Курсовая работа: Языковые средства создания гиперболы и литоты у Н.В. Гоголя
Гоголь как вы жирным контуром
обводит свое изображение персонажей. Он не боится преувеличения, гиперболы,
заостряя и выделяя таким образом основное, преодолевая бытовую,
«нравоописательную» инерцию, поверхностно-натуралистическое изображение.
Однако, выдвигая в своих героях какую- либо основную уродливую черту, Гоголь не
превращает их в условно- гротескные фигуры, сохраняя всю жизненность и полноту
характеров. Так, например, франтовство Хлестакова, неоднократно отмечаемое
Гоголем, весьма существующая деталь в его облике, подчеркивающая легкомыслие,
фанфаронство, притязания на «светскость». Недаром он мечтает приехать домой, в
деревню, в «петербургском костюме», Осипа «одеть в ливрею», заказать карету у
модного каретника Иохима!
Важнейшей
особенностью комедий Гоголя является их сатирическая направленность, которая
сказалась и в гиперболической подчеркнутости и комической резкости его
художественных красок, и в той беспощадности, с которой он разоблачал «скопище
уродов» бюрократической, и крепостнической России. В своем изображении «уродов»
этого общества Гоголь не боится «Уутрировки», гиперболической рельефности,
сатирического преувеличения. Он беспощаден в своем разоблачении антинародности,
косности[44] и пошлости
своих героев, не пытается смягчить своего сурового приговора над
Сквозник-Дмухановским, Хлестаковым, Подколесиным, «Страстный, гиперболический
юмор»[45] видел в
творчестве Гоголя А. Григорьев.
Эта
страстность обличения не позволила Гоголю смягчить свое сатирическое изображение,
отметить в изображаемых им «уродах» какие- либо положительные черты. Он
выворачивает наружу перед зрителем все самое отвратительное, общественно
вредное, бесчестное, что скрывается зачастую под маской лицемерия в этих людях.
Городничий -
представитель чиновничьей среды старого закваса, иное дело Хлестаков – герой нового
времени, порождение новых порядков. Он «столичная штучка», представитель высших
канцелярских сфер, «образованного» круга чиновничества, задающего тон.[46]
В характеристике
Хлестакова в «Замечаниях, для г.г. актеров» Гоголь писал: « Молодой человек лет
23-х, тоненький, худенький, несколько приглуповат и, как говорят, без царя в
голове. Один из тех людей, которых в канцелярии называют пустейшими. Говорит и
действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного
внимания на какой-нибудь мысли….». В этой характеристике Хлестакова намечены те
главные линии по которым должен строиться образ в его актерском воплощении.
Гоголь, прежде всего, подчеркивает заурядность и «приглуповатость» Хлестакова,
непроизводность его действий и поступков. Но именно эти черты и были типичны
для обширного круга дворянской молодежи из провинциальных помещичьих сынков,
осевших в столичных департаментах. В дальнейшем ходе комедий Гоголь развернет
этот тип в его гигантской пошлости, эгоизме, духовном ничтожестве. Хлестаков -
порождение современной Гоголю действительности, типическое явление дворянского
общества, наглядно свидетельствующее о его деградации, о его показной лживой
сущности. Хлестаков не карикатура - это обобщенный социальный тип, на котором
до конца обнажена его отчасти «подлинькая, ничтожная натура» дворянского
общества «Характер Хлестакова….развертывается вполне, - отмечает Белинский, -
раскрывается до последней видимости своей микроскопической мелкости и
гигантской пошлости»[47].
Хлестаков –
символ всероссийского самозванства, всеобщей лживости и фальши, пошлости,
бахвальства, безответственности. «Нет определенных воззрений, нет определенных
целей, - писал Герцен о современных «деятелях» правительственной клики, - и
вечный тип Хлестакова, повторяющийся от волостного писаря до царя». Желая
придать себе больше веса, Хлестаков хвастает своими литературными знакомствами,
а затем и модными произведениями, автором которых он якобы является.
Подвыпивший и
расхваставшийся Хлестаков запанибрата «похлопывает по плечу» Пушкина, намекает
на свою причастность к литературе: «Да меня уже везде знают. С хорошенькими
актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики». Для Хлестакова актрисы, водевильчики,
Пушкин - явления одного рода. «Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской
ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну, что, брат Пушкин?»….- «Да, так, брат, -
отвечает бывало,». Сценка – разговор Хлестакова с почтмейстером, явившимся
приветствовать его с прибытием в город:
Хлестаков. По моему мнению, что
нужно? Нужно только, чтобы тебя уважали, любили искренно – не правда ли?
Почтмейстер. Совершенно справедливо.[48]
В этой
маленькой сценке полностью проявляется весь Хлестаков - со своими
гиперболическим апломбом. Он полагает, что его все должны «уважать» и «любить»,
что перед его обаянием должны все преклоняться.
