Реферат: Характеристика творчества В. Хлебникова
К этому времени относится сближение
Хлебникова с будущими футуристами и участие в 1-м сборнике «Садок судей».
Знакомство Хлебникова с будущими футуристами, в частности с Василием Каменским,
начинается еще в 1908 — 9 году. Здесь необходимо иметь в виду, что до появления
первого «Садка судей» (а в значительной мере и до 1911–1912 гг.) “футуристы”
еще не выделялись из общего числе молодых, начинающих писателей.
Знакомство Хлебникова с Каменским,
положившее в известной мере начало возникновению футуризма, произошло в 1908
году в редакции иллюстрированного еженедельника «Весна», издававшегося Н. Н.
Шебуевым. «Весна» являлась довольно пестрым и не оформившим своего направления
журналом, печатавшим наряду с рыночной, второсортной литературой и произведения
молодых, начинающих писателей. Хлебников передал для напечатания в журнале свое
“стихотворение в прозе” «Искушение грешника», понравившееся Каменскому
благодаря новизне словообразований и, по его настоянию, принятое Шебуевым.
С напечатанием в журнале «Весна» в
1908 году этого “стихотворения в прозе”, собственно, и начинается литературная
деятельность Хлебникова. Однако настоящим литературным крещением его было
опубликование «Смехачей» в «Студии импрессионистов» и «Зверинца» в первом
«Садке судей» в начале 1910 года, доставившее Хлебникову сравнительно широкую
известность.
В то время будущие футуристы не
только не представляли сколько-нибудь сплоченной группы, но и для них самих
была неясна их литературная позиция, не говоря уже об их идеологических
установках. Но, несмотря на всю идейную сумбурность и противоречивость, будущие
футуристы уже и тогда чувствовали себя революционнее и “демократичнее”
господствующего буржуазного искусства в лице символистов и акмеистов в поэзии
или “мир искусников” в живописи. Не случайно за плечами Маяковского, Каменского
и даже Хлебникова ко времени их прихода в литературу была тюрьма, было участие
в революционном движении. Это полуанархическое, во многом наивное и
неосознанное, но демократическое и по существу бунтарское настроение тех лет
передает в своих воспоминаниях В. Каменский: „Мы — истые демократы, загорелые,
взлохмаченные (тогда я ходил в сапогах и в красной рубахе без пояса, иногда с сигарой),
трепетные, уверенно ждали своего часа”. Это тем более необходимо отметить, что
к 1909–1910 годам настроения и взгляды Хлебникова во многом определялись его
увлечением “славянскими” националистическими идеями.
Идеализация “старины”, языческой Руси,
особенно явственно сказавшаяся в целом ряде произведений Хлебникова. 1908–1913
годов («Девий бог», «Училица», «Дети выдры», «Мы устали звездам рыкать» и мн.
др.), в то же время тесно переплетались с его бунтарско-“нигилистическими”
настроениями. Этим объясняется не только возможность объединения Хлебникова с
остальными участниками футуризма, но и решительное отмежевание его от
господствующих литературных группировок. Бунтарский характер футуризма виден не
только из собственных заявлений футуристов, но и из отношения к ним
представителей господствующей буржуазно-дворянской литературы. Даже в пору
завоевания футуристами литературной известности в 1914–1916 годах они не
пользовались признанием со стороны буржуазного читателя и критики. Однако
футуризм до самой революции оставался замкнутой артистической группой. Наличие
в рядах футуристов Маяковского, уже тогда переросшего футуризм и шедшего путем
подлинного поэта-революционера, не изменяет общей социальной характеристики
футуризма, как мелкобуржуазного художественного направления.
Уже с самого начала 1911 года
Хлебников упоминает в письмах о своем увлечении числами. Так, в письме от 25
февраля он сообщает брату: Я усердно занимаюсь числами и нашел довольно много
законностей. Я однако собираюсь довести до конца, пока я не отвечу, почему так
это все происходит.
Зимы 1911–1914 годов Хлебников
проводит в Петербурге, вращаясь преимущественно в кругу футуристов. М.В.
Матюшин, Д. Бурлюк, Н. Кульбин и в меньшей степени наезжавшие из Москвы
Маяковский и Крученых, а в 1913–1914 годах Пуни, Брик, Лившиц составляют
основной круг лиц, с которыми он встречается. Атмосфера богемы, литературных
скандалов, вечеров и эстрадных выступлений, которая окружала Хлебникова в
1913–1914 годы, во многом определяла и его образ жизни. В этой обстановке та
беспорядочно-безденежная, часто полуголодная жизнь, которую вел Хлебников, не
обращала на себя особого внимания. Следует отметить страсть Хлебникова к
постоянным переменам места, поездкам, перемене комнат, к путешествиям. В
1910–1915 годах Хлебников ежегодно бывает то в Москве, то в Астрахани, то в
Святошине (под Киевом), то в Чернянке у Бурлюков, то в Куоккала, редко
засиживаясь в Петербурге более нескольких месяцев, в особенности весною и
летом. Начало 1914 года было ознаменовано приездом Маринетти, читавшего в конце
января в Петербурге лекции об итальянском футуризме.
Приезд Маринетти особенно ясно
показал, насколько фактически независим и далек был русский футуризм от
итальянского. Тот империалистический, буржуазный культ техники современного
капитализма и войны, та проповедь силы и националистического расизма, которую
исповедовал итальянский футуризм, были враждебны русскому футуризму, возникшему
из совершенно иных социальных корней.
