Курсовая работа: Тема греха и падения в романе К. Маккалоу "Поющие в терновнике"

И потому покаяние из-за смерти Дэна испытывает только Джастина, причем абсолютно безосновательно виня себя в его смерти.

Особенно ярко тема греха и покаяния в романе выразилась в образах героев, в их мыслях, отношениях и способностях чувствовать свою греховность, вину.

Глава 2. Раскрытие темы греха и покаяния на примере образов главных героев (Мэгги, Фиона, Ральф)

Образ Мэгги в романе – самый запоминающийся и яркий. Мы видим развитие этого образа практически с нуля – если в начале романа перед нами четырехлетняя девочка, то в конце уже хоть и не старуха, но по крайней мере женщина пожилых лет. Таким образом, мы можем проследить становление характера героини, развитие ее отношений с любимым человеком, ее взросление, все движения ее души и даже ее физическое развитие – благодаря умению Маккалоу детально прорабатывать структуру текста романа.

Тема греха и покаяния начинает раскрываться в образе Мэгги едва ли не с первых страниц. Мы видим зачатки этой темы в эпизоде с сестрой Агатой – маленькая Мэгги не в силах понять, почему наказание («покаяние») должно обрушиться на всех, хотя проступок («грех») совершила она одна. Однако сестра Агата, представляющая в данном эпизоде как бы наказующую руку Божию, придерживается иных взглядов по этому поводу. Тем не менее мы не можем не заметить неприязнь автора в изображении этого персонажа. Это не жесткое осуждение, но ироничное сожаление. Писательница как бы говорит, пожимая плечами: что делать, так устроен мир. Но уже там мы можем отметить проскальзывающее неприятие автора не столько самой католической религии, сколько бесчеловечных, на ее взгляд догматов этой религии, вмешивающейся в святое, данное Богом – любовь, рождающую людей.

В образе отца Ральфа тема греха и покаяния раскрывается не сразу, но раскрывшись, звучит, пожалуй, сильнее и ярче, чем в образе Мэгги. Ведь Мэгги, несмотря на всю нежность и мягкость этого образа, бунтарь, борец, и борьба ее прежде всего с церковью, с жестокостью религии, отнявшей у нее право открыто любить Ральфа. Она ожесточенно говорит Энн Мюллер о несправедливости законов церкви, обвинившей женщину в скверне, словно поставившей ее вне закона. И мы словно слышим вопль оскорбленной Женственности.

«Как несправедливо! У протестантов священники женятся, а католикам почему нельзя? И не уговаривайте меня, что католические священники больше заботятся о своей пастве, все равно не поверю. Видела я и бессердечных патеров и добрейших пасторов. А вот из‑за этого обета безбрачия мне пришлось уехать от Ральфа, связать свою жизнь с другим, от другого родить ребенка. И знаете, что я вам скажу, Энн? Это такой же гнусный грех, как если бы Ральф нарушил свой обет целомудрия, а то и похуже. По законам католической церкви выходит, будто мне грешно любить Ральфа, а ему грешно любить меня — простить ей этого не могу!».

Но ни разу мы не видим в Мэгги покаяния, сожаления о совершенном, несмотря на всю ее мягкость, нежность, умение любить и быть верной. А к концу романа в образе героини проступает даже жесткость, и наказание за свой грех она принимает так же, как совершала его – с вызовом. Но хотя автор явно сочувствует и даже гордится своей героиней за эту ее черту, наказание ей ниспослано жестокое. Ни единая радость грешной, пусть и прекрасной любви не остается неоплаченной. И трудно даже решить, кто из любовников платит большую цену – терзающийся покаянием Ральф или с гордо поднятой головой встречающая наказание Мэгги. В каждой сцене, в каждом эпизоде мы видим снова и снова – как Мэгги бросает вызов, и как Ральф мучится покаянием. Грех на двоих – покаяние для одного. Хотя нельзя сказать, что Мэгги не мучается и не терзается как Ральф, но это отнюдь не терзания раскаявшегося грешника. Но хоть вызов бросает Мэгги, то зажег огонь, в котором они двое горят, сам Ральф. И осознание этого будет едва ли не самым тяжелым в череде мучительных часов покаяния за все, что совершил он и его возлюбленная. Мы видим, что пока Ральф внушал себе, что любовь, зажженная им в Мэгги и самом себе, лишь призрак, лишь нежное чувство привязанности, ничего не значащее и почти ни к чему не обязывающее, то покаяние его не достигает той силы, которую обретет позже. Мэгги же быстро распрощалась с этой иллюзией, как это и свойственно обычно женщинам – придумывая себе бесконечные сказки о любви, они всегда знают, где именно кончается сказка и начинается жестокая реальность. Но как только Ральф осознает, что Мэгги не забыла его и не любит его той детской любовью, что много лет, что она – женщина со всеми присущими ей желаниями и мечтами, как страх и боль охватывают Ральфа. Но страх недостаточно сильный, чтобы удержаться от греха, и боль недостаточно резкая, чтобы устрашиться ее. Да и то, когда то было видано, чтобы человек, каков он ни был, отказывался от любви, пусть осознавая, что придется после каяться и терзаться. А если и были такие разумники, то сожаление и зависть, мучающие их после, были хуже очистительного огня покаяния, тех осмелился любить вопреки всему.

Ральф – один из немногих героев в произведении, способный ощутить свое покаяние, принять его не как плату за совершенное, а как осознание своей греховности, своего несовершенства, своей ничтожности.

