Реферат: Наполеон Бонапарт как кумир многих поколений
"Одну лишь ненависть я
чувствую - и вправе Тебя, Наполеон, проклясть!" - восклицал Барбье, и
юноша Достоевский разделял его обличительный пафос. Все это в то самое время,
когда Лермонтов создавал чудесно-легендарный "Воздушный корабль", когда
поэты-романтики противопоставляли великого Наполеона ничтожной толпе. Для
Достоевского Наполеон изначально антигуманный узурпатор; он ему чужд и по сути
своей враждебен. Но антипатия уживалась с какой-то неотвязной тягой.
В своей прозе Достоевский
впервые упоминает императора французов в контексте, не имеющем прямого
отношения к деятельности названного лица. Наполеон является не в своем
конкретном историческом обличье, а в, казалось бы, совершенно проходной
вербальной роли. У господина Прохарчина, героя одноименного рассказа 1846 г.,
сурово вопрошают: "... для вас свет, что ли, сделан? Наполеон вы что ли
какой?" - давая тем самым ему понять неуместность его амбиций.
У Наполеона здесь особая
функция, сродни той, которой в следующем столетии бытовое сознание наделило имя
Пушкина. У М. Булгакова в "Мастере и Маргарите": "Никанор
Иванович... совершенно на знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал
прекрасно и ежедневно по нескольку раз в день произносил фразы вроде: "А
за квартиру Пушкин платить будет?" или "Лампочку на лестнице, стало
быть, Пушкин вывинтил?", "Нефть, стало быть, Пушкин покупать будет?"
В отличие от "более узкого" Наполеона Пушкин - абсолютный
универсальный заместитель всех тех, кто не выполняет своих функций или
выполняет их недолжным образом.
В наполеоновской новелле "Господин
Прохарчин" много значат детали, контекст. Мелкий чиновник Семен Иванович
Прохарчин, "уже пожилой, благомыслящий и непьющий", снимал самый
темный и скромный угол, отличался скаредностью: брал лишь половину дешевого
обеда, почти не пил чаю, подчас не имел необходимого белья. "Человек был
совсем несговорчивый, молчаливый и на праздную речь неподатливый". Злоключения
Прохарчина начались с того, что один из жильцов шутя предположил, что Семен
Иванович, вероятно, таит и откладывает в свой сундук, чтобы оставить потомкам. Бедный
чиновник разволновался и осерчал ужасно. Сожители и сотоварищи стали пуще
донимать его всякими толками и пересудами. Семен Иванович делался все более
беспокойным, подозрительным и пугливым, наконец, стал чуден и странен, а там и
горячка с бредом.
И вот во время его болезни
случился спор с другими жильцами. "Как! - закричал Марк Иванович, - да
чего ж вы боитесь-то? чего же вы ряхнулись-то? Кто об вас думает, сударь вы мой?
Имеете ли право бояться-то? Кто вы? что вы? Нуль, сударь, блин круглый, вот что!.
Да что ж вы? - прогремел наконец Марк Иванович, вскочив со стула, на котором
было сел отдохнуть, и подбежав к кровати весь в волнении, в исступлении, весь
дрожа от досады и бешенства, ~ что ж вы? баран вы! ни кола, ни двора. Что вы,
один, что ли, на свете? для вас свет, что ли, сделан?" Вот тут-то и
прозвучало совсем уж неожиданное, нелепое почти сравнение Прохарчина с
Наполеоном: "Наполеон вы, что ли, какой? что вы? кто вы? Наполеон вы, а? Наполеон
или нет?! Говорите же, сударь, Наполеон, или нет?. Но господин Прохарчин уже и
не отвечал на этот вопрос. Не то чтоб устыдился, что он Наполеон, или струсил
взять на себя такую ответственность, - нет, он уж и не мог более ни спорить, ни
дела говорить..." Следующей же ночью Прохарчин умер, а в его засаленном
тюфяке нашли две тысячи четыреста девяносто семь рублей с полтиною, все больше
серебром да медью.
Конечно, жалкий скопидом никогда
и не думал о каком-либо сходстве с великим императором, хотя в тюфяке своем
среди прочих сбережений и хранил наполеондор, золотую монету с изображением
Наполеона. Этой деталью, как подметил М.С. Гус, "Достоевский иронически
подчеркивает всю, казалось бы, несуразность сделанного Марком Ивановичем
уподобления Наполеону или сопоставления с Наполеоном Прохарчина".
Комическая пара Прохарчин - Наполеон
вполне случайна. До появления другого тандема: Наполеон - Раскольников - еще
далеко. Случайна и речевая ситуация, однако мысль, что свет "сделан для Наполеона",
выражена достаточно ясно.
Отсюда не так уж далеко до
основополагающего тезиса подпольного парадоксалиста "свету провалить, а
чтоб мне чай всегда пить": взглянувший в такое зеркало "классический"
Наполеон должен был бы устыдиться.
Но при всей внешней несуразности
сравнение многозначительное и многозначное. Наполеон олицетворяет необычное,
странное явление, а ведь Прохарчин сделался чуден и странен - ну и Наполеон! Наполеон
символизирует непомерную гордыню, а ведь Семен Иванович осмелился бояться. А
коли он столь ничтожен и беден, то чего ему бояться? Ведь нуль, блин круглый! А
вот отделился от окружающих страхом своим, да сбережениями, про которые еще и
не знали сожители, - ну и Наполеон! Беспредельное презрение Наполеона к людям,
он презирает всех, как бы сопрягается с маниакальной подозрительностью
Прохарчина, он подозревает всех. Так что и тот и другой - обособленно, чуть ли
не один на свете: ну и Наполеон! В сравнении Марка Ивановича при всей его
несуразности звучит и осуждение Прохарчина. Да и для Достоевского Наполеон - символ,
но со знаком минус; в сравнении с Наполеоном чувствуются недоверие и
неодобрение.
Думаю, нет необходимости
говорить о многократно описанных перипетиях жизни и поворотах в творчестве
Достоевского. Кружок Буташевича - Петрашевского, арест, Петропавловская
крепость, жуткие - предсмертные - минуты на Семеновском плацу 23 декабря 1849 г.,
каторга, служба рядовым в Сибири - все это было позади, когда в 1859 г. писатель
вернулся в Петербург.
И вот после долгого перерыва
повесть "Дядюшкин сон". И сразу же возникает Наполеон. Говоря о
первой даме Мордасова М.А. Москалевой, автор замечает: "Марью
Александровну сравнивали даже, в некотором отношении, с Наполеоном. Разумеется,
это делали в шутку ее враги, более для карикатуры, чем для истины". Да
хоть и в шутку, и для карикатуры, а получается пошлость. Великий полководец,
император, перед которым трепетала половина Европы - а тут сплетница,
провинциальная интриганка. Образ Наполеона разменивается, мельчает, тускнеет,
он и сам-то воспринимается как мастер интриг и не очень красивых комбинаций.
Конечно же, император французов
и в подметки не годится почтеннейшей Марье Александровне: "... у Наполеона
закружилась, наконец, голова, когда он забрался уж слишком высоко", а
"у Марьи Александровны никогда и ни в каком случае не закружится голова, и
она останется первой дамой в Мордасове".
Князь К. также полагает, что он
похож на Наполеона: в его глазах это известный нравственный капитал. "Знаешь,
мой друг, мне все говорят, что я на Наполеона Бонапарте похож... а в профиль
будто я разительно похож на одного старинного папу? Как ты находишь, мой милый,
похож я на папу?
Я думаю, что вы больше похожи на
Наполеона, дядюшка.
Ну да, это еn-face. Я, впрочем, и сам то же думаю, мой милый".
Так окончательно рушится "образ
врага", будучи замещен если не дружеским шаржем, то довольно-таки игривым
литературным двойником. Князь К., прибегая к Наполеону, желал бы подчеркнуть в
себе "оттенок благородства" - тайную санкцию на замышляемое им дело. Но
и "сам Наполеон", сопряженный с князем К., обретает оттенок
комического величия.
Но дело не сводится только к
комизму. Наполеон приснился князю, "когда уже на острове сидел". Такой
"разговорчивый, разбитной, весельчак такой, так что он чрез-вы-чайно меня
позабавил", - говорит князь. Это уже полное развенчание кумира, свержение
Наполеона с заоблачного Олимпа в российскую глухомань, вместе возвеличивающей
легенды провинциальный анекдот. Маразматик князь запросто толкует о Наполеоне,
этот "мерзавец на пружинах" якобы похож на великого императора, к
тому же "весельчак" с острова Святой Елены еще и позабавил его. Какой
уж тут герой, полубог?! Шут гороховый, да и только! Но и это не все. Полупроснувшийсяя
старик продолжает: "А знаешь, мой друг, мне даже жаль, что с ним так строго
поступили... англ-ли-чане. Конечно, не держи его на цепи, он бы опять на людей
стал бросаться. Бешеный был человек! Но все-таки жалко. Я бы не так поступил. Я
бы его посадил на не-о-битаемый остров... Ну, хоть и на о-би-таемый, только не
иначе, как благоразумными жителями. Ну и разные раз-вле-чения для него устроить:
театр, музыку, балет - и все на казенный счет. Гулять бы его выпускал,
разумеется под присмотром, а то бы он сейчас у-лиз-нул. Пирожки какие-то он
очень любил. Ну, и пирожки ему каждый день стряпать. Я бы его, так сказать,
о-те-чески содержал. Он бы у меня и рас-ка-ялся..." Наполеон - и
развлечения "на казенный счет", пирожки - поразительная нелепость,
фантасмагория! А все же болтовня старого князя не так бессмысленно и глупа, как
кажется по первому впечатлению. В ней отразились и вульгарные представления о
Наполеоне как инфернальном сверхчеловеке, которого только и держи на цепи, а то
"он бы опять на людей стал бросаться". К тому же в рассуждениях
старика князя различима глубокая мысль самого Достоевского: наказание не нужно,
бессмысленно, если оно не приводит к раскаянию. А раскаяния нельзя добиться
суровыми мерами, лишая преступника свободы.
И все-таки сравнение с
Наполеоном у Достоевского всегда усмешливо. Назвать кого-то Наполеоном - значит
сыграть на понижение. С Наполеоном сравниваются (или сравнивают себя) такие
жалкие существа, как уже упомянутый господин Прохарчин, впавший в детство князь
К., умирающий от чахотки Ипполит ("Идиот"), Даже косвенное
уподобление возникает в минуту величайшего унижения героя ("Записки из
подполья"), когда, застигнутый врасплох, в драном халате, он из последних
сил старается сохранить лицо: "Я ждал минуты три, стоя перед ним (слугой.
- И. В) с сложенными а lа Nароlеоn руками". Эта "позицья" - последняя линия обороны
подпольного парадоксалиста, переживающего свое Ватерлоо.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 |