Контрольная работа: Сюрреализм
Именно
поэтому, основополагающим принципом сюрреалистической эстетики явилось, прежде
всего, автоматическое письмо, в процессе которого и должны были родиться
«ошеломляющие образы»: речь шла о том, «чтобы в процессе написания или
произнесения слов в момент гипнотического состояния передать функционирование
мысли, ее следы...», поэтому «само определение сюрреалистической деятельности
неотделимо от определения автоматизма»[54].
Не
менее важной составляющей является особое понятие «объективной случайности», -
почти обязательное обращение к черному юмору и значение игрового начала: «сюрреализм
- это, прежде всего, игра, всевластная игра»[55].
Именно эти определяющие черты и являются, по мнению последователей сюрреализма,
предпосылками рождения «ошеломляющего образа».
Так
же, необходимым условием рождения нового искусства Бретон считал наложение
грезы на явь - не просто предпочтение сновидению, но именно полное равноправие,
смешение пригрезившегося и реально видимого. Бретон возмущался привычкой
сознания придавать совершенно разное значение случившемуся в состоянии
бодрствования и пережитому во сне. «Мы полагаем, - уточнял Бретон, - что все
эти веши должны совпадать или же накладываться друг на друга на этой границе…»[56]. Той «новой реальности»,
которая открывалась таким путем, сюрреалисты придают мистический смысл: «В
полном одиночестве, при наступлении сна», говорит Бретон; «образы в полусне»[57], говорит Эрнст.
Состояние сна и становилось, таким образом, адекватным творчеству.
Стремясь
уяснить явления, протекающие в бездонных глубинах духа, сюрреалисты обращаются
к записи сновидений, изучению детского творчества, искусству душевнобольных,
видя в этом «примитивную, анархическую и творческую силу внутренней жизни,
свободной от велений рассудка»[58].
Воплощение в сюрреализме подсознательного придает даже узнаваемым предметам
ирреальный смысл, что делает такую образность антиподом реалистического творчества.
Реальность подсознания отражается с фотографической детальностью и точностью и
утверждается в противовес реальности разумного видения. «Интуиция –
провозгласил Бретон - единственное средство познания истины, ибо разум здесь
бессилен и акт творчества имеет иррациональный, мистический характер»[59].
Именно
поэтому, родовой признак сюрреализма - это досконально выписанные и легко
узнаваемые предметы, поданные, однако, в сочетаниях, которые ставят в тупик.
Сюрреалистическая предметность близка предметности театра абсурда: бытовое
здесь предстает в чудовищных комбинациях, порождая ощущение фантасмагории. Абсурдные
сочетания обычных, почти банальных предметов - основа сюрреалистической поэтики.
То, к чему мы привыкли в комнате, вынесено из нее, то, что должно быть на
просторе - оказывается в замкнутом пространстве.
В
классической литературе сюрреализм традиционно представлен как течение,
основанное отчасти на теории психоанализа З. Фрейда. И действительно,
представители сюрреализма искали мистическую истину на уровне о двух определяющих
инстинктах - эросе и танатосе. Однако, по мнению Ж. Шенье-Жандрон, чьи сведения
базируются на изученных ею заметках записной книжки А. Брентона, между представителями
сюрреализма и известным психоаналитиком существовала глубокая полемика. Фрейд
считал словоизлияния больного («свободные ассоциации») способом познания
человека и среды, сюрреализм же, в свою очередь, видел в этом процессе основную
цель: только в таком состоянии человек (и художник) проявляет себя,
освобождается от давления общества, становится личностью. «Для психоаналитиков,
- осуждающе писал Бретон, - автоматическое письмо только средство исследования
подсознательного. Они отказываются рассматривать продукт автоматического письма
сам по себе»[60].
Именно
поэтому, в одном из писем Бретону, Фрейд благодарит за внимание к своим трудам,
но признает свою неспособность понять, «чего же хочет сюрреализм»; а в другой
раз он вообще называет сюрреализм «фетишизированным извращением», поскольку «избрав
подсознательное, отдав ему предпочтение, сюрреалистическая мысль ограничила
себя лишь частью явления»[61].
Таким
образом, творчество сюрреалистов хоть и представляется на наш взгляд достаточно
своеобразным, тем не менее, мы не можем не согласиться с мнением исследователей
в том, что в истории мирового искусства это течение осталось как одно из самых
ярких явлений, и, не смотря на прошедшие десятилетия, и в настоящее время
влияет на современное искусство не самым последним образом. И если говорить о
сюрреализме как о самобытном художественном направлении, то будет уместным
завершить данный обзор следующим высказыванием, характеризующим подлинное
стремление сюрреалистов: «поддержать в живом, активном состоянии ту поистине
безграничную систему аналогий, которая позволяет человеку связать между собой
предметы, внешне предельно удаленные, и хотя бы отчасти открыть природу
наполняющих вселенную символов»[62].
