Контрольная работа: Сюрреализм

В своих картинах Магритт создает мир фантазии и сновидений. Блистательно манипулируя чувствами зрителя, художник помещает привычные предметы, прорисованные в мельчайших деталях в абсурдной обстановке и комбинациях, что рождает ощущение таинственной напряженности. «Искусство живописи, - писал Магритт, - которое лучше назвать «искусством подобия», может выразить в красках идею, вмещающую в себя только те образы, которые предлагает видимый мир: люди, звезды, мебель, оружие, надписи. Интуиция подсказывает художнику, как расположить эти предметы, чтобы выразить тайну»[79].

Другими словами, Магритт жил, «как и все другое», в мистерии мира. Вместо того чтобы доискиваться до более или менее новой и оригинальной манеры живописи, или же изобретать новые технические приемы, он предпочитает доходить до глубины вещей, используя живопись в качестве инструмента мышления и философской мудрости, средства узнавания, неотъемлемо связанного с тайной, с необъяснимым. «Без тайны ни мир, ни идея невозможны», - не уставал повторять Магритт[80].

Именно поэтому его искусство очень часто называли «снами наяву». Отсюда неожиданная трактовка «внутреннего и внешнего» в картинах Магритта. «Мои картины, - утверждал художник, - не сны усыпляющие, а сны пробуждающие». И недаром другой видный мастер-сюрреалист, Макс Эрнст, увидев его выставку, сказал: «Магритт не спит и не бодрствует. Он освещает. Завоевывает мир мечтаний»[81].

Темой многих картин Магритта стала так называемая «скрытая реальность». Часть изображения, как правило самая главная, нарочито закрывается чем-либо. Художник написал несколько подобных картин, назвав их «Большая война». В своем письме к его биографу и другу Патрику Уолдбергу Магритт так объясняет смысл этих работ: «Интересное в этих картинах - это внезапно ворвавшееся в наше сознание присутствие открытого видимого и скрытого видимого, которые в природе никогда друг от друга не отделяются. Видимое всегда прячет за собой еще одно видимое. Мои картины просто выявляют такое положение вещей непосредственным и неожиданным образом. Между тем, что мир предлагает нам как видимое, и тем, что это данное видимое под собой прячет, разыгрывается некое действие»[82].

Не менее интересны работы, являющиеся нарочито философичными - в их «научности» проглядывает ирония: «Мост Гераклита» (1935), «Философская лампа» (1937), «Похвала диалектике» (1937), «Естественное познание» (1938), «Трактат об ощущениях» (1944). Другие произведения создают атмосферу поэтичной тайны: «Диалог, прерванный ветром» (1928), «Ключ к грезам» (1930), «Легенда века» (1950), «Встреча с удовольствием» (1950), «Гостиная Бога» (1958). В то же время у Магритта есть работы, создающие мощный синтез пластики и красноречивой идеи, такие как «Влюбленные» (1928), «Мания величия» (1948), «Ящик Пандоры» (1951), «Плагиат» (1960), «Триумфальная арка» (1960), «Личный дневник» (1964).

Кроме того, в творчестве Магритта присутствуют произведения, название которых нарочито противоречит изображенному на них: наглядным примером такой картины является полотно с изображением трубки, на котором написано «Это не трубка».

Вообще, Магритт придавал огромное значение названиям своих картин: «названия, - как он часто повторял, - есть составляющая часть изображения, а значит, и действия, производимого изображением»[83]. Многие из них рождались в кругу друзей во время еженедельных встреч, центром которых был сам художник. Его друг и соратник Поль писал: «Название изображения вступает в брак с картиной не потому, что оно оказалось более или менее удачным или остроумным комментарием. Инспирированное изображением, название возникает из просветления, соответствующего тому, что оно должно назвать»[84]. Названия картин Магритта многозначны, они всецело принадлежат картинам и помогают понять их метафорический язык. Удивительно, но не смотря на то значение, которое художник придавал названиям, тем не менее, он никогда не писал их прямо на полотнах. «Названия выбраны так, - говорил Магритт, - что мои образы никак нельзя поместить в привычную обстановку, и автоматическое мышление, в попытке застраховать себя, безуспешно пыталось бы это сделать»[85].

Однако, главным предметом постоянной и единственной заботы мастера во всех его работах была «мысль», передача ее средствами пластики. В его картинах мысль становится видимой реальностью - он позволяет воочию увидеть сам процесс мышления. Искусство художника, писал Магритт, «позволяет с помощью живописи описывать мысль, готовую проявиться. Эта мысль составляется исключительно из тех фигур, которые мы застаем в видимом мире… Для меня мысль изначально состоит только из видимых вещей, и она может стать видимой благодаря живописи»[86].

Свою работу художник начинает с постановки вопроса, а затем пытается найти ответ в процессе эскизирования: «Я беру произвольный предмет или тему в качестве вопроса, - писал он, - и затем принимаюсь за поиски другого объекта, который мог бы послужить ответом. Чтобы стать кандидатом на ответ, этот искомый объект должен быть связан с объектом-вопросом множеством тайных связей. Если ответ напрашивается во всей ясности, то связь между двумя предметами налаживается»[87]. Именно поэтому мертвая природа у Магритта всегда красноречива, хотя и немногословна, а предметы, выбираемые им в качестве объектов, очень точно отражают суть идей художника.

Кроме того, Магритт не признавал символов и очень обижался на тех, кто усматривал в его работах символический смысл. «То, что я пишу, - утверждал художник, - не имеет ничего общего с символикой. Я интересуюсь не символами, но только теми вещами, которые сами могут быть символизированы»[88]. Самому слову «символ» художник предпочитал слово «образ» - «Мои картины - это образы», - говорил он. «Образ – это чистое произведение духа. Он не следует из простого сравнения, но из сближения двух более или менее удаленных реальностей. Чем отдаленнее и вернее отношения между сближаемыми реальностями, тем сильнее получится образ тем более его эмоциональная сила и поэтическая действенность. Две реальности, которые не имеют между собой отношений, не могут сблизиться и сотворения образа не происходит»[89].

Однако, Магритт честно принимал для себя и предупреждал других о том факте, что «Совершенный образ действует эффективно только в продолжение очень короткого времени. Ощущения, которые сначала воспринимаются как бы впервые, очень скоро, в силу привычки, теряют свою остроту… Итак, согласно этому закону, созерцатель должен приготовиться к тому, что, достигнув в какой-то момент совершенно особой степени осознания, он вынужден будет смириться с тем, что не сможет продлить этого состояния»[90].

Если же говорить о манере письма Магритта, порой напоминающей скорее раскрашивание, нежели живопись, то она наглядно подчеркивает приоритет мысли над формой, не позволяя живописным красотам затмить основную идею. «Только разбив стекло с нарисованным на нем ложным образом, скрывающим истинную реальность, можно увидеть ее во всем сияющем блеске», - считал он[91].

Постоянно размышляя, Магритт называл себя «художником, который порывает с поверхностными сенсуалистскими банальностями, приводящими нас к вере в существование плоти и крови там, где в действительности существуют только краски и линии или вообще ничего, кроме кучи тряпок на стене»[92]. Основываясь на этой особенности творчества мастера, Рене Пассерон указывает на существование в его пластическом языке пяти типичных «речевых фигур»: внешнее противоречие (тяжелый - легкий, день – ночь, близко - далеко); логический перенос (яйцо вместо птицы, лист вместо дерева); нелогичное наслоение (яблоко на лице, стакан на зонтике); овеществление (тело, которое становится деревянным, каменным); абсолютно загадочное (то, что не поддается расшифровке, оставаясь абсурдом).

Тем не менее, неприятие художником основополагающих принципов сюрреализма и концепции психоанализа З. Фрейда приводят к тому, что уже в 1930 году происходит разрыв с Бретоном, и Магритт возвращается в Брюссель, где и доживает остаток жизни. Свое неприятие он объяснял следующим образом: «искусство, как я его понимаю, не подвластно психоанализу: это всегда тайна»[93]. Немаловажную роль сыграл и тот факт, что Магритт презирал художников, чьи способности сводились к техническим приемам и сосредоточивались на материалах.

Таким образом, возвратившись из Парижа, Магритт становится одним из руководителей бельгийского сюрреалистического движения. Он много выставляется: в 1936 году выставка его работ открылась в нью-йоркской галерее, а спустя всего год - в Лондонской галерее. Художник левых убеждений, Магритт сотрудничал и с коммунистическими изданиями: в частности, в «Гласе народа» он публиковался под псевдонимом Флоран Берже (так звали его тестя).

В послевоенные годы он пишет в технике, близкой к импрессионизму: этот период его творчества получил название периода «яркого солнца». А уже в 1950-е годы Магритт работает как монументалист: им созданы большие монументальные росписи Дворца изящных искусств в Шарлеруа под названием «Невежественная фея» (1957), а также роспись «Заколдованное королевство» (1953) для казино в Кнокк-Ле-Зут.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8