Курсовая работа: Основные темы творчества К.М. Симонова в 1950-1970-е годы

Нужна ли после разгрома Черданского и Дорохова еще одна — пятая картина? В четвертой был развязан главный сюжетный узел. Надо ли развя­зывать остальные? Думается, что надо. Зритель захочет знать, что же будет с Широковым? Как сложатся его взаимоотношения с Крыловой? Чем кон­чится история Твердохлебова?

Но дело не только в этих и других сюжетных узлах, требующих   своей Развязки. В   пятой   картине   драматург   доносит до зрителя   очень  важную цель: коллектив советских людей никогда не покидает человека, в какой бы беде он ни был. «Один! Тоже сказал — один! — говорит Твердохлебов, — не знаю такого слова и знать не хочу... На руке (сжимает руку в кулак) и то пять пальцев, а советский человек, если хочешь знать, в конце концов, коли прав, никогда один не останется». Почему же все-таки возникает впечатление, что конфликт в комедии «Доброе имя» не отличается такой напряженностью, как, скажем, в пьесе «Русский вопрос»?  Думается,  что оно  вызвано одним серьезным   просчетом драматурга.

Конфликт,    показанный   в  комедии,  является   производным  от   другого, основного конфликта, возникшего   далеко   за пределами  редакции. В  инсти­туте,  где работает  Твердохлебов,  развернулась  ожесточенная  борьба между передовым  ученым-новатором, за  которым   идет   студенческая   молодежь,  и группой бездарных и косных работников, пользующихся поддержкой со  сто­роны    беспринципного     директора    института.     Враги   передового   ученого в борьбе с ним решили использовать авторитет советской печати, и тут-то им понадобился такой тип, как Черданский.

Все, что происходит в редакции областной газеты, является лишь сво­его рода результатом этого большого конфликта, оставшегося за пределами сюжета комедии. Обо всем, что происходило в институте, о главном кон­фликте, мы узнаем лишь из рассказов Широкова, Андрюшина и других лиц. Это, несомненно, ослабляет напряжение.

Как и в предыдущих пьесах Симонова, в «Добром имени» есть ярко напи­санные, привлекательные эпизодические  лица. Мастерски обрисованы, напри­мер, муж и жена Трапезниковы.  К сожалению, другие эпизодические   лица в  «Добром имени» удались  Симонову меньше.  Остались  безликими, например,    строитель   газопровода  Токмаков,  жены   редакционных   работников — Акопова и Брыкина. Они выполняют чисто иллюстративную роль. Другие — секретарь   отдела    писем   Катя,   дежурный  секретарь   Тамара  Филипповна, литературный  сотрудник Санников — задуманы  интересно,  но их образы не успевают раскрыться с достаточной полнотой и приобрести   самостоятельное значение.

Недостаточно ярка  не только часть эпизодических лиц, но и некоторые персонажи, входящие в так называемый основной состав. Это относится пре­жде всего к заместителю редактора Брыкину и секретарю партбюро Акопову. О Брыкине известно, что он, а не Дорохов везет на себе тяжелый редак­ционный воз, что он любит проверить все до конца, прежде чем опубликовать материал в газете. Брыкин хорошо говорит на заседании, хорошо относится к Широкову и Крыловой.

И, однако, нет   в   его   характере   того   цементирующего начала, которое соединило бы все эти хорошие черты и качества в живой и индивидуальный образ. То же надо сказать и об Акопове. Автор хотел подчеркнуть в харак­тере Акопова спокойствие, выдержку. А выглядит он чересчур добродуш­ным, бесстрастным человеком. В репликах Акопова есть такие «профессиональные обороты», которые отнюдь не украшают язык пьесы. Он, например, говорит: «Вот я всю жизнь сижу на промышленности». Иное дело, когда к подобным оборотам прибегает такой старый «газет­ный волк», как Черданский. В его языке подобные обороты — добавочная краска к портрету старой газетной «шарманки», как зовет секретаря редак­ции Широков.

Есть в пьесе места, написанные так, что возникает впечатление нарочи­той «прозаизации» и обеднения речи персонажей. Крылова бранит себя дурой за то, что сомневалась в порядочности Ши­рокова. Тот успокаивает ее: «Ну, что вы, ей-богу, есть о чем говорить!» Но Крылова утверждает: «Молчите, я знаю, что говорю, — дура!» Крылова, конечно, очень обрадовалась, убедившись в честности Широкова. Но выра­жает свою радость она не только косноязычно, но и не соответственно сво­ему характеру.

Но при всех этих недостатках комедия Симонова «Доброе имя» не могла не привлечь внимания наших театров. Она страстно разоблачает людей, со­вершающих поступки, чуждые духу общества.

Вслед за «Русским вопросом» Симонов написал пьесу «Чужая тень». Это глубоко идейная, воинствующая пьеса, проникнутая страстной любовью к со­циалистической Родине, презрением и ненавистью к врагам нашего Отечества.

