Реферат: Поэтический космос Ломоносова
Следующая 5 строфа представляет
собой обращение к учёным с акцентом на объяснение этого природного явления:
О вы, которых быстрый зрак
Пронзает в книгу вечных прав,
Которым малый вещи знак
Являет естества устав,
Вам путь известен всех планет;
Скажите, что нас так мятет? [1; c.121 -122]
Как видно, учёные представлены
Ломоносовым как категория возвышенная, они даже окрашены им, строго говоря,
гиперболично, что, конечно, не лишает оду от предустановленного для её жанра
нарочито-возвышенного пафоса. Следующая 6 строфа продолжает риторику
предшествующей 5 строфы и имеет научно-полемический характер:
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь
разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, чтоб мёрзлый пар
Среди зимы рождал пожар? [1; c.122]
Следующая 7 строфа отвечает на
эти вопросы, давая возможные варианты ответов:
Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склоняясь сквозь воздух к нам
густой;
Иль тучных гор верхи горят;
Иль в море дуть престал зефир
И гладки волны бьют в эфир [1; c.122 -123].
Частое употребление анафоры на
"иль" создаёт атмосферу неопределённости относительно северного
сияния, но последнее двустишие этой строфы является теорией самого Ломоносова,
которое, как видно, композиционно завершает остальные варианты теорий и
раскрывает электрическую природу этого явления. Этим и заканчивается 2
композиционная часть "Вечернего размышления".
Последняя 8 строфа опять
возвращает наше внимание к прежним мотивам оды:
Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец? [1;
c.123]
Как последняя композиционная
часть эта строфа завершает одический мотив беспредельности пространства, к чему
добавляется риторичность поставленных автором вопросов и мотив познания. Частное
в данном случае, то есть явление северного сияния, становится фокусом общего,
порождая таким образом более глобальные, космогонические
размышления и акценты на них. Как и в "Утреннем размышлении", всю
композицию оды завершает мотивирующий образ Творца, который параллелен своему
бесконечному миру.
2. Взаимоотношения
человека с окружающим его миром - природой, в том смысле, который вкладывает в
него Ломоносов-учёный, являются, по сути, темой его натурфилософских од и
некоторых переводов псалмов. Ломоносовский деизм сказывается и в переводах его
псалмов, где автор - это и переводчик богословского текста и соавтор,
оригинально дополняющий их художественный мирообраз натурфилософской мыслью. С
точки зрения системы мотивов и узкотематического плана человек - природа "Ода,
выбранная из Иова" продолжает их по отношению к традиции натурфилософских
од. Отсюда вытекает и оттенок эстетики художественной интерпретации библейского
текста, так или иначе отвечающего запросам Ломоносова-естествоиспытателя. Библейский
текст выражает духовную жизнь человека, в чём отличается от натуралистичных
"Размышлений". Поэтому мотив познания материи этих "Размышлений"
в "Оде, выбранной из Иова" становится мотивом познания духовного,
относящегося именно к внутреннему миру человека. Однако в "Оде, выбранной
из Иова", как и в "Размышлениях", природные явления как
аллегорические картины, иллюстрирующие закономерность материального и духовного
начал, снова делают акцент на естестве и натуре, воплощая своей "картинностью"
натуралистичный мирообраз космоса. Ломоносовский перевод отрывка из
библейского текста композиционно представляет собой зачин рассказчика и
монолог-обращение бога к человеку, где нагнетаются риторические вопросы, сами
же содержащие ответы, а далее своего рода развязку - вывод рассказчика
относительно человеческого понимания своей судьбы, что имеет сугубо
богословское значение.
Система мотивов "Размышлений"
накладывается и на "Оду, выбранную из Иова", что свидетельствует об
их тематической взаимосвязи.
Рассматривая оду подробно,
необходимо выделить следующую систему мотивов:
1) мотив естественной
закономерности;
2) мотив бесконечности;
3) мотив света.
Тематика данной оды - это распря
между человеком и богом, что у Ломоносова одновременно с этим равно теме
человек - природа в силу преобладания натурфилософичности его взглядов.
Рассматривая отдельно эти
мотивы, можно выстроить развитие и, следовательно, формирование идеи
произведения.