Гротескность
и гиперболическая подчеркнутость многих сюжетных положений в комедиях Гоголя не
нарушают их реализма. Гоголь не отказывается от внешних приемов комической
характеристики своих персонажей. Он охотно ставит их в смешные положения,
наделяет комической наружностью, прибегает к преувеличению.
Особенно
показательным примером тщательной работы писателя над языком может служить
знаменитый монолог Хлестакова в сцене вранья. В этом монологе Хлестаков все
больше увлекается своим враньем и создает широкую картину нравов и морального
ничтожества всего дворянского общества. Здесь необычайно весомо буквально
каждое слово. Мастерство писателя раскрывается в передаче мельчайших оттенков
лжи Хлестакова, приобретающих весьма существенное значение для характеристики и
самого Хлестакова и окружающего его общества[49]. «Я признаюсь,
литературой существую. У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом
Ивана Александровича». И затем хвастливое приглашение к себе в несуществующий
дом. Упоминание про арбуз в 700 рублей. Суп, доставленный в кастрюльке из
Парижа[50]. «Выходя в роль»,
Хлестаков врет все более вдохновенно, его ложь нарастает как снежный ком-
гипербола, ставшая своего рода находкой вдохновенного вранья Хлестакова.
«И тотчас
фельдъегерь скажет: «Иван Александрович! Ступайте министерством управлять». Я,
признаюсь, немного смутился: вышел в халате ну, уж отказаться, да думаю себе;
дойдет до государя… неприятно. Ну, да и не хотелось испортить свой послужной список»[51]
Упорно
работал Гоголь и над отделкой конца монолога Хлестакова, стараясь придать ему
максимальную выразительность. Многозначительное признание вконец завравшегося
Хлестакова, что он ездил во дворец, и даже сам не знает, чем, в конце концов,
он сделался. «Я и в государственном совете присутствую. И во дворец, если
иногда балы случатся, за мной всегда уж посылают. Меня даже хотели сделать вицеканцлером…».
«Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! Я не
посмотрю ни на кого…я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам. Я везде, везде. Во
дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш…»,
(Поскальзывается…)
Гиперболическая
ложь Хлестакова доходит до своего кульминационного пункта, до апогея. Он лжет
самозабвенно, самоуверенно, нагромождая всё новые и новые подробности о своем
величии.
В пьесу включались
и новые оттенки и словесные краски, обогащавшие ее язык, углублявшие
жизненность и правдивость образов. Гоголь добивался от пьесы максимального
словесного звучания, абсолютной языковой точности, полного соответствия
словесных средств реалистической сути образа.
Работа над
языком «Ревизора» является удивительным по своей художественной проникновенности
и писательской добросовестности, образом для драматургов.[52]
Итог. Борьба
за новый, высокий облик человека, поиски новых художественных средств
сатирического изображения в комедии находят поддержку в драматургическом опыте
Гоголя. В своих комедиях он обращался к окружающей его жизни, отбирая из неё
наиболее существенные, типические явления. Драматурги продолжают эту
замечательную традицию. По-разному претворяются завоевания основоположника русской
комедии. «Гоголевское» чувствуется не только в общем сатирическом замысле, но и
в самой манере изображения персонажей, юморе, языковой характеристике.[53]
Повести
Гоголя.
Можно
с полным основанием утверждать, что «Страшная месть» и «Вечер накануне Ивана
Купала» являют самый первичный этап гоголевского творчества. Не случайно при
этом, что в основании сюжетов этих рассказов лежит в меньшей степени фольклор,
чем мотивы современного Гоголю романтизма.
Этот же налет
фантастической баллады лежит на эпизоде утопленницы «Майской ночи», но там
лирика более фольклоризована и включена в контекст веселой светлой мечты о
норме бытия здоровых, близких к природе людей. Иное дело – мечта и поэзия
«Страшной мести» с ее гиперболическими образами, творящими иллюзорный мир в
открытую.
Само собой
разумеется, что было бы странно удивляться «гиперболам» «Страшной мести», в том
числе знаменитого пейзажа «Чуден Днепр при тихой погоде…». Незачем удивляться
гоголевскому «Редкая птица долетит до середины Днепра». Ибо это – тоже «пейзажи
души», как у Жуковского, и задача его вовсе не воссоздать объективную картину
реки. А быть сложно – симфоническим эмоциям, патетическим введением к
дальнейшему.[54]
Тема фантастического,
противоестественного видения ночного Петербурга уже близка к идее и стилю
городских пейзажей «Невского проспекта» дана в «Ночи перед Рождеством»: «Боже
мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громождятся четырехэтажные стены,
стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон,
домы росли и будто подымались из земли, на каждом шагу; мосты дрожали; кареты
летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех
сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и
огромные тени их мелькали по стенам досягая головою труб и крыш».[55]
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |