Дипломная работа: Синтаксические особенности научных текстов Л.В. Щербы
Эта чрезвычайно
интересная мысль Щербы, хотя и получила отклик в работах по машинному переводу,
остается не реализованной до сих пор. Для этого требуется создать целеустремленные пассивные и
активные грамматики для каждого языка (что далеко не просто), а также ввести
соответствующее разграничение в методику преподавания, обычно смешивающую эти
два разных подхода.
Чрезвычайно интересны
также мысли Щербы о чистом и смешанном двуязычии, чему он посвятил статью,
написанную еще в 1930 г. для узбекского журнала, напечатанную на узбекском
языке. Ниже приводится подлинник ее, сохранившийся в рукописи.
В методическом наследии
Щербы имеется также и ряд статей по методике преподавания русского языка,
например по синтаксису, по орфографии и др. В последний год жизни он читает
доклад, рукопись которого, к сожалению, не сохранилась, имеются только тезисы к
докладу «Система учебников и учебных пособий по русскому языку в средней
школе».
Лев Владимирович
обладал исключительной способностью проникновения в чужие идеи, причем не только ученых, близких
ему по духу, как Бодуэн, но и более далеких по лингвистическому мировоззрению,
как Шахматов, или даже совсем чуждых ему, как Фортунатов. Поэтому ему так
удались помещенные в настоящем томе четыре очерка: о Бодуэне, Шахматове,
Фортунатове и Мейе. Читая эти блестяще написанные очерки, мы открываем для себя
важнейшие черты научного облика и своеобразие научных идей столь непохожих друг
на друга замечательных языковедов.
В характеристике Бодуэна,
пожалуй, самым неожиданным для своего времени, — а для многих, может быть, и
сейчас, — было утверждение Щербы, что «"психологизм", который
проходит красной нитью через все научно-литературное творчество Б. и который он
сам был склонен считать его существенной чертой, с одной стороны, был способом
уйти от наивного овеществления языка (выразившегося между прочим в смешении
звуков с буквами), а с другой, — реакцией против механического натурализма в
языкознании».46 И действительно, бодуэновская трактовка морфемы, его
учение о чередованиях, открытие им явлений «морфологизации» и
«семасиологизации» звуковых явлений, «диалектический синхронизм Б.», как его
характеризовал Щерба, являются гораздо более глубокими чертами лингвистической
теории Бодуэна, чем тезис о психологической сущности языка, носящий скорее
декларативный характер.
Гениальность
интуиции Шахматова, его огромный «объем сознания» Щерба показывает на примере его
анализа форм множественного числа имен существительных мужского рода. «На этом
примере, — пишет Щерба, — мне кажется, хорошо видно, как серая однообразная
масса фактов под напряженным, одухотворенным взором Алексея Александровича
приходит в движение, начинает группироваться, становится в определенные ряды и,
наконец, выдает свои тайны».
Отдавая должное
выдающимся достижениям Фортунатова в области сравнительной грамматики, которые
в наше время широко известны, анализируя труды Фортунатова в области
сравнительной грамматики индоевропейских языков и отмечая их выдающееся
значение, Щерба говорит: «Но если в этой области некоторые крохи фортунатовской
мысли все же стали всеобщим достоянием, то гораздо хуже дело обстоит с общими
идеями Филиппа Федоровича о языке: они просто никому не известны». [43,72]
Для иллюстрации Щерба
указывает на идеи Фортунатова об отношении между языком и диалектом, об отдельном слове и о сложных
словах, о форме слов, о классах слов и о словосочетаниях, а также на идеи в
области синтаксиса. Все время подчеркивая недооценку Фортунатова
современниками, Щерба заканчивает свой очерк следующими словами: «Филипп Федорович
был гениальным лингвистом своего времени, и только какие-то внешние
обстоятельства помешали ему сделаться одним из вождей мировой науки о языке».
Несомненный интерес
представляет также характеристика научного наследия Мейе, в котором Щерба больше всего ценил
труды по сравнительному языковедению. Заслугой Мейе в этой области, «главным
делом его жизни», Щерба считает «возврат сравнительной грамматики к филологии,
из которой она и произошла, заполнение той пропасти, которая была вырыта между
ними в XIX столетии».
Слова Щербы о
необходимости «возврата» к филологии становятся вполне понятными в свете его
теории троякого аспекта языковых явлений. Предметом филологии является ведь
глубокий анализ «языкового материала» как «неупорядоченного лингвистического опыта»,
из которого выводится «языковая система».
Достоинством трудов Мейе
Щерба считает и то, что он свои сравнительно-грамматические штудии связывает с
конкретной историей того или иного языка, «что было соединено у Гримма, но что
было разъединено в течение всего XIX в.». Ценил Щерба труды Мейе и за их
направленность на общелингвистические проблемы, решение которых он считал
основной целью всякого языковедческого исследования.
§ 2. Л.В.
Щерба – жизненный путь лингвиста–теоретика и педагога
Л.В. Щерба родился 20
февраля (5 марта) 1880 г. в семье инженера-технолога. В 1898 г., по окончании гимназии в
Киеве, где тогда жили его родители, Лев Владимирович поступает на естественный
факультет Киевского университета, но уже в следующем году переходит на историко-филологический
факультет С.-Петербургского университета, чтобы посвятить себя в дальнейшем
преподаванию русского языка и литературы, о чем мечтал с юношеских лет (так он
писал в одной из автобиографий). В 1903 г. Л.В. Щерба кончает университет и И.
А. Бодуэн де Куртенэ, под руководством которого он занимался, оставляет его при
кафедре сравнительной грамматики и санскрита. После сдачи магистерских
экзаменов в 1906 г. Л. В. получает командировку за границу и едет в Лейпциг, а
затем в Северную Италию, где самостоятельно изучает в деревне живые тосканские
диалекты. Затем во время осенних каникул 1907 и 1908 гг. едет в лужицкую
языковую область и по совету И. А. Бодуэна де Куртенэ занимается изучением
мужаковского диалекта лужицкого языка, являющегося таким образцом, в котором
выявляется взаимное влияние немецкого и лужицкого. В конце 1907 г. и в 1908 г.
Л. В. живет в Париже и работает в лаборатории экспериментальной фонетики Ж. П.
Руссло, изучая фонетику ряда языков и экспериментальные методы исследования. Одновременно
с этим он накапливает экспериментальный материал и по фонетике русского языка
для своей магистерской диссертации.
В 1909 г. Л. В.
возвращается в Петербург, избирается приват-доцентом Петербургского
университета и одновременно становится хранителем кабинета экспериментальной
фонетики (ныне
лаборатория имени Л. П. Щербы), основанного еще в 1899 г. профессором С. К.
Буличем, но находившегося в запущенном состоянии. Л. В. вкладывает всю свою
энергию и знания в развитие кабинета и добивается значительной дотации на
приобретение необходимой аппаратуры и книг. С тех пор и до конца своей жизни, в
течение тридцати с лишним лет, Л. В. неустанно развивает работу лаборатории,
являвшейся его любимым детищем.
Годы с 1909 по 1916
были очень плодотворными в научной деятельности Л.В. Щербы. В 1912 г. он
публикует и защищает магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественном
отношении», а в 1915 г. — докторскую «Восточнолужицкое наречие». В 1916 г.
он избирается профессором Петроградского университета и находится в этой
должности до эвакуации из Ленинграда в 1941 г. В этот период Л. В. участвует и
в работе других учебных и научных учреждений, где он занимается
организационной, педагогической и научной деятельностью, как-то: на курсах
иностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, в Петербургском учительском институте,
на Бестужевских женских курсах, в Институте живого слова, в Институте истории
искусств и др.
Начиная с молодых лет
Л.В. стремится соединить свои теоретические изыскания с практикой в разных ее
аспектах, применить их для развития культурного строительства в нашей стране. Так, уже в 1914 г. он заботится о
развитии языковой культуры студентов университета и организует кружок по
изучению русского языка (среди участников его были С.Г. Бархударов, Ю.Н.
Тынянов и др.), руководителем которого он был в течение нескольких лет. Л.В.
был связан также и со школой, сначала в качестве председателя педагогического
совета, а после революции — директора 1-й единой трудовой школы Петроградского
района. Как пишет в биографии Л. В. его сын, «Лев Владимирович сознательно
берет на себя административные обязанности...: он ищет верных и широких
возможностей влиять на организацию преподавания, на его характер».
[6,74] Это стремление его быть полезным в развитии образования прежде
всего в средней, а затем и в высшей школе лежит в деятельности Л.В. в течение
всей его жизни.
Особо следует
упомянуть деятельность Л.В. в 20-х годах в качестве организатора и руководителя различных
курсов иностранных языков (фонетический институт практического изучения языков
и др.). Л. В. предполагал организовать в этом институте наряду с преподаванием
разных других языков (западноевропейских и восточных) также и преподавание русского
языка для нерусских. Л.В. вводит там преподавание иностранных языков по
фонетическому методу и разрабатывает свою оригинальную систему.
Начиная с 20-х годов
Л.В. является бессменным председателем Лингвистического общества (естественного продолжения
лингвистического отделения Неофилологического общества) и группирует вокруг
себя лингвистов разнообразных специальностей. С 1923 по 1928 г. под редакцией
Л.В. выходит четыре выпуска сборника «Русская речь», задачей которого была
популяризация лингвистики. В них принимали участие как ученые старшего
поколения, например Д.Н. Ушаков, В.И. Чернышев и др., так и молодые, например
С.Г. Бархударов, С.И. Бернштейн, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин и др.
В 1924 г. Л. В.
избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, и с этого времени начинается его
плодотворная деятельность в области теории составления словарей, завершающаяся
в 1940 г. написанием труда «Опыт общей теории лексикографии».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 |