ГЛАВА
2. ТВОРЧЕСТВО МАКСА ЭРНСТА (1891-1976)
Макс
Эрнст родился в германском городке Брюль, недалеко от Кёльна. Его отец, Филипп Эрнст,
преподаватель в школе глухонемых и несостоявшийся живописец, мечтал о том,
чтобы Максимилиан стал художником и всячески поощрял его занятия рисованием –
«именно отец подтолкнул юношу к занятиям искусством» – отмечает Г. Диль[63].
Таким
образом, мы видим, что истоки творчества художника тянутся еще с детских лет, что
подтверждается и следующими его воспоминаниями: «меня… неотразимо притягивали
всякие никчемности, мимолетные радости, чувство упоения… истории выдуманных или
действительных путешествий… словом, все то, что наши преподаватели этики
именовали «химерой», а преподаватели закона Божия – «тремя источниками
зла»…привлекало меня необычайно… смотреть вокруг – было моим любимейшим
занятием. Мои глаза жаждали не только того чудесного мира, который вторгался в
них извне, но и другого, таинственного и тревожного, который вырастал и вновь
исчезал в моих мечтах»[64].
Молодой
художник с первых шагов проявил себя как яркая и талантливая личность. Знакомство
с А. Макке позволило ему войти в круг художников: он завел контакты с «Новым
объединением художников» в Мюнхене, познакомился с Кандинским, Аполлинером,
Делоне, Арпом и др., глубоко его восхищавшими мастерами.
С
началом Первой мировой войны Эрнста мобилизуют, и он попадает в артиллерию,
откуда его вскоре переводят в штаб полка. Стремясь «преодолеть отвращение и
мучительную тупость, вызываемые службой и ужасами войны»[65],
Эрнст использует любую возможность, чтобы рисовать и писать, и, вернувшись в
Кельн, художник с жадностью берется за прерванную работу.
За
то время пока художник был на фронте, в Германии развернулось и окрепло
движение Дада, и Эрнст тут же присоединяется к их борьбе, организуя совместно с
Бааргельдом дадаистскую группу в Кёльне, и отныне именует себя Дадамакс. «Тогда,
в 1919 году в Кёльне, Дада для нас в первую очередь означало определенную
духовную позицию, - вспоминал Эрнст. - Дада было началом бунта, порожденного
любовью к жизни и яростью; то был результат абсурдности, невероятного свинства
той идиотской войны. Мы, молодые люди, точно оглушенные вернулись с этой войны,
и наше возмущение должно было найти какой-то выход. Вполне естественно, это
выливалось в выпады против основ той цивилизации, которая привела к этой войне,
- в выпады против языка, синтаксиса, логики, литературы, живописи и так
далее... В своем рвении мы стремились к тотальному ниспровержению»[66].
Именно
в это время Эрнст начинает работать в технике коллажа, модернизируя его. В
отличие от коллажей кубистов и дадаистов, которые использовали рваную бумагу и
различные предметы, он использует фрагменты гравюр из научных изданий и таблиц,
а также каталогов, рекламных проспектов и плакатов, и даже иллюстрации
бульварных романов. А Арагон даже характеризует этот вид его творчества как
«поэтический коллаж»[67].
Позднее
художник вспоминал, как родилась идея этой техники: «Однажды, в 1919 году…я был
поражен наваждением, приковывавшем мой раздраженный взор к страницам
иллюстрированного каталога, на которых красовались предметы… Я нашел там собранные
воедино настолько различные фигуративные элементы, что сама абсурдность этого
собрания вызвала во мне внезапное усиление зрительно-пророческих способностей и
породило галлюцинирующий и необычайный ряд противоречивых… образов,
накладывающихся друг на друга с настойчивостью и быстротой, свойственными
любовным воспоминаниям и образам в полусне… Эти образы сами вызывали новые
планы... Стоило только добавить их на страницы этого каталога путем живописи
или рисунка, а для этого надо было лишь тихонечко воспроизвести то, что
виделось во мне…»[68].
Изобретенная
техника открыла перед художником широкие изобразительные возможности, стала
своеобразным окном в новые фантастические миры. Открытие Эрнста не могло не
заинтересовать его французских коллег, также стоящих на позициях дадаизма, но
уже провидящих в нем черты сюрреализма. В 1921 году Андре Бретон, заинтересовавшись
работами Эрнста, приглашает его с выставкой в Париж. Будущий лидер сюрреалистов
писал по этому поводу: «Это замечательный дар: не выходя за пределы контекста нашего
опыта, охватить два далеких друг другу мира, ввести их во взаимный контакт и
высечь из этого контакта искру»[69].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 |