Реферат: М. Цветаева
Реферат: М. Цветаева
Введение
1. Мотив «отдачи» в раннем творчестве М.Цветаевой
2. Мотивы творчества в послереволюционный период
2.1. Тема поэта и поэзии: «Я и в предсмертной икоте останусь
поэтом»
2.2. Революция и белая гвардия: «Лебединый стан»
2.3. «Поэма Горы» и «Поэма Конца»
3. «Здесь я не нужна. Там я невозможна»
Заключение
Список литературы
Марина Цветаева родилась 8 октября 1892
года в Москве, в семье профессора. Детство провела в Москве, в Тарусе (между
Серпуховом и Калугой), в швейцарских и немецких пансионах; в Ялте: мать болела
туберкулезом, и все переезды были связаны с ее лечением. Училась музыке: мать
хотела видеть ее пианисткой. По-видимому, лет в девять-десять уже сочиняла
стихи — к неудовольствию матери. Детей было четверо: от первого брака И. В.
Цветаева — дочь и сын, и от второго — Марина и ее младшая сестра — Анастасия.
Когда сестрам было четырнадцать и двенадцать лет, мать умерла от чахотки.
Марина Ивановна Цветаева
(26.IX/8.X.1892, Москва - 31.VIII.1941, Елабуга) заявила о себе в литературе в 1910 г., когда, еще будучи гимназисткой, издала на собственные средства небольшим тиражом книжку
стихов «Вечерний альбом». А. Блок считал 1910 г., год смерти В. Комиссаржевской и Л. Толстого, знаменательным для русской литературы. Действительно, в последующий
период в ее среде стали заметны новые явления: кризис и попытки его преодоления
в движении символистов, антисимволистские эскапады жаждавших самоопределения
акмеистов, впервые дали о себе знать забияки-футуристы; часто вздорные, но, тем
не менее, претенциозные попытки занять место под литературным солнцем
имажинистов, футуристов, биокосмистов и просто ничевоков. Борьбой этих групп и
группочек отмечено литературное десятилетие России после 1910 г.
Тем примечательнее, что строгая девушка
в очках, начинающий поэт М. Цветаева, с самых первых шагов на поэтическом
поприще отстранилась от всяких литературных баталий и не связала себя никакими
групповыми обязательствами и принципами; ее интересовала только поэзия. Не
смущаясь, она отправила свою книгу на рецензию М.Волошину, В.Брюсову и
Н.Гумилеву, и отзыв мэтров был в целом благожелательным. Ее талант был замечен
и признан, что подтвердилось год спустя, когда ее стихи были включены в
«Антологию» «Мусагета» (1911) в очень почетной компании - Вл. Соловьев, А.Блок,
Андрей Белый, М. Волошин, С. Городецкий, Н. Гумилев, В. Иванов, М.Кузмин, В.
Пяст, Б. Садовской, В. Ходасевич, Эллис. Видимо, это воодушевило молодого
автора, и вскоре М. Цветаева выпускает второй сборник стихов «Волшебный фонарь»
(1912). Но ко второму сборнику требования критики более строги, чем к
юношескому дебюту: Н. Гумилев в журнале «Аполлон» назвал «Фонарь» подделкой,
тогда как «Вечерний альбом», по мысли критика, воплощал «неподдельную
детскость»; В. Брюсов в «Русской мысли» (1912. № 7) заявил, что пять-шесть
хороших стихотворений тонут «в волнах чисто «альбомных» стишков». И тут проявилось
важное качество Цветаевой-поэта - ее умение постоять за себя; бесстрашно она
вступает в полемику с Брюсовым, защищая свои создания. Но, судя по всему,
суровая критика старших собратьев по перу не прошла для Цветаевой бесследно - в
последующие годы она пишет много, а публикует мало, главным образом небольшие
подборки в три-четыре стихотворения в журнале «Северные записки». Часто
цитируют «провидческие» стихи молодой Цветаевой:
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Сама Цветаева эту строфу позже, уже в
30-е годы, назвала формулой наперед своей писательской и человеческой судьбы.
Справедливости ради, однако, нужно отметить, что тем «стихам, написанным так
рано», черед не наступил, большая часть их в позднейших собраниях стихотворений
Цветаевой не воспроизводилась. Зато уже с середины 1910-х годов появляются
стихи, в которых слышится поэтический голос автора - его невозможно спутать ни
с чьим другим: «Я с вызовом ношу его кольцо...», «Мне нравится, что вы больны
не мной...», «Уж сколько их упало в эту бездну...», «Никто ничего не отнял...»
и др. Наиболее крупным явлением поэзии Цветаевой этих лет стали стихотворные
циклы - «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку» и «Ахматовой».
Цель данной работы – рассмотреть «отдать
и отнять» в поэтическом мире М. Цветаевой.
