Реферат: Лермонтов М. Ю. Короткий миг творчества.
Лирика Лермонтова
обозначила послепушкинский этап в развитии русской поэзии и отразила важный
сдвиг в общественном сознании передовой дворянской интеллигенции, которая не
мирилась с отсутствием духовной и политической свободы, но после поражения
восстания декабристов была лишена возможности открытой борьбы. Признание
безграничных прав личности и наряду с этим утрата веры в осуществимость общественного
идеала в условиях социальной изоляции предопределили протестующий и трагический
характер его лирики. Сознание распавшейся связи времен порождало чувство
исторической несвоевременности, усугубляло свойственные Лермонтову вселенский
масштаб отрицания, вражду со «светом», с толпой и с богом, создавшим мир, где
попирается добро и справедливость.
Лирическое «я» раннего
Лермонтова предстает в противоречии между героической натурой, жаждущей
сверхчеловеческих целей, и реальным положением героя в мире, в обществе,
которые не нуждаются в его подвигах. Мечты юного Лермонтова о гражданском
деянии, о «славе» («За дело общее, быть может, я паду...», «Я грудью шел
вперед, я жертвовал собой...», «И Байрона достигнуть я б хотел...», «-..в себе
одном нашел спасенье целому народу...», «Я рожден, чтоб целый мир был зритель
Торжества иль гибели моей...»), желание испытать судьбу, померяться с роком,
слить слово с доблестным поведением роднят поэта, с декабристами, с мятежными и
гордыми героями Байрона, со своевольным индивидуализмом. Но они вместе с тем оказываются
неисполнимыми: никто не требует от поэта и его лирического героя ответственного
поступка, и его жертвенная самоотдача выглядит ненужной и напрасной. Поэт, наделенный
нравственным и духовным максимализмом, чувствует, что жизнь его протекает «без
цели», что он «чужд всему». И это приводит его к ощущению потерянности, трагическому
скептицизму, к преобладанию эмоции обиды и холодного презрения. Сохраняя
жизненную стойкость и бескомпромиссность, не смиряясь перед ударами судьбы,
Лермонтов после поражения декабрьского восстания в период реакции и кризиса
дворянской идеологии ищет новые формы борьбы. Россия в ту пору, по словам Н. П.
Огарева, «впутана в раздумье». Революционным поступком в тогдашних условиях
стало слово, но оно не могло заменить в сознании Лермонтова-романтика гражданской
деятельности. Слово казалось поэту недостаточным аргументом в схватке с веком.
Он стремился жизнью оправдать сказанное и написанное им. История не
предоставляла ему такой возможности: поэт самими обстоятельствами был
принужден к думе. Трезвый, бесстрашный самоанализ, напряженное самопознание,
погружение во внутренний мир стали едва ли не единственными проявлениями
гражданской активности и вместе с тем проклятием и мучением обреченной па
тягостное бездействие героической натуры. Все силы души направлены на
размышление о нравственных законах, управляющих человеческими отношениями, и
эта личная пристрастность к предмету дум выступает от него неотъемлемой и
неотделимой. Она и порождает ту особую, форсированную, подчеркнутую
субъективность, которая качественно характеризует лермонтовскую лирику, потому
что до Лермонтова русская поэзия не знала такого органического слияния
размышления о жизненных явлениях с самими явлениями. Все идеи проецируются на
внутренний мир лирического «я». Каждый факт получал значение только в том
случае, если на нем лежал отпечаток личности автора. Как таковой, в своей
непосредственности, он неинтересен, но его значимость возрастает пропорционально
его личному освещению. Этот «личностный» пафос, повышенная субъективность отличают
лирику Лермонтова от лирики Пушкина, направленной прежде всего на предмет,
который вызывает у поэта те или иные переживания. Лермонтов же сосредоточен на
анализе собственной души. Внутренний мир в его противоречиях, в столкновениях
сложных, сменяющих и наплывающих друг на друга эмоциях интересует Лермонтова в
первую очередь.
Во многих юношеских
стихотворениях душевные диссонансы осознаны еще в отвлеченно-романтическом и
метафизическом свете: таков, по мысли поэта, его «удел», такова
предопределенная свыше роковая доля, которой невозможно избегнуть, ибо она не
зависит от героя и подвластных ему обстоятельств. Первоначально лирическое «я»
у Лермонтова еще во многом условно.
Его своеобразие
создавалось вкраплением автобиографических событий и деталей, например;
романтически осмысленной легенды о своем происхождении, разлуки с отцом,
тщательной фиксации любовных переживаний, лирической передачи душевных
впечатлений, испытанных в течение одного дня (многие стихотворения принимают
вид датированной дневниковой записи: «1831-го июня 11 дня», «1830. Майя. 16
число», «1830 год. Июля 15-го», «10 июля (1830)» и др.). Автобиографичность
дополняется общими романтическими приметами внешнего облика героя - то
мятежника и протестанта, то демона-индивидуалиста («холодное, сумрачное чело»,
«страдания печать»). Чувства героя заметно гиперболизированы и почти всегда
предельны, страсти лишены полутонов и светотени. Но сосредоточенность на идее
личности («Я сам собою жил доныне...») обусловила прорыв Лермонтова из
общеромантического круга эмоций к неповторимо индивидуальным. Выражая личную
трагедию через процесс самопознания, Лермонтов обогащает его конкретным
психологизмом. В философическом созерцании погруженного в «думу» лирического
«я» обнаруживается деятельный, гордый и волевой характер, неудовлетворенный
каким-либо прочным состоянием: в бурях он ищет покой, в покое - бурю («Парус»).
