Курсовая работа: Искусство Испании

Рассказ о написании “Махи обнаженной” и “Махи одетой” восходит к внуку художника Мариано, который именно так, пользуясь семейным преданием, описывал историю создания этих произведений: визит отца Бави с незнакомой девушкой.

Задержаться перед двумя работами одновременно зрители не могли, так как картины были соединены особым шарниром, повернув который Годой мог убрать “одетую маху” находящуюся сверху, и только тогда открыть “Обнаженную маху” – “раздеть женщину прямо на глазах у зрителей. Картины находятся в Прадо, а выполнены были, скорее всего, в 1802г., когда в коллекцию князя Мира попала из собрания Альбы работа Веласкеса, что и побудило, очевидно, его дать Гойе подобный заказ. В 1815г., когда ранее конфискованная коллекция Годоя была разобрана, на “Мах” обратила внимание инквизиция, и художник получил вызов в Мадридский трибунал для опознания и объяснения цели создания картин (протокол допроса не сохранился). Действительно, после Веласкеса это было первым изображением в Испании обнаженного женского тела.

Благодаря роману Лиона Фейхтвангера “Гойя, или тяжкий путь познания” и кинокартинам чрезвычайную популярность получила версия о том, что моделью для мах была Каэтана Альба. Обнаруженные со временем весьма интимные рисунки Санлукарского и Мадридского альбомов[26] как будто подтверждали это, хотя лишь отчасти и косвенным образом. На самом деле женщина, которую мастер изобразил на этих полотнах, гораздо моложе герцогини, которой в 1797 году, когда такие портреты могли быть написаны, исполнилось уже 35 лет. Стилистически работы явно указывают на более позднюю дату: 1800- годы. Маха совсем не похожа на герцогиню (портреты 1795 и 1797 годов). Черты лица, форма рук говорят отнюдь не об аристократическом происхождении модели. Наконец, не существует никаких доказанных свидетельств, что кто-либо владел картинами до Годоя. Кроме Альбы в махе пытались видеть Хосефу Тудо, любовницу Годоя, на –которой, по некоторым данным, он даже был тайно женат. В отличии от традиционных Венер, махи представлены в ином интерьере. Роскоши и занятности здесь вовсе нет, как нет и видимого «выхода» в природу. Крытая оливково-зеленым в одном и синим в другом случае кушетка с высокой спинкой, две серебристо-белые подушки, смятые простыни – вот вся «оправа» женскому телу. Простой однотонный задник – буроватый и подвижный во внешней картине, лиловеющий, спокойный и глубокий во внутренней – служит фоном композиции. Простота эта почти аскетичная. Композиция, властно очищенная от всяких аксессуаров, впечатляет своей повышенной отчетливостью, какой-то заранее исключающей всякую декоративность прямотой и ясностью фиксации реального факта – женского тела на ложе, тела распростертого, ждущего. Без остатка исчезла и идеальность. Эта цыганка запечатлена во всей резкой этнической и социальной характерности; она будто взята прямо с –улицы, где плясала с бубном и кастаньетами, и теперь в мастерской, под пристальным взглядом художника чувствует себя временами почти принужденно. В отличии от «Одетой махи», «Обнаженная» – ничего не прячет. Ее тело открыто, ее ставшее удивительно утонченным и почти чеканным лицо, выглядит значительно моложе, чем у «Одетой махи». Образ, созданный Гойей в этой двухслойной картине, являл собой вовсе не ту статичную антитезу, как сейчас, когда обе ее части разделены, повешены рядом и воспринимаются параллельно. Изначально он был задуман, по всей вероятности, как парадоксально развивающийся во времени от зрелости к юности. Итак, творение Гойи заключает в себе не только раздвоение одного образа, не только обособление его противонаправленных в пределах исторического времени тенденций, не только развитие от одной к другой, но еще и борьбу их, в которой последнее слово может быть предоставлено вовсе не тенденции положительной.        ОБНАЖЕННАЯ

ЖЕНЩИНА

В 1659 году Веласкес покидает Мадрид вместе со своим зятем чтобы приготовит помещения для короля по пути следования, вплоть до Ируна. Веласкес заведовал всеми приготовлениями к встрече Людовика XIV, для подписания Пиренейского трактата. По окончании празднеств внезапно вернулся в Мадрид, где уже носился слух о его кончине. Этот слух явился отголоском тех трудов, которые пришлось пренести художнику, так как утомительное путешествие короля, несомненно, ускорило его кончину. По словам собственного его письма, он был «измучен ночными переездами и усиленными работами в течении дня». Произошел возврат итальянской лихорадки, сопровождающейся сильными болями в области желудка и сердца. Филипп IV послал ему первоначально двух своих врачей, а затем, вероятно по их совету, архиепископа Тирского. 6 августа 1660 года Родригес де Сильва Веласкес Диего отошел к вечной жизни в мире и спокойствии. Хуана Пачеко, его жена, умерла через несколько дней после смерти мужа.

На пъедестале статуи, воздвигнутой в честь Веласкеса в Севилье его согражданами, можно прочесть: «Живописцу истины».

