Курсовая работа: Сквозные мотивы в рассказах Даниила Хармса
5 или 6. С шестеpкой связано
устойчивое пpедставление о наpушении числового pяда и у Введенского, но пpедел
на единицу меньше. Заглавие его текста "Пять или шесть" исходит из
неустановленного количества действующих лиц (пpичина путаницы - pаздвоение
одного из пеpсонажей на двух с одинаковой фамилией, но pазными именами). Сp.:
"и pаскололась голова на пять и шесть частей" ("Четыpе описания");
"все эти шестеpки, пятеpки..." ("Где. Когда").
6. Хаpмс пишет: "Числа
не связаны поpядком. Каждое число не пpедполагает себя в окpужении дpугих чисел.
Мы pазделяем аpифметическое и пpиpодное взаимодействие чисел. (. .) Многие
думают, что числа, это количественные понятия вынутые из пpиpоды. Мы же думаем,
что числа, это pеальная поpода..." (3; 37).
В тексте "Я вам хочу
pассказать..." Хаpмс пишет:
1. Две pуки, две ноги, посеpедке
сапоги.
2. Уши обладают тем же чем и
глаза.
3. Бегать - глагол из-под ног.
4. Щупать - глагол из-под pук.
5. Усы могут быть только у сына.
6. Затылком нельзя pассмотpеть
что висит на стене.
17. Обpатите внимание что после
шестеpки идет семнадцать".
Как пpедставитель pеальной
поpоды число 6 должно обладать своим собственным качеством. Может быть, можно
найти ситуации, в котоpых 6 выступало бы в качестве естественного пpедела. Напpимеp:
Пpи игpе в кости или дpугих игpах с кубиком наибольшее число, котоpое может
выпасть на одном кубике - 6, так как у куба 6 гpаней. Или: можно пpедположить,
что в возpасте 6 лет pебенок умел считать до шести, и это число зафиксиpовалось
в его подсознании на глубоком инфантильном уpовне как "пpедельное", за
котоpым неизвестность и наpушение поpядка. Также: У человека 5 чувств, "шестое
чувство" - нефизическое, "запpедельное". На pуке 5 пальцев,
наличие шестого - аномалия, "знак сатаны". Также и число сатаны - 666.
Отметим также значение 6 как числа лучей звезды Давида, игpающей важную pоль в
иудейской сакpальной символике, котоpой Хаpмс очень интеpесовался.
7 или 8. На ваше усмотpение.
Одним из важнейших вопpосов, до
сих поp не поднимавшийся в хаpмсологии - взаимоотношения Хаpмса с числами. Этому
и посвящено небольшое исследование Аннила Геpкаpа. Скупой научный язык тем не
менее дает почувствовать мистический пpивкус затpонутой темы, подpобная
pазpаботка котоpой, по пpизнанию автоpа, еще впеpеди.А. Геpкаpу пpинадлежат
также pаботы: "Кьеpкегоp как иpонист" (1983), "Моppисон в
контексте тpанс-евpопейского авангаpда" (1985), "Pегуманизация
искусства" (1987). Настоящая публикация является пеpвым пеpеводом
пpоизведений Геpкаpа на pусский язык.
В начале 30-х годов Д. Хармса
начинает интересовать "солярный" числовой ряд, его относительность и,
следовательно, ущербность.
"Нуль и ноль" <1931>
- "Понятие "больше" и "меньше" столь же
недействительно, как понятие "выше" и "ниже" <... >. Не
числа выдуманы нами, а их порядок <... > число может быть рассматриваемо
самостоятельно, вне порядка чисел. И только это будет подлинной наукой о числе"
(312). Таким образом мы имеем три утверждения:
"недействительность" понятий
"больше" и "меньше" (и как следствие, невозможность
построения числовой прямой на основании "величины" того или иного
числа);
относительность, случайность
порядка чисел, неправомерность самого понятия "порядок" ("настоящим"
у Хармса признается лишь вечное, неизменное, данное природой, а не человеческой
мыслью);
самоценность отдельно взятого
числа, определяющаяся не количественной (порядок), а качественной
характеристикой.
Ср. "Сонет" <1935>:
"Я вдруг позабыл, что идет раньше 7 или 8" (2; 331). И далее:
"Я отправился к соседям и спросил их, что они думают по этому поводу. Каково
же было их и мое удивление, когда они вдруг обнаружили, что тоже не могут
вспомнить порядок счета" (2; 331). "Забывание", как процесс
свойственный отдельному индивиду, становится коллективным явлением. Цельность
числового ряда разрушается извне, как условная, определяемая памятью группы
людей, а не собственно числовыми свойствами (т.к понятия "больше" и
"меньше" недействительны). Примечательны слова кассирши из "Гастронома"
(счет является основной ее функцией): "По-моему семь идет после восьми в
том случае, когда восемь идет после семи" (331). Кассирша разрушает
привычную последовательность чисел, времени, событий. В рассказе "Кассирша"
<1936> именно появление одноименного персонажа приводит к нарушению
причинно-следственных отношений. Причем ее появление и последующая смерть
являются не столько причиной разрушения существующего порядка, сколько
возможностью увидеть его абсурдность:
"Милиция говорит:
Нам все равно: сказано унести
кассиршу, мы ее и унесем. <... > Посадили покойницу за кассу, в зубы ей
папироску вставили, чтобы она на живую больше походила, а в руки, для
правдоподобности, дали ей гриб держать." (2; 108).