Его «вечный закон» - стихийная, неуничтожимая и неисчезающая внутренняя
активность («Для чего я не родился...»).
Герой и духовно
родственные ему персонажи (Байрон, Наполеон) предстают, в непосредственном
соотнесении со всей вселенной и по масштабу своих грандиозных переживаний
выступают равновеликими мирозданию. Духовная мощь личности не уступает
творческой силе бога: «...кто толпе мои расскажет думы? Я - или бог - или
никто!» («Нет, я не Байрон, я другой...»). С этим мироощущением связаны космические,
астральные мотивы. Лирическое «я» может ощущать гармонию с вселенной,
устремляться в «небеса» - свою духовную родину (как в стихотворениях «Небо и
звезды», «Когда б в покорности незнанья...», «Ангел», «Звезда», «Мой дом»,
«Бой»), но чаще противостоит мирозданию, отвергая его несовершенство и бунтуя.
В последнем случае в лирику проникают богоборческие мотивы, а мрачный демонизм,
отличаясь всеразрушительным характером, окрашивается настроениями одиночества
и безысходности. Но если, ощущая себя одиноким и чуждым мирозданию (или
природе), герой одновременно соизмерен ему, то отрицание «толпы людей», «света»
носит в ранней лирике Лермонтова всеобъемлющий характер. Уже в ранних стихах
появляются формулы типа: «Коварной жизнью недовольный, обманут низкой
клеветой...», которые помогают понять суть претензий героя к обществу.
Постепенно все явственнее проступают и контуры «толпы», «здешнего света», где
подлинные ценности оказываются поверженными: «Поверь: великое земное различно с
мыслями людей. Сверши с успехом дело злое - Велик; не удалось - злодей». В
свете, где царят «притворное вниманье», «клевета», «обман» и «зло», герой
выглядит «странным», чувствует себя одиноким и обреченным на непонимание и ненависть.
В ранней лирике с
необычайной яркостью обнаруживается двойственность сознания героя - тяготение к
высшему идеальному миру, к совершенной осязаемой красоте и музыкальности и
невозможность вступить с ними в прочный и длительный контакт, тоска по
ограниченному земному счастью («Земля и небо»), человеческому участию,
разочарование в морали «света», в любви, в дружбе и отрицание ценностей земного
бытия, стремление обрести гармонию с мировым целым и сознание безнадежности
своей мечты. Все эти противоречия художественного сознания Лермонтова выявляются
в акте самопознания, самоанализа. В центре лирики оказывается непрерывный
процесс внутреннего размышления, в котором тесно спаяны гражданские,
философские, интимные переживания. Личные мотивы нераздельны с мотивами
общественными, и Лермонтов уже окончательно порывает с мировым мышлением, когда
за жанром прочно закреплено то или иное устойчивое переживание. Печаль у
Лермонтова уже не выступает отличительным и единственным предметом, например,
элегии, а совмещается с негодованием, сатирой, чувством горечи. Элегические
настроения неотторжимы от гражданских и сатирических, которые до традиции были
закреплены за одами. Границы между жанрами становятся зыбкими и подвижными.
Больше того, разные жанры энергично взаимодействуют друг с другом: ода с
элегией, размышление на историческую тему с думой, а впоследствии - романс с
балладой, послание легко включает батальные картины. Излюбленной формой
становится «отрывок», как бы момент душевной жизни, вырванный из ее потока, но
в то же время исключительно цельный и нерасчленимый. Особенностью ранней
лирики, да и во многом зрелой, становится синхронность переживания и его
выражения, т. е. процесс художественного выражения хронологически совпадает с
процессом переживания. Это также придает единство лирике, основной формой
которой выступает лирический монолог, произносимый от лица героя и направленный
на анализ его душевной жизни. В лирическом монологе любое чувство окрашено
личностью автора, и, о чем бы он ни писал, главное - это поток его размышлений,
в котором самое интимное переживание предстает и философским, и социально окрашенным.
Оно смыкается с эстетическими
и нравственными эмоциями. Выражение авторских раздумий уже не связано
принудительно с какой-либо определенной жанровой формой, и автор волен
подчиняться только переживаниям, свободно переходя от элегического размышления
к лирическому повествованию, от декламационной патетики к скорбному монологу,
от задушевной мягкости тона к обличительному сарказму, от грустной и порою мрачной
рефлексии к разговорной интонации и языку. Поэтому каждое стихотворение
Лермонтова и глубоко философично, и общественно значимо, и интимно.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6 |