Обращаясь к Иову, Бог
недвусмысленно корит его:
…Где был ты, как я в стройном
чине
Прекрасный сей устроил свет,
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил,
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою! [1; c.387 -388]
Здесь порицание богом человека
мотивируется закономерностью-"стройным чином света", который человек
не может осознать и, вследствие чего, ропщет на бога. Затем следует иллюстрация
богом человеку независимого положения природы от человеческого сознания:
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжжённых вдруг рукою
В обширности безмерных мест
Моё Величество вещали,
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи? [1; c.388]
В данном отрывке раскрываются
мотивы бесконечности и света, ассоциирующиеся в контексте строфы с "Божием
величеством". Здесь Ломоносовым проводится мысль о том, что человеческое
существование имеет определённый временной отрезок и что человек, по сути, лишь
какая-то часть огромного мироздания. Конечно, нельзя выпускать из внимания, что
Ломоносов увидел в библейском тексте предпосылки и к естественнонаучному
пониманию Библии, тем более что её авторы явно оперировали и своими
эмпирическими представлениями человека. Вообще, если смотреть на этот
художественный текст ещё на более высоком уровне его идейно-смыслового плана,
то видно, как монолог Творца, обращённый к человеку, ёмок и имеет достаточно
большой ряд смысловых оттенков; здесь не то что бы тот же мотив бесконечности и
только материальная его сторона, но и иная точка зрения на ограниченное
понимание человеком его настоящего. Как и в "Утреннем размышлении", где
есть строка: "…Сия ужасная громада - / Как искра пред тобой одна…", здесь
присутствует тот же мотив-антитеза малого и великого, который выражен и в тоне
голоса Бога, и в его безграничной самоуверенности, которые Ломоносов и не
старался как-то скрыть в своём вольном переводе. Бог предстаёт здесь
независимым, бесконечно уверенным в себе творцом всего сущего. Но Ломоносов не
был бы и учёным-материалистом, чтобы уже в аллегорическом образе бога не
передать также и сущность природных явлений. Из этого следует, что мотив
закономерности здесь двояк, он мыслится двояко:
1) с одной стороны, закономерность
мира материального, его естественное течение;
2) с другой стороны, закономерность
духовная, относящаяся к духовной сфере человека.
Деизм ломоносовских взглядов и
библейский источник перевода создаёт своеобразное двоемирие, духовно-материальный
космос.
Важным здесь является то, что
материальный мир раскрывает духовный, а именно: такая особенность текста
перечислять природные факты и явления, неся в себе конкретный и образный
смыслы, аллегорически раскрывает духовную предпосылку человеческого
несчастья, а именно: закономерность материи в формальном отношении равна здесь
закономерности душевных страданий человека, его судьбы:
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть
И нивы в день томящей жажды
Дождём прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть? [1;
c.388 - 389]
Учитывая историко-культурную
ситуацию 18 века, произведение Ломоносова противополагается сомнениям в благости
бога - идеи, принадлежащей эпохе Ренессанса. Как представитель Просвещения,
мало того, как учёный с энциклопедическим складом ума Ломоносов, по сути,
сформировал мирообраз с космической концепцией преобладания светлого,
рационального начала в нём. Это касается также конкретной линии
зоологизированных образов - Бегемота и Левиафана, как утверждает Лотман,
обращённых к западной идеологической ситуации, что объясняется отсутствием
данных библейских образов в восточной традиции, где вместо них фигурируют
"зверь" и "змий" [3; c.33 - 35]. Образы
Левиафана и Бегемота в идеологическом контексте Библии являются существами
демонического ряда. У Ломоносова же при интерпретации этих образов отсутствует
какая бы то ни было образная демонизация: наоборот, нарочито
гиперболизированные образы Бегемота и, что более заметно, Левиафана в
сопоставлении с первоисточником обыгрывают подобную художественную
окраску:
Воззри в леса на Бегемота,
Что мною сотворён с тобой;
Колючий тёрн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верви сплетены в нём жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нём рёбра как литая медь;
Кто может рог его сотреть? [1; c.390]
Здесь образ Бегемота предстаёт
не как демонический, а как обычное естественное существо, причём по тону
гласящего из тучи Бога - это существо, подчинённое богу, а не сатане, которое
не имеет признаков сатанической похоти, полностью убранных Ломоносовым.
Общий замысел религиозно-аллегорического
ключа оды становится изображением картин Вселенной с подтекстом причинно-следственных
связей мироздания:
Страницы: 1, 2, 3, 4 |