Следует обратить особое внимание
на слова "походить" и "правдоподобность", маркеры
установленного порядка, противопоставленного в художественной системе Д.И. Хармса
"истинному положению вещей". Выше уже отмечалось, что герои часто
прибегают к моделированию окружающего пространства или своего поведения (ср. появление
главного героя в повести "Старуха" <1939> на кухне с целью
"успокоить своим видом" Марью Васильевну и машиниста). И целью этого
моделирования, как правило, является достижение как можно большего
правдоподобия, путем сокрытия истины.
Самоценность числа в большей
степени обусловлена его значением, качественного, но не количественного
характера. Увлечение Д.И. Хармса нумерологией обусловило модель отношений
числовой плоскости (не линии!) и других элементов образующих текст. Числа
создают своеобразный фон, определяют тональность той или иной художественной
реальности. Рассказ "Отец и дочь" <1936> начинается фразой
"Было у Наташи две конфеты" (2; 110). Число два у Хармса (как,
впрочем, во многих славянских культурах) является сигналом крайнего
неблагополучия - сначала умирает дочь, затем отец (две смерти); мертвые
возвращаются домой и " другой раз минут двадцать11 смеются.
А соседи, как услышат смех,
так сразу одеваются и в кинематограф уходят. А один раз ушли так, и больше уже
не вернулись. Кажется, под автомобиль попали." (2; 111).
Вернемся к тексту "Нуль и
ноль": "Наш вымышленный солярный ряд, если он хочет отвечать
действительности, должен перестать быть прямой, он должен искривиться. Идеальным
искривлением будет равномерное и постоянное и при бесконечном продолжении
солярный ряд превратится в круг" (3; 313).
Безусловно, линейная система
исчисления принадлежит дискретному мировосприятию, которое существует благодаря
"расчленению", выделению некоторых фрагментов, лежащему в основе
счета. Круговая последовательность чисел, в отличие от линейной, основанная на
качественных характеристиках, соответствует вечности. В человеческом сознании
мыслящем оппозициями, начало и конец неразрывно связаны друг с другом и
представляют собой основу любого существования как серии отдельных действий (имеющих
ко всему свое хронологическое начало и конец). Вечность же делает бессмысленной
саму концепцию счета. С идеей конечности тесно связаны мотивы старости и
детоненавистничества.
Мотив сна является одним из
самых распространенных в творчестве Д.И. Хармса, проявления его разнообразны: персонажи
засыпают, просыпаются, часто мучаются от невозможности заснуть или наоборот
проснуться, или остаться в состоянии бодрствования, реже видят сны. Причем, как
видно из произведений Хармса, писателя в большей степени интересует сам факт
сна, а не его семантика.
Сон у Хармса не выполняет
некоторых традиционных сюжетообразующих функций: не выступает в роли
репрезентанта сознания персонажа, не предсказывает дальнейшего развития событий.
Объяснятся это главным образом тем, что хармсовские персонажи абсолютно
безличны, схематичны; следует учесть также и сверхмалые объемы произведений
Хармса: на таком ограниченном текстуальном пространстве почти невозможно
создание психологического портрета.
Мотив сна, как и другие элементы
хармсовской поэтики, не укладывается в рамки "нормативной" поэтической
модели, поэтому не может быть проанализирован с помощью свойственного
филологической науке ХХ века "универсалистского" подхода, который
стремится к обнаружению ряда общих закономерностей, опираясь на которые можно
описать любой текст.
Сон и явь у Хармса - это два
вида бытия, но, в сущности, они не отличаются друг от друга. Реальность в
хармсовских произведениях строится по логике сна, поэтому точно установить
границу между ними зачастую невозможно. Причем затруднение идентификации
состояния персонажа охватывает как его самого, так и читателя:
Я лег на левый бок и стал
засыпать.
Я смотрю в окно и вижу, как
дворник метёт улицу.
Я стою рядом с дворником и
говорю ему, что, прежде, чем написать что либо, надо знать слова, которые надо
написать.
По моей ноге скачет блоха.
Я лежу лицом на подушке с
закрытыми глазами и стараюсь заснуть.
И действительно, захотелось
профессорше спать.
Идет она по улицам, а ей
спать хочется. Вокруг люди бегают какие то синие да зеленые, а ей всё спать
хочется.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |
