Реферат: М. Цветаева
Песнопения «златоустой Анне»
(«Ахматовой») - отражение еще одной грани этой темы. Верящая в свою поэтическую
силу («Знаю, что плохих стихов не дам»), она, для которой Ахматова была
единственной достойной соперницей среди современниц, представлявших женскую
лирику, ни одним словом, ни одной интонацией не показала зависти или
недружелюбия; напротив, только восхищение и готовность признать превосходство
своей современницы, даже с долей преувеличения ее роли в литературе (в 1916 г., когда написан цикл, Ахматова - автор всего двух первых своих сборников - «Вечер» и «Четки»),
Это обожание заметно в первых литургических строках ряда стихотворений: «О муза
плача, прекраснейшая из муз!», «Златоустой Анне - всея Руси / Искупительному
глаголу», «Ты солнце в выси мне застишь». Цветаева слишком любила поэзию и всех
ее служителей, чтобы быть зависимой от мелочности поэтической ревности и
тщеславия.
Можно считать, что к 1917 г., когда на
Россию обрушилась череда революционных потрясений, становление Цветаевой-поэта
состоялось. Показательно, что как истинно большой поэт уже в самом начале
литературного поприща она обрела важнейшие свои темы и своеобразие поэтического
стиля, которые в последующие годы развивались, углублялись, совершенствовались,
но в принципе были пронесены ею до конца. Воспитанная в уважении к
западноевропейской культуре, прежде всего на лучших образцах немецкой и
французской литератур, с детства зная европейские языки, она сразу обозначила
свою зависимость от классической традиции, и реминисценции, аллюзии в ее
произведениях - дело обычное. Отсюда и романтическая декоративность некоторых
образов; с годами она будет блекнуть под воздействием суровых условий жизни,
выпавшей на долю поэта, но в начале 20-х романтический пафос ее лирики и
особенно драматургии перебивает приземленности быта. Вместе с тем в ней
проснулся интерес к фольклорной традиции русской поэзии, и то, что «Стихи о
Москве» были не случайной запевкой в ее дебюте, скоро станет ясно, когда одна
за другой будут создаваться так ценившиеся ею самой «фольклорные поэмы» -
развитие двух огромных тем цветаевского творчества - России и любви[5].
И, конечно, исключительно значима в характеристике ее творческого облика тема
поэта, поэзии и своего осознанно обособленного места в ней.
2.1. Тема поэта и поэзии: «Я и в предсмертной икоте
останусь поэтом»
Стихотворения, написанные в московский
пореволюционный период жизни Цветаевой, - важный пласт ее литературного
наследства, они преимущественно вошли в две книги: «Версты. Стихи. Вып. I»
(1922) и «Версты» (1921), причем вторая часть в издательстве «Костры» вышла
раньше, чем первая в Госиздате, что иногда вызывает некоторую путаницу. Кроме
того, в рукописи осталась еще одна книга стихов - «Лебединый стан», отклик
Цветаевой на события гражданской войны, в которой на стороне белой армии
принимал участие ее муж. Прежде всего «Лебединый стан», отразивший главную
трагедию переломной эпохи, определил преобладание трагических интонаций в
поэзии Цветаевой тех лет, различаемых и в «Верстах» обоих выпусков. Хотя дело,
разумеется, не только в переживаниях поэта, связанных с беспокойством за судьбу
близкого человека, - общая катастрофичность бытия России в «Смутное время»
наложила неизгладимый отпечаток на произведения Цветаевой. Но именно бытия, а
не просто проживания. В произведениях этих лет отчетливо просматривается мысль,
известная первым русским романтикам (В. Жуковскому, Е. Баратынскому, М.
Лермонтову), о том, что гонения и страдания возвышают и облагораживают
личность, что подлинная духовность невозможна без страдания. Лишения военного
коммунизма и неустроенность цветаевского быта дали поэту нежеланное право говорить
о своих близких как о людях, «возвышенных бедой». Но в полном соответствии с
этим странным законом жизни тяжелые условия стимулировали удивительный расцвет
ее творчества: щедрым и эмоционально полным потоком льется ее лирика (более 300
стихотворений), создаются поэмы, в том числе такие значительные, как
«Царь-девица» (1920) и «Молодец» (1922), наконец, Цветаева заявляет о себе как
драматург.
Вот только некоторые произведения
цветаевской любовной лирики, ставшие сегодня хрестоматийными: цикл «Психея»
(«Не самозванка - я пришла домой...»), «Умирая, не скажу: была...», «Я -
страница твоему перу...», «Писала я на аспидной доске...», цикл
«Пригвождена...» («Пригвождена к позорному столбу...»), «Вчера еще в глаза
глядел...»
Слово любовь для Марины Цветаевой ассоциировалось
со словами Александра Блока: тайный жар. Тайный жар — это состояние сердца,
души, — всего существа человека. Это — горение, служение, непрекращающееся
волнение, смятение чувств. Но самое всеобъемлющее слово все-таки — любовь.
«Когда жарко в груди, в самой грудной клетке... и никому не говоришь — любовь.
Мне всегда было жарко в груди, но я не знала, что это — любовь», — писала
Цветаева, вспоминая свои детские переживания.
Она утверждала, что начала любить,
«когда глаза открыла». Это чувство, состояние тайного жара, любви — мог вызвать
исторический или литературный герой («ушедшие тени»), какое-нибудь место на
земле, — например, городок Таруса на Оке, где прошли лучшие месяцы в детстве;
и, конечно, конкретные люди, встреченные в жизни. «Пол и возраст ни при чем», —
любила повторять Цветаева. И на этих живых, реальных людей она, не зная меры,
обрушивала весь шквал своих чувств. И «объект» подчас спасался бегством. Он не
выдерживал раскаленной атмосферы страстей, требований, которые Цветаева предъявляла
к нему. Потому-то она и говорила, что умершего, «ушедшую тень» легче любить,
что «живой» никогда не даст себя любить так, как нужно ей; живой хочет сам
любить, существовать, быть. И даже договаривалась до того, что ответное чувство
в любви для нее, для любящей — помеха. «Не мешай мне любить тебя!» — записывает
она в дневнике. Ее открытость, распахнутость отпугивала мужчин, и она это
понимала и признавала: «Меня любили так мало, так вяло».
Цветаеву и Ахматову, к 1920-м годам
достигших своего расцвета (стихотворные сборники Ахматовой «Белая стая», 1917,
«Подорожник», 1921, «Anno Domini», 1922), невозможно не сравнивать именно в
любовной лирике. Примечательно, что героиню Ахматовой никто никогда не упрекал
в эгоцентризме, хотя она может начать диалог с возлюбленным с такой реплики:
«Тебе покорной? Ты сошел с ума!». И напротив, эгоцентризм - стержень всего
цветаевского творчества, но у нее в теме любви как отражение исконной женской
доли абсолютизируется мотив жертвенности и покорности: «Мне... жерновов навешали
на шею», «Я не выйду из повиновенья», «Пригвождена к позорному столбу... Я
руку, бьющую меня, целую»; или от имени женщин всех времен, страдающих в любви,
горький вопрошающий крик - «Мой милый, что тебе я сделала?» В обращении к
возлюбленному, который придет хотя бы через сто лет, рассказ о том, как «...я у
всех выпрашивала письма, / Чтоб ночью целовать».
Тема поэта и поэзии дополнена в эти годы
многими стихами, но в противоположность ранним «посвящениям», если не считать
упоминавшегося окончания «блоковского» цикла, мысль поэта сосредоточена на
постижении своей роли, своего места в литературе. В этих стихотворениях образ
лирической героини как бы растворяется, уходит из поэзии, и стихи обретают
по-пушкински личностную, авторскую интонацию. Вообще Цветаева не чурается
поэтически обыграть даже свое собственное имя («Кто создан из камня, кто создан
из глины...»), и в исповедальном, вполне автобиографическом «У первой бабки -
четыре сына...» она в заключение именно о себе, причудливо совмещающей противоположности,
воскликнет: «Обеим бабкам я вышла внучка: / Чернорабочий и белоручка!». Здесь
не просто осознание противоречивости своего характера, Цветаева как никто
другой ощущала амбивалентность творчества - горения и черновой работы:
В поте - пишущий, в поте - пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, -
Дуновение - вдохновения!
Она может почти элегически заметить:
«Стихи растут, как звезды и как розы» (Ахматова о том же написала совсем иное -
«Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый
одуванчик у забора, / Как лопухи и лебеда»). Но элегичность у Цветаевой -
редкий гость, да и обманчива она. Стихотворение «Знаю, умру на заре! На которой
из двух...» завершается немыслимой у других поэтов строкой: «Я и в предсмертной
икоте останусь поэтом». В этом ее сущность. Она всю себя, до самых потаенных
глубин отдала поэзии.
Главное из того, что было создано
Цветаевой в лирике за пятилетие с февральских дней 1917 г. до ее отъезда из
Советской России весной 1922 г., - сборник «Лебединый стан». Как сборник, как
отдельная самостоятельная книга «Лебединый стан» не состоялся, т.е. по разным
причинам не был издан, лишь отдельные стихотворения, в него входившие, без
какой-либо оговорки включались в подборки стихов автора, хронологически
соотносимые с «Лебединым станом». Совершенно ясно, что нельзя говорить о
творчестве поэта без учета этой книги, хотя так и получилось. В
литературоведении почти общим местом стали рассуждения об аполитичности
Цветаевой в пореволюционное лихолетье. С изъятием «Лебединого стана» оставшаяся
часть произведений как будто подтверждает справедливость такого вывода, с
учетом же его - все выглядит совсем иначе. Не следует, разумеется, делать из
Цветаевой убежденного врага Красной Революции, диссидента первых лет советской
власти, но и выхолащивать общественно-политическое содержание ее творчества
нельзя.
Еще со времен 1905 г. русская интеллигенция имела возможность убедиться, что революция как социально-исторический
феномен огромной разрушительной силы никого не оставляет в стороне равнодушным,
властно втягивая человеческие судьбы в орбиту своего могучего влияния. Такой
большой и чуткий художник, как Цветаева, ни при каких условиях не мог остаться
безучастным к тому, что совершалось в России. Важнейшим событием жизни
Цветаевой, определившим «сюжет» «Лебединого стана», стал отъезд в январе 1918
г. ее мужа С. Эфрона, прапорщика пехотного полка, в белогвардейскую
Добровольческую армию Л. Корнилова. Но идейный замысел Цветаевой много глубже,
сложнее и масштабней: это не просто лирическая реакция на внешние раздражители,
это попытка видения и осмысления революции, свидетелем которой она оказалась, в
контексте истории, с выявлением ее истоков в прошлом и тревожным заглядыванием
в будущее. Примечательно, что большинство стихотворений, раскрывающих важную в
«Стане» тему кризиса и конца русского самодержавия, были написаны до
возникновения темы белой гвардии, еще в 1917 г. «Пал без славы Орел двуглавый.
/ - Царь! - Вы были неправы!» - это ее отклик на Февральскую революцию. Но,
укоряя самодержца за неумение справиться со своими обязанностями властителя
страны, она больше всего страшится русской привычки взимать кровавую плату за
все прегрешения; вот почему тут же возникает тревога жуткого предчувствия
общности судеб царевича Алексея и «голубя углицкого» - Дмитрия. А первопричину
всех бед поэт видит в деятельности Петра I. Цветаева, таким образом, оказалась
сторонницей пронесенной через два века русской истории идеи осуждения
петровских нововведений, и сторонницей решительной, тем более, что главную
опасность этих начинаний она видит не в попрании славянофильской русской
«самости», а в тех катастрофических последствиях, которые совершаются в
современности:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6 |