Мэгги – один из источников этого осознания, как говорит сам герой, она - «зеркало, в котором» ему «суждено видеть, что» он «обыкновенный смертный». Второй такой источник – это близкий Ральф кардинал ди Контини-Верчезе, единственный, возможно, кроме Мэгги, кому удалось познать его душу, приблизиться, причаститься его тайн. Именно ему кается Ральф в своих грехах, как человек человеку, и как священник священнику. А третий такой источник – это его сын Дэн. Он не делит с ним силу любви, как Мэгги, не проникает к нему в душу дружеской лаской, как Витторио, и однако же, именно он показывает Ральфу всю тщету его устремлений быть идеальным пастырем, бесполезную трату сил и духа в погоне за несуществующими призраками. Он сравнивает сына (даже не зная, что Дэн – его сын) с самим собой в молодости, и понимает, что даже в его прошлом ему не найти такой чистоты, такой веры. Дэн напрочь лишен честолюбия, так испортившего жизнь его отцу, лишен гордости. Он, чистый и безгрешный, мучается виной, которую другой человек и не счел бы за вину. Вот он несет свое покаяние со всей силой чувства. Он словно искупает грехи своих родителей, и их родителей, и своей сестры. И искупает добровольно, осознанно, не только не ропща, но и принимая это с радостью, как милость Божью. Ральф мучительно осознает эту разницу между собой и Дэном, видя все свои недостатки в свете достоинств сына, которого ему никогда не суждено назвать сыном. Автор подчеркивает это делая отца и сына внешне поразительно похожими друг на друга вплоть до взгляда и улыбки, чтобы яснее выделялась их духовная схожесть в устремлениях и разница в цели. Ведь Дэн унаследовал призвание от отца к духовному сану, склонность к мистицизму, глубокую веру, и в этом их схожесть, но цели у них разные. Дэн желает лишь стать утешителем душ, нести слово Божие, но с него хватает и того, что свет Божий сияет в нем ярко, он это осознает без гордыни, свойственной Ральфу, а с чистой благодарностью, принимая это не как знак своего превосходства перед другими людьми, но как перст указующий ему жизненный путь. Потому и покаяние Дэна и Ральфа в корне разное: Ральф кается за то, что дерзнул на слишком многое, Дэн кается, что ему дано слишком многое, больше чем другим, которые, возможно, из-за этого чувствуют себя обделенными.

В следующий раз, когда мы увидим в Мэгги раскрытие нашей темы, будет сцена на Матлоке – одна из самых эротичных и одновременно самых лиричных в произведении Маккалоу.

Хотя автор не раз устами разных персонажей и попросту в авторской речи повторяет, что Мэгги – натура смиренная, «отнюдь не бунтарка», терпеливая и покорная, но мы видим тут явное противоречие. Да, до эпизода на Матлоке Мэгги и вправду проявляла себя как терпеливая и не склонная к бунту натура. Она пытается смириться с невозможность любить Ральфа, она пытается устроить свою жизнь без его любви, и вполне искренно готова вить гнездо для Люка. Но жизнь с мужем, обернувшаяся только разочарованиями, подготовила Мэгги к перерождению. И перерождение случается. После эпизода на Матлоке Мэгги словно становится другим человеком, вернее показывает другую сторону своей упорной натуры. Это подмечает и Энн – первый человек, увидевший Мэгги после этого события. Мы видим Мэгги как бы глазами Энн, но оценку этому дает сама автор. «…Когда Мэгги вернулась в Химмельхох, Энн тотчас поняла, что теряет ее. Да, перед нею прежняя Мэгги — но и другая. Что бы ни говорил себе архиепископ Ральф перед поездкой на Матлок, там, на острове, все наконец повернулось не по его воле, но по воле Мэгги. Что ж, давно пора...

…Вспышка бурного ликования миновала, Энн узнавала прежнюю Мэгги, спокойную и ласковую, только теперь чувствовался в ней железный стерженек, способность многое вынести. Однако Энн стала осторожнее: чего она, в сущности, добилась, послав Ральфа де Брикассара на остров Матлок? Неужели человек может так перемениться? Навряд ли. Значит, это было в Мэгги всегда, только так глубоко запрятано, что и не заподозришь. И не просто железный стерженек, нет, оказывается, Мэгги тверда, как сталь».

Терпеливая смиренница исчезла – мы видим женщину, готовую сражаться за то, что у нее есть, готовую сражаться даже за эту невозможную любовь с самым серьезным противником, какой может быть у женщины – с Церковью. Мы не видим ни капли покаяния у Мэгги, словно оно все осталось только на долю ее возлюбленного. И такой теперь Мэгги останется до конца, хотя Ральф заметит эту перемену после смерти их сына, когда Мэгги будет слишком измучена и разбита, чтобы щадить его чувства.

Перерождение проходит и Ральф, в каком-то смысле даже большее, чем Мэгги. И отныне покаяние, бывшее слабым отзвуком боли, станет бешеной мукой его душе. И дело не в том даже, что он совершил более сильный грех, чем были у него на совести ранее. Дело в том, что любовь научила, вернее буквально заставила его чувствовать по-настоящему, в полную силу, дышать полной грудью. И, как следствие – страдания стали острее, боль обрела силу, покаяние стало невыносимым терзанием, а не легкими страданиями, тешащим душу и ум на досуге священника, привыкшего утешать боль других, и не думать о себе. Отныне Ральф научится страдать по-настоящему, приблизившись на шаг к страданиям Христа. И вот ведь как поворачивает Маккалоу – Ральф совершил грех. Но душевно он вырос, а не опустился. Он стал зрелым, поднялся на шаг, совершив грех, ощутил покаяние полной мерой и – стал живым. «Пожимая на прощанье руку гостя, Роб поглядел ему в лицо и удивился. Никогда еще не видал таких выразительных, таких печальных глаз. Взор архиепископа Ральфа навсегда утратил былую отрешенность».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6