Задачи:
-
рассмотреть мотив «отдачи» в раннем творчестве;
-
выявить основные мотивы в творчестве М.И.Цветаевой;
-
рассмотреть последний период жизни и творчества.
«Стихи о Москве» - широко и мощно вводит
в цветаевское творчество одну из важнейших тем - русскую.
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы -
Неоспоримо первенство Москвы[1].
Героиня «московских стихов» Цветаевой
как бы примеряет разные личины обитательниц города, и древнего и современного:
то она - богомолка, то - посадская жительница, то даже - «болярыня»,
прозревающая свою смерть, и всегда - хозяйка города, радостно и щедро
одаривающая им каждого, для кого открыто ее сердце, как в обращенном к
Мандельштаму полном пронзительного лиризма стихотворении «Из рук моих -
нерукотворный град / Прими, мой странный, мой прекрасный брат...» Обращает на
себя внимание в последнем примере удивительный образ - «нерукотворный град».
Потому для Цветаевой и «неоспоримо первенство Москвы», что это не только некое
исконно Русское географическое место, это, прежде всего город, не человеком, но
Богом созданный, и ее «сорок сороков» - это средоточие духовности и
нравственности всей земли русской[2].
«Стихи к Блоку», если не считать
юношеских обращений к «Литературным пророкам» и упомянутого выше «Моим стихам»,
открывают едва ли не главную тему Цветаевой - поэт, творчество и их роль в
жизни. Когда Цветаева в известном письме к В. Розанову (1914) утверждала, что
для нее каждый поэт - умерший или живой - действующее лицо в ее жизни, она
нисколько не преувеличивала. Ее отношение к поэтам и поэзии, пронесенное через
всю жизнь, не просто уважительно-признательное, но несет в себе и трепет, и
восхищение, и признание избраннической доли художника слова. Сознание своей
приобщенности к «святому ремеслу» наполняло ее гордостью, но никогда -
высокомерием. Братство поэтов, живших и ушедших, - в ее представлении своеобразный
орден, объединяющий равных перед Богом духовных пастырей человеческих. Поэтому
ко всем, и великим и скромным поэтам, у нее обращение на «ты», в этом нет ни
грана зазнайства или амикошонства, а только понимание общности их судеб. (Этим
объясняется и то, что Цветаева, как и Ахматова, не любила слова «поэтесса»; обе
справедливо полагали, что имеют право на звание «поэта».) Таким будет ее
отношение к Пастернаку, Маяковскому, Ахматовой, Рильке, Гронскому, Мандельштаму
и др. Но два имени в этом ряду выделяются - Блока и Пушкина.
Блок для Цветаевой не только великий
современник, но своего рода идеал поэта, освобожденный от мелкого, суетного,
житейского; он - весь воплощенное божественное искусство. «Блоковский цикл» -
явление уникальное в поэзии, он создавался не на едином дыхании, а на
протяжении ряда лет. Первые восемь стихотворений написаны в мае 1916 г., в их числе «Имя твое - птица в руке...», «Ты проходишь на запад солнца...», «У меня в Москве
купола горят...». Это - объяснение в любви, не славословие, а выплеск
глубочайшего интимного чувства, как бы изумление самим фактом существования
такого поэта и преклонение перед ним в прямом смысле этого слова:
И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег
И во имя твое святое
Поцелую вечерний снег -
Там, где поступью величавой
Ты прошел в снеговой тиши,
Свете тихий - святые славы -
Вседержатель моей души.
Ровно через четыре года, в мае 1920 г.,
когда Блок в один из последних приездов в Москву публично выступил с чтением
своих произведений, Цветаева к написанным ранее добавила еще одно
стихотворение, где запечатлела свершившееся в восторженных словах: «Предстало
нам - всей площади широкой! - / Святое сердце Александра Блока». А потом была
вторая половина цикла - семь стихотворений, создававшихся уже после смерти
Блока. В скорбные августовские дни 1921 г. под свежим впечатлением утраты Цветаева написала о своем ощущении нечеловеческой надмирности умолкшего поэта:
Други его - не тревожьте его!
Слуги его - не тревожьте его!
Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего.
Своеобразным автокомментарием к этим
стихам служит дневниковая запись от 30 августа 1921 г.: «Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он
как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не
оборвалось, - отделилось. Весь он - такое явное торжество духа, такой воочию -
дух, что удивительно, как жизнь - вообще - допустила...
Смерть Блока я чувствую как вознесение.
Человеческую боль свою глотаю...
Не хочу его в гробу, хочу его в зорях»[3].
Завершился этот своеобразный реквием в
декабре того же года стихотворением «Так, господи! И мой обол...», где горькое
утешение порождено сознанием общности потери и скорбь ее сердца разделена болью
тысяч других сердец[4].
Мало в лирике обращений к своему собрату
по поэзии, где бы с такой силой прозвучали возвышенно-трепетная любовь и
преклонение перед гением художника, как те, что запечатлены в «Стихах к Блоку».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6 |