Действие пьесы К. Симонова «Чужая тень» развертывается в среде совет­ских ученых. Автор с гордостью говорит о великих достижениях нашей науки, о ее мировом значении, о ее подлинном гуманизме. Он страстно раз­облачает реакционную сущность буржуазного космополитизма, показывает, какую опасность и вред несут с собой раболепие и низкопоклонство перед буржуазной лженаукой. Место действия пьесы — научно-исследовательский институт в одном из университетских городов. Время действия — первые послевоенные годы. Перед нами, как и во всех пьесах Симонова, не дела давно минувших дней, а живая, волнующая современность. В течение десяти дней действую­щие лица пьесы переживают события, которые служат для них серьезнейшим уроком и жизненным экзаменом. Этот экзамен суров и труден.

Бактериологический институт, возглавляемый крупным микробиологом профессором Трубниковым, работает над изготовлением препарата по борьбе с болезнетворными микробами. Многие годы упорного труда, творческий риск, новаторская смелоеть, талант Трубникова и его помощников дали свои плоды — институт накануне важнейшего открытия. К Трубникову является его бывший университетский товарищ — профес­сор Окунев. Он доставил Трубникову письма от американских ученых. Амери­канские «коллеги» Трубникова в своих письмах выражают «сомнение» в пра­вильности его метода и просят прислать технологию изготовления препарата, открытого советскими учеными. За этим и явился Окунев. После некоторых колебаний Трубников передает ему для пересылки в Америку первую часть рукописи. Перед самим собой и перед Окуневым Трубников старается оправдать свой поступок рассуждениями, что «наука в конце концов неделима, что и в этом, если хотите знать, патриотизм — доказать всей великой мировой науке, что пусть мы не Гарли, пусть даже не Мюрреи, но что и мы, рус­ские, все-таки тоже чего-то стоим!»

Окунев тонко играет на самолюбии  Трубникова, на его эгоистическом стремлении к личной славе, на его слепом преклонении перед заграничными «авторитетами». Поступок Трубникова решительно и единодушно осуждается всем кол­лективом института. Мысли и чувства советских ученых с партийной страстностью выражает инженер Андрей Ильич Макеев, разоблачающий истинный смысл «теории» буржуазных космополитов, которые стараются громкими фразами о «единой, неделимой, мировой науке» прикрыть захватнические стремления американ­ских монополистов. Спор Макеева с Трубниковым — центральная сцена пьесы. Здесь с наи­большей полнотой раскрывается ее идейное содержание и патриотический пафос. Сдавая в споре с Макеевым одну позицию за другой, наглядно демон­стрируя всю отсталость и шаткость своей веры в «заокеанские авторитеты», Трубников пытается оправдаться — он, дескать, передал Окуневу лишь первую часть технологии с изложением метода усиления заражаемости микро­бов. «Я не дал дальнейшего, — говорит он, — технологии ослабления их для прививок».

«Дальнейшего? — восклицает Макеев. — А им и не нужно дальнейшего. Им   вполне   достаточно   того,   что вы им даете. Вы уткнулись в вашу про­блему   и   вообразили,   что во всем мире все только думают, что о спасении человечества от болезней. А там, в их мире, о спасении людей думают в де­сятую, в сотую очередь, а в первую очередь думают об уничтожении. Об уни­чтожении нас. Им не нужны ваши прививки. А если и нужны,   то   не   для спасения человечества, а   для   выколачивания   из   него   денег, что   они   уже успешно делают со всеми своими пенициллинами и стрептомицинами и что сде­лали бы и с вашими прививками, попади они им в руки. Подарить ваше откры­тие этим торгашам — уже преступление перед государством. Как вы не пони­маете? Но вы решились сделать вещь во сто раз худшую: ваш метод при­готовления чудовищно заразных микробов, который для вас только теорети­ческая ступень, для них будет их военной практикой!»

По-горьковски разоблачает К. Симонов тех заокеанских ученых, которые, продавшись капиталу, заняты изготовлением чудовищных средств истребления людей, и с горьковской страстностью утверждает принципы гума­низма, лежащие в основе  деятельности наших ученых. «Гуманизм  для уче­ного — это  драться! — говорит   коммунист Макеев. — Быть   солдатом  нашей армии в борьбе за будущее всех людей, всей культуры против всего   мрака, который надвигается на нас из той половины мира».

Для Макеева, инженера-строителя, события в бактериологи­ческом институте не есть стороннее дело в «чужом ведомстве». Как истинный советский патриот, он считает, что его близко касается все, что затрагивает интересы Советского государства, интересы Родины. Ясный и трезвый ум, сильный, волевой характер, твердая убежденность в правоте дела, которому он служит, — таковы основные черты его облика. Создавший яркий образ Макеева в спектакле МХАТ, народный артист ССОР Н. Боголюбов говорит о нем: «К. Симоновым этот образ выписан с пуб­лицистической остротой, темпераментно и ярко. Монологи Макеева полны ума, страстности, неопровержимы по своим идеям и по своей логике».

Трубников — талантливый ученый, он честно и преданно служит науке. Но он не понял огромной политической и государственной важности науч­ной проблемы, над которой работает руководимый им институт. После разоблачения Окунева Трубников переживает глубокое потрясе­ние, поняв, куда завело его преклонение перед иностранщиной. Он находит в себе мужество оценить свой поступок как преступление перед страной и на­родом, перед государством и партией.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8