Итальянский футуризм, выражавший
идеологические устремления империалистической буржуазии и переросший
впоследствии в фашизм, был враждебен мелкобуржуазному, “нигилистическому”
бунтарству русских футуристов. Поэтому лекции Маринетти, на которых он говорил
„о здоровом инстинкте народа, рвущегося вперед наперекор косным силам старины,
о достоинстве расы”, не только не вызвали никакого сочувствия у русских
футуристов, но и привели к конфликту с ним. Одним из инициаторов выступления
против Маринетти в Петербурге был Хлебников, написавший листовку-воззвание.
1914 год для Хлебникова — год
внутреннего кризиса, неудовлетворенности собой. В своем дневнике летом 1914
года он отмечает: 14 июня (1914) созерцая себя в стороне. Новости: Хлебников из
неумолимого презрения к себе в 101 раз бросил себя на костер и плакал, стоя в стороне.
Весну и лето 1914 года Хлебников
проводят у родных в Астрахани, работая над своими вычислениями.
Неудовлетворенность окружающим, нарастание максималистских и бунтарских
настроений особенно сильно сказываются в этот период, предшествующий непосредственно
мировой войне.
Осенью 1914 года Хлебников
возвращается в Петербург…
Следует упомянуть также о том
богемном “приюте”, который с 1913 года находили футуристы в артистическом
кабачке «Бродячая собака», где довольно часто бывал и Хлебников. Кроме того одним
из центров футуристических собраний зимой 1913/1914 года был “салон” Пуни на
Гатчинской, о котором Б. Лившиц рассказывает: „Впрочем, будетляне имели свой
собственный “салон”, хотя в применении к ним это слово нельзя употреблять
иначе, кик в кавычках. Я говорю о квартире четы Пуни, возвратившихся в
тринадцатом году из Парижа и перенесших в мансарду на Гатчинской жизнерадостный
и вольный дух Монмартра... У Пуни бывали мы все: Хлебников, Маяковский, Бурлюк,
Матюшин, Северянин”.
В «Декларации слова как такового» А.
Крученых от имени футуристов в 1913 году писал: „Мысль и речь не успевают за
переживаниями вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим
языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком, не имеющим
определенного значения (не застывшим), заумным”. Оставляя здесь в стороне
вопрос о лингвистических основах этой теории и ее роли о формировании стиля
поэзии футуристов, следует указать на это субъективно-интуитивистское начало в
эстетике футуризма и в “зауми”.
Лозунг “зауми” и “самовитого” слова
являлся одним из наиболее крайних выражений формалистических и
субъективно-идеалистических установок в эстетике раннего футуризма, будучи в то
же время противопоставлен и реакционно-мистическому смыслу поэзии символистов.
Теоретические принципы и поэтическая
практика русского футуризма были в основном независимы от итальянского
футуризма. Даже хронологически о первых выступлениях итальянских футуристов
стало известно уже после образования группы участников «Садка судей», подготовленного
к печати в течение 1909 года. Выражая радикально-демократические тенденции
мелкобуржуазной интеллигенции, футуризм неминуемо должен 6ыл вступить в борьбу
с дворянско-буржуазной литературой, представленной в поэзии в первую очередь
символизмом и акмеизмом. Эта борьба шла по линии противопоставления
философско-мистической насыщенности и эстетизации поэзии у символистов —
формального новаторства, самоценности чисто речевой конструкции.
Весна и лето 1914 года были проведены
Хлебниковым в Астрахани, у родных, где и застало его начало империалистической
войны. Уже с самого начала войны Хлебников был далек от своих прежних
патриотических настроений (1908–1913 годов), воспринимая войну с позиций ее
пацифистского “неприятия”. В продолжение войны это настроение у Хлебникова все
более усиливалось, приведя его в конечном итоге к призывам против войны.
Лето 1915 года снова застает
Хлебникова на Волге у родных, откуда он в июне переезжает в Москву, по дороге
сообщая Матюшину из Царицына: Я в Царицыне; через два дня буду в Москве, с
небольшими средствами ‹...› Не заедете ли вы случайно туда? Пока мой адрес: до
востребования, больше ничего. Бурлюков и К° увижу. Асеева адрес утерян. Хорошо,
если бы он сейчас приехал в Москву и стал издавать. Буду сотрудничать. По приезде
в Москву Хлебников проводит июнь на даче в Пушкине, встречаясь с переехавшим по
соседству Д. Бурлюком, который в своих воспоминаниях указывает, что „в 1914–15
гг. мы жили всей семьей в Михалеве, около Пушкино, в 35 в. от Москвы. Хлебников
приезжал сюда к нам и много писал. Он был занят разбором, вычислением кривой в
дневниках М. Башкирцевой и в жизни А.С. Пушкина”.
К августу 1915 года Хлебников
перебирается в Петербург, а оттуда в Куоккала, где встречается с В.В.
Маяковским. Н.И. Кульбиным, М.В. Матюшиным, Л. Андреевым, Н. Евреиновым, К.И.
Чуковским, И. Репиным, И. Пуни В апреле 1916 года Хлебников призывается на
военную службу — рядовым 93-го запасного полка в Царицыне. С самого начала
солдатчина оказывается для него непосильной, и военная служба становится
источником непрерывных мучений.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5 |