечер. Развалины геометрии.

Точка, оставшаяся от угла.

Вообще, чем дальше, тем беспредметнее.

Так раздеваются догола.

(«Вечер. Развалины геометрии», 1987[III; 136])

Неразличение, уравнивание знака и вещи

Этот повторяющийся прием Бродского проистекает из представления о сходстве, изоморфности мира и текста (языка, звука, буквы, слова, рисунка, картины). Некоторые примеры: «Густой туман листал кварталы, как толстой роман» («Перед памятником А.С. Пушкину в Одессе», 1969 (?), 1970 (?) [IV (1); 7])77; «здесь и скончаю я дни, теряя волосы, зубы, глаголы, суффиксы» («1972 год», 1972 [И; 292]); «на площадях, как "прощай" широких, и улицах узких, как звук "люблю"» («Лагуна», 1973 [II; 320])78; «и в гортани моей <...> чернеет, что твой Седов, "прощай"» («Север крошит металл, но щадит стекло» из цикла «Часть речи», 1975— 1976 [II; 398]); «Человек превращается в шорох пера по бумаге, в кольца, петли, клинышки букв и, потому что скользко, в запятые и точки. <...>» («Декабрь во Флоренции», 1976 [II; 384]); «Отсутствие мое большой дыры в пейзаже не сделало; пустяк: дыра, — но небольшая. Ее затянут мох или пучки лишая, гармонии тонов и проч. не нарушая» («Пятая годовщина (4 июня 1977)» [II; 421]); «Склоны, поля, овраги повторяют своей белизною скулы. <...> И в занесенной подклети куры <...> кладут непорочного цвета яйца.

Если что-то чернеет, то только буквы. Как следы уцелевшего чудом зайца» («Стихи о зимней кампании 1980 года», 1980 [III; 11]); «Нарисуй на бумаге простой кружок. Это буду я: ничего внутри. Посмотри на него — и потом сотри» («То не Муза воды набирает в рот» [III; 12]); «Жужжанье мухи, увязшей в липучке, — не голос муки, но попытка автопортрета в звуке "ж". Подобие алфавита, тело есть знак размноженья вида за горизонт»; «И долго среди бугров и вмятин матраса вертишься, расплетая, где иероглиф, где запятая» (оба примера — из «Эклоги 5-й (летней)», 1981 [III; 37, 41]); «Я всматриваюсь в огонь. На языке огня раздается "не тронь" и вспыхивает "меня"» («Горение», 1981 [III; 29]); «Рим, человек, бумага» («Римские элегии», 1981 [III; 47]); «<...> смех громко скрипел, оставляя следы, как снег, опушавший изморозью, точно хвою, края местоимений и превращавший "я" в кристалл, отливавший твердою бирюзой, но таявший после твоей слезой» («Келломяки», 1982 [III; 60]); «Эти горы — наших фраз эхо»; «Горы прячут, как снега, в цвете собственный глагол» («В горах», 1984 [III; 84—86]); «И более двоеточье, чем частное от деленья голоса на бессрочье, исчадье оледененья, я припадаю к родной, ржавой, гранитной массе серой каплей зрачка, вернувшейся восвояси» («Вот я и снова под этим бесцветным небом...», 1990 [IV (2); 92])79; «Хоть приемник включить, чтоб он песни пел. / А не то тишина и сама — пробел» («Метель в Массачусетсе», 1990 [IV (2)]); «Видимо, шум листвы <...> <...> пользовался каракулями <...>» («Воспоминание», 1995 [IV (2); 196]).

Прием наделения поэтической, словесной формы иконической функиией

Текст у Бродского не просто описывает предметы, но иногда их изображает, подобно искусствам, построенным на иконических знаках, — таким, как живопись или кинематограф. Такая установка присуща многим поэтическим системам (например, барокко) и не является отличительным признаком именно поэтики Бродского81. Но у Бродского она выражена довольно отчетливо и даже настойчиво. Иконическую функцию у Бродского получают графическая форма слова и положение буквы в слове:

«Как ты жил в эти годы?» — «Как буква "г" в "ого"». «Опиши свои чувства». — «Смущался дороговизне». «Что ты любишь на свете сильней всего?» «Реки и улицы — длинные веши жизни».

(«Темза в Чеки», 1974[П; 351])

В этих строках превращение конвенциональных знаков — буквы и слова — вступает в сложную игру с контекстом. Положение буквы «г» в слове «ого» ассоциируется с зажатостью, несвободой, и эта семашика вступает в противоречие с утвердительным, позитивным смыслом самого восклицания — создается самоотрицание. Но буква «г» в русском языке еще и эвфемистическое сокращение слова «говно». В словах «говно» и «говенно» так же, как и в слове «ого», две буквы «о», и «ого» можно считать окказиональным эвфемизмом, замещающим «неприличное» словцо. Таким образом, ответ может быть прочитан как «говенно».

Поэтика суждений

Поэзия Иосифа Бродского имеет особенное философское измерение. Как заметил М. Ю. Лотман, многие стихотворения Бродского могут рассматриваться как обобщающие суждения, соединенные цепью образов83. Частая у Бродского строка — или простое суждение типа «А есть В», или суждение сложное, в котором пропозиции соединены между собой согласно принципу утверждения и вывода, или условия и результата: А, поэтому В; если А то В; А но В и т.п. Однако «элементы» этих конструкций — слова, понятия, ситуации и т.д. — не предусматривают каких-либо логических соотношений. Эти отношения устанавливает и «навязывает» только сам поэт. Соответственно эти суждения не могут быть истинными или ложными, хотя могут казаться таковыми. Внутренняя логика, создаваемая поэтом, загадочна, окказиональна и обусловлена контекстом.

Библиография

1.  Бродский И. Письма римскому другу: Стихотворения. – СПб.: Азбука-классика, 2001.

2.  Бродский И. Поклониться тени: Эссе. – СПб.: Азбука-классика, 2001.

3.  Изучение литературы 19 – 20 вв. по новым программам. Сборник научно-методических статей. Отв. редактор Бодрова Н. А. - Самара, 1994.

4.  Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Иосифа Бродского. – М.: Новое литературное обозрение, 2001.

5.  Русская литература 20 века. Школы, направления, методы творческой работы. Под редакцией проф. С. И. Тиминой. – М.: Высшая школа, 2002.