Курсовая работа: Сквозные мотивы в рассказах Даниила Хармса
Жизнь Вселенной вне стен трамвая
изменяется, она удивительна, человечество же изображено в образе сгрудившейся
статичной скучающей массы пассажиров. Хармс утверждает неполноценность и
односторонность человеческих знаний и представлений о мире как на уровне
отдельного человека, так и на уровне человечества. Хармс выражает сомнение в
способности человечества в целом приблизиться к познанию истины, ибо каждый из
пассажиров наблюдает только свою часть мира.
Лишь те немногие, кто отмечен
свыше, способны к "расширенному смотрению" на 360 градусов5 -
художники, мыслители, творцы. Лишь они способны хоть немного расшевелить
человечество и хоть на мгновение придать смысл его существованию.
Мотив исчезновения
прослеживается и в стихах, и в повести "Старуха". В данной работе мы
более детально рассмотрим этот мотив в рассказах Даниила Хармса. Постоянно
повторяющиеся исчезновения в рассказах цикла "Случаи", принято
считать, связаны с репрессиями 30-х годов." И вдруг я перестал видеть
их, а потом и другие части. И я испугался, что рухнет мир". Человек
выходил на улицу и вдруг исчезал." Усмехнулся еще раз другой <... >
и вдруг исчез, только одна шапка осталась в воздухе висеть". Исчезают
у Хармса не только люди, но и предметы. "Человек с тонкой шеей" из
текста № 9, который садится в сундук, чтобы умереть, показан в определенной
позе, а в конце исчезает не он, а сундук, что можно понять как инверсию
известных фокусов из эстрадного театра, в которых обычно исчезает человек в
сундуке.
Эти вопросы по-новому осветил М.Б.
Ямпольский в книге "Беспамятство как прием", посвященной анализу
цикла Хармса "Случаи", а через него и всей художественной философии
писателя. Ямпольский связывает эстетическую философию Хармса с феноменом "исчезновения
действительности", который обсуждается в этой книге еще и в связи с
творчеством О. Мандельштама и К. Вагинова, а также с русской метапрозой в целом.
По мнению ученого, "метод" Хармса позволяет создавать тексты, не
столько описывающие, сколько демонстрирующие сам процесс исчезновения
реальности.
М.Б. Ямпольский, проанализировав
большое число произведений Хармса, выявил в них устойчиво повторяющиеся мотивы
исчезновения персонажей, предметов и даже атрибутов авторского процесса письма:
"Эх! Написал бы еще, да чернильница куда то вдруг исчезла" (рассказ
“Художник и Часы"). Все, что происходит в хармсовских “случаях” -
происходит в человеческом, профанном мире “случайного". Но, столкнувшись с
“препятствием”, за которым ортогонально расположен мир сущего, предметы
исчезают: “Хармс неоднократно описывает ситуацию исчезновения объекта,
предмета, мира, сопровождающего его явление в “истинном" виде" (1;
354). Искусство находится в одном вертикальном ряду с исчезновением, пустотой,
разрушением и уничтожением.
Все то, что в раннем авангарде
используется для магического преображения действительности, у Хармса
используется для "деконструкции" самого понятия "действительность"
или для критики миметических свойств литературы.
В. Хлебников выявлял в
действительности, в истории некие скрытые числовые порядки. Для Хармса порядок
находится в основном в сфере текста. Попытка упорядочить действительность (лежащая
в основе большинства социальных утопий) оказывает на действительность странное
парадоксальное воздействие. Реальность пропитывается умозрительностью и "исчезает".
<... > "Исчезновение
действительности" ведет к постепенному исчезновению наблюдающего за ней
<... > Человек, обнаруживающий пустоту за дискурсом, обречен на смерть,
потому что носители дискурса производят его именно для того, чтобы скрыть
пустоту. Мораль этого фарса в полной мере приложима к судьбе самого Хармса (1; 371,
373, 379).
"Одна из главных тем
Хармса - исчезновение предметов, истончение реальности, достижение
трансцендентного... Творение мира Богом происходит из ничто и описывается как
явление “предметов”. Хармс как бы переворачивает процесс, он играет в Бога
наоборот" (1; 314). Ничто, пустота, ноль - это и есть
трансцендентальные означаемые Хармса. Это не постмодернистское отсутствие
трансцендентального означаемого, не его невозможность, а напротив - его
присутствие в негативной, "апофатической", форме. Вот почему все
исследуемые Ямпольским категории в философской эстетике Хармса принципиально
амбивалентны. "Исчезновение тела - финальный этап становления - оказывается
связанным с открытием финальной истины о теле" (1; 171), а "ноль"
- это не только фигура отсутствия, но и "семя слова" (1; 291) и
потенциальная бесконечность. "Смерть, то есть “разрушение”... оказывается
функцией творения, которое, в свою очередь, можно описать как разрушение
неделимости" (1; 313). Нарушения очевидной логики свидетельствуют не о
хаосе, а о присутствии некой альтернативной, нелинейной, иррациональной логики
высшего порядка.
