Реферат: Творчество М. Горького
Но самое интересное – авторское отношение к Луке,
о котором мы узнаем из примечаний к пьесе. «Лука – «лукавый человек», – пишет
Горький. – Его много мяли, оттого он и мягок». Он принадлежит к числу
утешителей, которым все безразлично, кроме своей котомки и медного чайника. Его
ложь – примиряющая человека с обстоятельствами. Драматург убежден, что
философия Луки в мире, поделенном на «господ» и «рабов», прекраснодушна и
вредоносна, а он тот самый «безумец, который навевает человечеству сон
золотой», когда нужно драться, ломать, крушить, убивать врагов. Базаровский
рецидив вспыхнул и в гуманисте Горьком. Но объективный смысл образа Луки, каким
он предстает в творении художника, иной: Луку признали, только Барон назвал его
шарлатаном, а самый умный из ночлежников, Сатин, понял, что Лука выразил
истинную правду о человеке со всеми его слабостями и добродетелями.
Сатин – пьяница,
шулер, любимец драматурга, – воздав должное Луке, тоже начинает его «бить» за
примиряющую ложь, ибо она – «религия рабов и хозяев». Два монолога Сатина о
Человеке и правде являются кульминацией драмы. Звучат взволнованные слова о
человеке, и мы согласны – «Человек – это звучит гордо!». Но сомневаемся, что
Сатин-Горький различает два понятия: «гордый» в значении исполненный
человеческого достоинства и обуянный гордыней, возомнивший себя сверхчеловеком.
Монолог Сатина напоминает поэму «Человек» и бальмонтовское: «Будем как Солнце»,
ибо их роднит пафос «вперед и выше!» – выше от земли, где в ногах копошатся
твари дрожащие, ничтожные людишки. Страшны, например, такие мысли Сатина:
«Человек – это не ты, не я, не они – нет! Это ты, я, они, старик, Наполеон,
Магомет в одном!» Чем страшен такой взгляд?
Абстрактностью! Так можно, мечтая о
человеке-властелине, не заметить конкретную Настю с ее горем, умирающую Анну,
Клеща. Красивый монолог Сатина возбуждал сидящих в зале зрителей скрытым в
подтексте призывом стать хозяином жизни. Не случайно Качалов отметил,
что драма «предвещала грядущие бури и к бурям звала».
Герои романа «Мать» (1907) – рабочие
фабрики, на примере которых писатель хотел показать «хронику роста
революционного социализма». Сюжет романа прост. В жизнь сормовской слободки,
напоминающую мутный поток, несущий отработанные шлаки-выбросы фабрики и миазмы
человеческих отношений: матерную брань, жестокость отцов к детям, мужей к
женам, недоверие людей друг к другу – ворвался ветер новых отношений. Ветер у
Горького – символ перемен: «Через час мать была в поле, за тюрьмой. Резкий
ветер летал вокруг нее, раздувая платье, бился о мертвую
мостовую, раскачивал ветхий забор огорода, с размаху ударялся о
невысокую стену тюрьмы, опрокинувшись за стену, взметал со двора
чьи-то крики, разбрасывая их по воздуху, уносил в небо. Там
быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту».
Горький-романтик верен себе, когда описывает движение в природе и в жизни
героев и всегда поэтизирует ветер – предвестник бури.
Горький посвятил свой роман тем, кто из «коняги»
захотел стать человеком, пройдя через осознание несправедливости жизни,
возрастание классового чувства размежевания с «чужими» и солидарности со
«своими». И Павел Власов – один из многих, кто встал на путь социального
творчества. В романе есть три вехи такого пути: «история» с болотной копейкой,
раскрывшая стихийный бунт против фабриканта, распорядившегося вычесть «копейку»
из зарплаты рабочих на осушение болота; сцена первомайской демонстрации,
которая провозгласила политические требования («Мы пришли открыто заявить, кто
мы. Мы поднимаем сегодня наше знамя – знамя разума, правды, свободы»), и сцена
суда над Павлом и его товарищами, где «судьи» и «подсудимые» поменялись
местами: дряхлый старичок прокурор не мог противостоять бодрости и оптимизму
молодых рабочих. Позже мы увидим, что Горький поклоняется рабочему человеку в
революции как победоносной стихии, которая отодвинет в сторону и эксплуататоров
и мещан, неспособных к «битве жизни». Горькому дорога мысль, что в процессе
революции Павел Власов и его друзья Николай Весовщиков, Федя Мазин, братья Гусевы
пройдут «университет» не только политических знаний, но и человеческого
достоинства. Из «искры неумелой мысли» разгорится пожар возмущения против
«голода голодных» и «сытости сытых». Да, рабочий человек действительно научился
говорить: «Россия будет самой яркой демократией на земле» (Павел), «Мы построим
мостик через болото гниющей жизни», «Я знаю – будет время, когда люди станут
любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим! Будут
ходить по земле люди вольные, великие свободой своей, все пойдут с открытыми
сердцами, сердце каждого будет чисто от зависти, и беззлобны будут все» (Андрей
Находка). Эти слова Находка произнес после убийства Исайки – жалкого шпика,
зарабатывавшего на хлеб узаконенным в любом государстве делом. Что же получается?
Исайка – «маленький такой, невидный… точно обломок», и он убит. Церковь
скорбит о каждом умершем, убитом, молится за греховную душу, а товарищ Павла
безапелляционно утверждает: «Он был вреден не меньше зверя. Комар выпивает
немножко нашей крови – мы бьем!» Человек приравнен к комару, а благословивший
убийство убежденно говорит: «Приходится ненавидеть человека… Нужно уничтожать
того, кто мешает ходу жизни… Если на пути честных стоит Иуда, ждет их предать, –
я буду сам Иуда, когда не уничтожу его!…За товарищей, за дело – я все могу! И
убью. Хоть сына». Мир человечности и доброты возможен только в будущем – так
считают неисправимые романтики, отказавшиеся от христианской морали.
Однако на
практике лженаучная теория социализма, которой руководствуются романтики первой
русской революции, часто необразованные, бескультурные, всегда «разбивается о
камень частной собственности» (ДО. Айхен-вальд). Ибо в натуре каждого
человека лежит инстинкт собственника. А если этот инстинкт гипертрофирован, он
толкает человека на хищничество. Революция потому и отвратительна, что не может
«вылечить» человека от природного инстинкта (мой дом, моя земля, моя
семья, мои дети, мое дело), а лишь углубляет его, вызывая
зависть к тем, кто имеет больше. И не прав Павел сотоварищи, что «буржуазия»
порабощена духовно, а рабочие – физически. Духовное рабство одинаково присуще
всем. Нужно обновить нашего «внутреннего» человека – так считали Л. Толстой
и Ф. Достоевский, выступая против революционного бесовства. Их любимые
герои учились жить не по «Капиталу» Маркса, а по Евангелию.
Роман назван Горьким «Мать», стало быть, Ниловна
является его ключевой фигурой. Портрет ее, нарисованный писателем, напоминает
добрых, милых русских женщин из народа с печатью страха, робости, вековечного
молчания от задавленности семейным и государственным произволом («двигалась
как-то боком», напоминала «подбитую птицу»). Мать для сироты Горького священна:
она дает жизнь («Рождение человека»), она благословляет детей на добрые дела.
Но не столько для благословения детей в революции введен в роман образ матери.
Писателю важен сознательный приход Ниловны в революцию – приход самого
обезличенного, самого страдающего существа в русском обществе, душевным и
духовным оплотом которого в жизни всегда был Бог. Горький словно бы
ставит «эксперимент» на Ниловне: «Можно ли соединить Бога и революцию в
сознании русского человека?» И доказывает эволюцией героини возможность такого.
Ниловна у Горького тоскует и жалуется не на
бедность, а на другое: «Все у меня выбито, заколочена душа наглухо, ослепла, не
слышит». В финальной сцене она скажет жандарму и народу на вокзале: «Душу
воскресшую не убьют… морями крови не угасят правды». Ей кажется, что правда
сына воскресила ей душу, а дружба «детей» (и из рабочих, и из городской
интеллигенции) согрела пламенем истинной любви. Она всех готова усыновить и с
ними идти на Голгофу: «Послушайте, ради Христа! Все вы – родные… все вы – сердечные…
поглядите без боязни, – что случилось? Идут в мире дети, кровь наша, идут за
правдой… для всех! Для всех вас, для младенцев ваших обрекли себя на крестный
путь. Ищут дней светлых, хотят другой жизни, в правде, в справедливости… добра
хотят для всех!» (речь Ниловны после демонстрации). Милая, щедрая на
любовь русская женщина и не подозревала, какой выбор она сделала, подменив
старого Бога с его правдой на правду сына! Горький показывает борьбу в душе
Ниловны после известия об убийстве Исайки. Сначала: «Как хочешь, Паша! Знаю – грешно
убить человека». Но немного погодя: «А теперь даже и не жалко… Господи
Иисусе, – слышишь, Паша, что говорю». Сказала– и испугалась своего
богоотступничества, может быть, мелькнула мысль, что у Исайки есть дети,
которые остались сиротами, и что она «своих» усыновила, а «чужих» разрешила
пустить по миру. Так Горький «развязал» конфликт в душе русской матери между
Богом и социализмом, отменив мысль Достоевского о «слезинке» ребенка, через
которую нельзя переступать.
Несмотря на откровенно пропагандистскую
заданность романа «Мать», антихристианский в целом пафос, знакомство с ним все-таки
обогатило нас, например, сочувствием к правде маленьких домиков, которая
всегда противостояла и будет противостоять правдам «спортсменов от
революции» (А Белый), новых политических доктрин, модных лжеучений.
«Несвоевременные мысли». Выходившая в Петербурге
газета «Новая жизнь» в период с 1 мая 1917-го по июнь 1918 г. из номера в
номер публиковала заметки М. Горького о революции и культуре, которые
потом составили книгу «Несвоевременные мысли». В советское время она,
естественно, была запрещена. За эту книгу писателя назвали «клеветником»,
«изменником», «дезертиром», а Сталин предупредил: «Русская революция
ниспровергла немало авторитетов… Их, этих громких имен, отвергнутых революцией,
– целая вереница… Мы боимся, что Горького потянуло к ним, в архив. Что ж,
вольному воля… Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов». И
прямая угроза эта осуществится во всей полноте, когда писатель будет в 30-х гг.
томиться под неусыпным оком НКВД в особняке Рябушинского в Москве.
Страницы: 1, 2, 3, 4 |