Смерть застигла Гойю в Бордо 16 апреля 1828 года, радостная весть о приезде единственного сына так потрясла его, что он тут же скончался, окруженный друзьями, у родственницы, которая вела его хозяйство и её прелестной дочери, сделавшейся впоследствии известной художницей Розарио Вейс. Гойя был похоронен на кладбище Grande charteuse в Бордо, в фамильном склепе родственной семьи Гойкоэчия. Его останки покоятся в церкви Сан-Антонио де Ла Флорида, под собственными фресками художника. В 1899 году Франция решила передать прах его родине, но среди останков найденных в могиле, нельзя было установить, которые именно принадлежат великому художнику.

Заключение:

Одни портреты Гойи XVIII века говорят о том, что в Испании творилось нечто странное и недоброе. Если не знать, кого изображают эти картины, то едва ли можно догадаться, что это пресловутые испанские гранды, правнуки тех самых надменных особ, тех чопорных, зашнурованных и расчесанных принцесс, которые позировали Веласкесу. «Портрет королевской семьи» не раз сравнивали с «Фрейлинами» («Las meninas») Веласкеса, в свое время детально изученными и даже скопированными Гойей. В основе той и другой картины лежит величественная метафора всевидящего ока художника, которого сильные мира сего мнят слугой, но который торжествует над ними и даже делается их хозяином в ту самую минуту, когда они прибегают к его услугам, становятся его моделями, доверяют его проницательности свой облик, а его кисти – свое будущее, свою посмертную репутацию.

И Веласкес и Гойя превращают свои картины в своеобразные «Автопортреты с королевской семьёй», а королевские дворцы – в свои мастерские. Но делают они это с противоположенным смыслом. Веласкес – в известной степени для того, чтобы воплотить «звездный час» придворного живописца, когда, повинуясь ему и подчиняясь условиям сеанса, «высшие» мира сего вовлекаются в таинство живописи, утрачивая при этом обычную свою надменность, недоступность, становясь проще, человечнее, даже добрее и открываясь для сопереживания художника. Гойя – для того, чтобы продемонстрировать полную независимость своих освобожденных от придворного пиэтета мысли и кисти. Веласкес «покорял» своих высоких покровителей, продолжая числить их на высоте положения. Гойя развенчивал величие, будто повторяя едкие слова знаменитого монолога Фигаро: «…думаете, что вы сильные мира сего, так уж, значит, и разумом тоже сильны?.. Знатное происхождение, состояние, положение в свете, видные должности – от всего этого не мудрено возгордиться! А много ли вы приложили усилий для того, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего»[27].

У Гойи нет героя, его герой - сама картина, то есть, сам визуальный язык. Гойя делает шаг в продолжение стратегии Веласкеса: если Веласкес констатировал смерть Предмета, то Гойя констатировал смерть Героя, а вслед за этим и смерть Автора. Исходя из этого, можно заметить в произведениях Веласкеса такие чувства и мысли о жизни, которые для человека того времени удивительны. Есть в его картинах печаль, серьезность, суровость, словно бы осуждающие всякое веселье. Возможно, именно эта сторона его творчества могла бы сегодня особенно заинтересовать новые поколения художников, столь упорно старающихся показать «безобразную изнанку ковра, именуемого жизнью». Главное в Веласкесе и Гойе (помимо национальной самобытности) то, что изобретенная ими «плоскостная живопись, избравшая свет в качестве единственного исходного материала <...> выводит напрямую к импрессионизму. Гойя, опираясь на опыт Веласкеса, создал великие законы каллиграфии, определившие почерк живописи в течение всего XIX и начала XX века»[28].

Список литературы

А. Бенуа “Гойя” журнал “Смена” №3 1996г. стр. 119-137

Эли Фор “Веласкес” пуб. и подготовка материала А. Владимирова журнал “Смена” №5 1995г. стр. 150-165

Ричард Шикель. “Мир Гойи”, 1746 – 1828г.” / Пер. с англ. Бажановой Г. – М., Терра 1998г. – 192с.

Шнайдер М. Ф. “Франсиск Гойя” Пер. с нем./ Общ. ред. и послесл. и прим. Ф. В. Заничева. – М. Искусство, 1988г. – 284с.

Сидоров А. А. “Гойя” “Искусство” М.1936 г.

Ромм А. Г. “Франсиско Гойя” М-Л 1948г.

Колпинский Ю.Ф. “Франсиско Гойя” М 1962г.

Никитюк О.Д. “Франсиско Гойя” М. 1962г.

Визари Дж. “ Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих” в 5 т. Пер. Венедиктова А.И. и Габричевского М . И. 1994г.

А. Якимович “Художник и творец Диего Веласкес” Изд-во “Советский художник” М. 1989г.

В. Н. Прокофьев “Гойя в искусстве романтической эпохи” “Искусство” ”/ВНИИ искусствознания. –М., Искусство, 1986. – 215 с.

Э.Д.Д. “Искусство” т.2 “Аванта+” 2000. 656 с.

“История зарубежной литературы XVII века”. Под ред. М. В. Разумовской. М 1999. 254 с.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8