Проверим эту гипотезу анализом
самих "Случаев".
В 1936 году Хармс написал
рассказ "О том, как рассыпался один человек":
Эх люблю грудастых баб, мне
нравится как от них пахнет, - сказав это он стал увеличиваться в росте и,
достигнув потолка, рассыпался на тысячу маленьких шариков.
Пришел дворник Пантелей,
собрал эти шарики на совок, на который он собирал обычно лошадиный навоз, и
унес эти шарики куда-то на задний двор".
Шарик у Хармса - знак полной
автономии. Из шариков не могут состоять тела, потому что шарики в тело не
складываются. Означающие соединяются в цепочки, в которых их предъявление
отсылает к пустоте, невозможности означаемого (тела). Пустота обозначается
через автономию означающих.
Мир текстов Хармса строится на
чередовании предъявления означающих и провалов, явление и исчезновение
совершенно здесь нерасторжимы. "Оптический обман" - типичный пример
такого чередования - явление есть и его нет.
Исходя из этих посылок, можно
высказать следующую гипотезу о культурно-историческом смысле "Случаев"
Хармса: абсурдистские новеллы и пьески, выступая как аллегории письма,
осуществляют наиболее радикальную деконструкцию идеи письма как "Узла Вселенной"
- или, иначе говоря, модернистской философии творчества. Само письмо при таком
взгляде становится в свою очередь аллегорией хаоса, смерти субъекта и
исторической катастрофы - тем самым оно стирает само себя и взрывает
представление о значимом центре картины мира.
Временное (жизнь) у Хармса
противопоставлена вневременному, как ложное истинному (как уже отмечалось выше,
это выражено оппозицией двух типов времени, линейного и нелинейного); поэтому
"жизнь и не может давать ответы, а искать их следует в смерти"
Необходимо отметить, что смерть
выходит в своем значении за рамки, установленные человеческим сознанием; она
больше чем просто конец жизни. Поэтому, несмотря на частое сопряжение с мотивом
старости, тема смерти не равна ему и имеет дуалистичный характер 20 (как тема
сна и категория чуда).
Во-первых, как сакральная
категория, и тем самым, сопричастная совершенным предметам и нелинейному
времени. В сцене "Всестороннее исследование" <июнь 1937>:
"Умер, не найдя на земле ответов на свои вопросы. Да, мы, врачи, должны
всесторонне исследовать явление смерти" (4; 124). Или же в тексте "На
кровати метался полупрозрачный юноша…" <1940> говоря о состоянии
героя доктор произносит: "Ваше положение таково, <... > что
понять вам его невозможно" (1; 156). Кроме того, там есть указание на
то, что смерть - лишь переход от одного мира к другому - "Лодки плывут"
(155). Причем в отвергнутом варианте этого текста есть следующий диалог:
"- Я не могу дать вам
руки, - сказал юноша.
Кому вы не можете дать руки?
- спросил врач.
Вам, - сказал юноша.
Почему? - спросил врач.
Зачем вы спрашиваете? - сказал
юноша. - "Вы же знаете, что вы стоите на берегу, а я уже на лодке далеко
отплыл в море" (459).
Широко известный сюжет, переправы
как смерти усугубляется перекрестной точной псевдорифмой (сказал юноша - спросил
врач - сказал юноша - спросил врач), подчеркивающей "мерность" развивающихся
событий (волн качающих лодку). Примечательно, что в последней редакции вопрос о
смерти задает юноша - "я умираю?" (там же) и просит лодку (находясь
на этом берегу, он не может адекватно оценить свое положение).
Во-вторых, смерть может
присутствовать в тексте в одном ряду с бытовыми деталями. В этом случае
снимается сакральная значимость, смерть приравнивается к походу в магазин (ср.
"Что теперь продают в магазинах" <август 1936>), приобретает
характер бытового происшествия.
В рассказе "Грязная
личность" <ноябрь 1937> даны две смерти (убийства), повторяющиеся на
уровне деталей. Происходит некоторая псевдоритуализация (именно за счет такого
воспроизведения уже однажды совершенных действий), которая в силу своей
ложности, утверждает смерть как незначительное бытовое происшествие. Явление
псевдоритуализации, как нам кажется, имеет большое значение для понимания
творчества Д.И. Хармса, особенно, для такой категории как время (противопоставленность
линейного и нелинейного времени по признаку правдоподобия/истинности).
"Грязная личность" имеет
следующую структуру:
1. "Сенька стукнул
Федьку по морде и спрятался под комод.
2. Кончилось тем, что к
Федьке подошел Николай, стукнул его по морде и спрятался под шкап.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |