Реферат: Формальная школа в русской философии
Журнал "Печать и революция"
в 20-е гг. имел специальный дискуссионный раздел "К спорам о формальном
методе", на его страницах публиковались статьи как сторонников формальной
школы, так и ее противников. В 5-м выпуске за 1924 г. там была напечатана
статья А.В. Луначарского "Формализм в науке об искусстве". Автор ее
признает, что "далеко не всякое бессодержательное искусство лишено
ценности", что "формальная работа присуща всякому искусству", а "в
некоторых случаях искусство может целиком свестись к формальной работе",
например в прикладном искусстве и художественной промышленности, в игре словами
("присказки, припевы или заумь"). Однако марксистски ориентированный
теоретик искусства полагает, что на высшей ступени искусство "захватывает
своей особой манерой организации вещей <... > также мир высших и
сложнейших эмоций и их комплексов, идей и их систем". Полемизируя с
Эйхенбаумом, Луначарский порицает формалистов за отрицание ими связи между
искусством и другими областями культуры, за то, что они не хотят видеть "в
творчестве даже классической эпохи живого переживания, которое ведь всегда есть
социальный акт", хотя "в кучах щебня иной раз находишь у формалистов
интересный факт или здоровую мысль". Сведение Эйхенбаумом, по мнению
Луначарского, всякого литературного произведения "к словесному фокусу"
напоминает ему "анекдот о господине, который на бетховенском концерте на
вопрос: "Что сейчас будут играть? " - ответил: "Будут скрипеть
конским волосом по кошачьей кишке".
При всей остроумности сравнения
формального анализа произведения искусства с персонажем этого анекдота
полемическая стрела Луначарского не попадала точно в цель. Ведь формализм, даже
в музыкальном исследовании, занимается не формой музыкального инструмента, а
самой музыки, в том числе и музыки Бетховена. Другое дело, исчерпывает ли
формальное исследование все богатство этой музыки как
художественно-эстетического явления.
По этой проблеме разгорелась
дискуссия даже среди тех, кто ранее разделял воззрения сторонников формальной
школы. В 1923 г. в качестве предисловия к небольшой книжке О. Вальцеля
появилась статья В.М. Жирмунского "К вопросу о "формальном методе".
Автор этой статьи, сам примыкавший к ОПОЯЗу, ставит вопрос о границах
формального изучения искусства. Не отрицая самой задачи формально-эстетического
подхода к литературным явлениям, Жирмунский выступает против претензии такого
подхода на универсальное значение, основанного на убеждении в том, что "в
искусстве нет ничего, кроме искусства". С точки зрения истории
художественной культуры он критикует трактовку искусства только как "приема",
полагая, что художественное творчество "может заключать в себе элемент
познавательный, моральный, религиозный". Он упрекает сторонников
формализма в игнорировании тематической стороны искусства, особенно поэзии, как
"в искусстве предметном, тематическом", в котором сам "словесный
материал не подчиняется формальному композиционному закону". Жирмунский
призывает "провести особенно отчетливо границу между формальными заданиями
науки о литературе и формалистическими принципами ее изучения и истолкования".
"Нельзя думать, - полагает он, - что вопросами метрики, инструментовки,
синтаксиса и сюжетосложения (т.е. сюжетной композиции) исчерпывается область
поэтики: задача изучения литературного произведения с точки зрения эстетической
только тогда будет закончена, когда в круг изучения войдут и поэтические темы,
так называемое содержание, рассматриваемое как художественно действенный факт".
С критикой формализма выступил в
середине 20-х гг. Лев Семенович Выготский (1896-1934), ставший впоследствии
крупнейшим психологом, в книге "Психология искусства", завершенной в
1925 г., но изданной только 40 лет спустя, притом воспринятую в 60-х гг. как
теоретически актуальную. В главе книги "Искусство как прием"
отмечается, что "формула формалистов "искусство как прием"
естественно вызывает вопрос: "прием чего? ". Выготский присоединяется
к мнению Жирмунского о том, что "прием ради приема, прием, взятый сам для
себя, ни на что не направленный, есть не прием, а фокус". Сторонники
формальной школы провозглашали отказ "от всякого психологизма при
построении теории искусства. Они пытаются изучать художественную форму как
нечто совершенно объективное и независимое от входящих в ее состав мыслей и
чувств и всякого другого психологического материала". Но психологическое
значение искусства, вытолкнутое в дверь, лезет в окно, притом не в лучшем виде.
Автор "Психологии искусства" убедительно показывает, что "основной
недостаток формализма - непонимание психологического значения материала - приводит
его к <... > сенсуалистической односторонности": целью
провозглашаемых ими "приемов" оказывается то же восприятие и
переживание, но только в самом примитивном виде как элементарный гедонизм. Вместе
с тем "совершенно ясно, что далеко не всякое восприятие формы будет
непременно актом художественным".
Но и теоретико-литературные воззрения
самого Шкловского претерпели определенную эволюцию. Еще отвечая Троцкому (хотя
этот ответ был опубликован только в 1990 г), Шкловский подчеркивал свой интерес
к смыслу произведения, к его "смысловому материалу", который "художественно
оформлен". Для него "содержание" - одно из явлений смысловой
формы. Мысли, входящие в произведение, - материал, их взаимоотношение - форма".
Эволюционировали и эстетические
и теоретико-литературные воззрения и других опоязовцев, которые в середине 20-х
гг. отходят от первоначальных формалистических установок, по которым искусство
как "сумма приемов" существует вне внутренней связи с другими
явлениями, вне исторического времени. В работах Эйхенбаума появляется серьезный
интерес к истории, к историко-бытовой обусловленности литературной деятельности.
В статье 1926 г. "Теория "формального метода" он пишет об
эволюции формального метода: "От установления единства приема на
разнообразном материале мы пришли к дифференцированию приема по функциям, а
отсюда - к вопросу об эволюции форм, то есть к проблеме историко-литературного
изучения". "Теория и история, - утверждал один из ведущих теоретиков
формальной школы, - слились у нас не только на словах, но и на деле. Мы слишком
хорошо обучены самой историей, чтобы думать, что ее можно обойти". Свою
концепцию "литературного быта", которая была попыткой выявить
социальную обусловленность художественного творчества без вульгарного
социологизма, Эйхенбаум проводил в исследованиях творчества Лермонтова, Льва
Толстого и других писателей, в том числе современных.
Юрий Николаевич Тынянов (1894-1943)
был не только выдающимся теоретиком формальной школы, но и замечательным
писателем - автором исторических романов, посвященных Кюхельбекеру ("Кюх-ля",
1925), Грибоедову ("Смерть Вазир-Мухтара", 1927-1928), Пушкину
(1935-1943), таких рассказов, как "Подпоручик Киже", повести "Восковая
персона", нескольких киносценариев. Теоретико-исследовательская
одаренность и прямая причастность к художественному творчеству дала возможность
Тынянову, сохраняя действительные достижения формальной школы, обогатить их
пониманием произведения искусства как системы элементов, имеющих свое
функциональное значение, притом формальные элементы связаны с семантическими,
смысловыми (книга "Проблема стихотворного языка", 1924). Он проявил
глубокий интерес к литературной жизни и эволюции (статья 1924 г. "Литературный
факт", работа 1927 г. "О литературной эволюции"), к социологии
литературы не в вульгарно-марксистском ее понимании. В статье "О
литературной эволюции" Тынянов формулирует важнейший "сдвиг" в
эволюции самой формальной школы: "Изучение эволюции литературы возможно
только при отношении к литературе как к ряду, системе, соотнесенной с другими
рядами, системами, ими обусловленной. Рассмотрение должно идти от конструктивной
функции к функции литературной, от литературной к речевой. Оно должно выяснить
эволюционное взаимодействие функций и форм".
Внимание к социологической
стороне художественного произведения проявил и Шкловский в книге "Матерьял
и стиль в романе Льва Толстого "Война и мир"" (1928), но
органического сочетания принципов ОПОЗа и социологического анализа не
получилось, да и сам социологический анализ оказался достаточно вульгарным. Это
и дало основание критику И.М. Нусинову написать об этой книге статью "Запоздалые
открытия, или Как В. Шкловскому надоело есть голыми формалистскими руками, и он
обзавелся самодельной марксистской ложкой" (журнал теории и истории
литературы "Литература и марксизм". 1929. Кн.5). Критик поймал
Шкловского на слове, написавшего в книге "Третья фабрика": "Мы
не марксисты, но если нам в нашем обиходе понадобится этот инструмент, то мы не
станем есть руками".
Кризис формальной школы
обусловлен был как внутренними причинами - соприкосновением ее сторонников с
новым, неподдающимся формальным установкам материалом, так и причинами внешними:
давлением на них официальных литературных критиков. Обороняясь от них, они
пытались свой инструментарий не без таланта применить и к вполне ортодоксальным
предметам: Тынянов в 1924 г. пишет работу "Словарь Ленина-полемиста",
а Шкловский - статью о стиле Ленина. Когда борьба с формализмом усилилась,
Шкловский написал в "Литературной газете" покаянную статью "Памятник
научной ошибке" (1930).
Страницы: 1, 2, 3 |