Изложение: М.А.Шолохов: "Тихий Дон"

Без особой организации сотни формировались по хуторам и вступали в бой, никак не связанные между собой. Затем, когда восстание разлилось по всей Области Войска Донского, была сформирована структура власти. Вопрос этот мало волновал боевых казаков: они сохранили советы, окружной исполком, даже оставили некогда ругательное слово "товарищ" старая форма обрела "новое содержание". Был выдвинут лозунг: "За Советскую власть, по против коммуны, расстрелов и грабежей". Расстрелов действительно не было, расправлялись с коммунистами и им сочувствующими иначе. Не вспомнит история более страшных и жестоких расправ. Так, командира карательного отряда Лихачева, захваченного в плен отрядом Григория, по дороге в Вешенскую конвоиры-казаки изрубили шашками, сначала долго издеваясь над большим, красивым телом (выкололи ему глаза, четвертовали, отрубили нос, уши). Мишку Кошевого однохуторяне чуть не закололи вилами, как дикого зверя, и вынужден он был бежать под прикрытием ночи, как когда-то бежал из Татарского Григорий. В плен не брали ни с той, ни с другой стороны: казаки от все возрастающей ненависти и осознания собственного бессилия, красные с целью полнейшего разгрома казачьего бунта, без возможного повторения. Погиб от рук Мишки Кошевого Петр Мелехов, сдавшийся на милость победивших его красноармейцев. Участвовали в том бою все жители хутора Татарского (старики, женщины, дети). Дарье даже удалось выстрелить из мужниной винтовки. Все они стали свидетелями гибели своих братьев, отцов и мужей. Не проходит для казаков такое бесследно. И вот уже они, умело настроенные гонцами повстанческого правительства, вершили суд на группой арестованных коммунистов, среди которых был и Иван Алексеевич Котляров. Красноармейцев пропустили через хутора, как в старину через строй пропускали солдат, добили их в хуторе Татарском. Началось с убийства Котлярова: из-битый до полусмерти, он долго искал в толпе хуторян знакомое лицо, чтобы попросить увести жену и сына, увидел лицо Дарьи Мелеховой, выдвинулся к ней. Тут-то все и произошло: кто-то вложил в руки женщины винтовку. Разгорячась от всеобщего, на нее обращенного внимания, от бабьего неуемного тщеславия, подняла она винтовку и выстрелила в упор. Хрипящего в предсмертной агонии Котлярова добил вахмистр-конвоир. Григорий, до которого дошло известие о сдаче Сердобского полка, заспешил на спасение своих соседей Кошевого и Ивана Алексеевича. Он знал, что они были свидетелями смерти брата, хотел уберечь их от смерти, а заодно и выяснить, кто же убил Петра. В Татарский он опоздал. Дома его встретила перепуганная Дуняша, она и рассказала ему о гибели Котлярова от руки Дарьи. Ильинична ушла из дома, не желая оставаться рядом с женщиной-убийцей, а сама сноха лежала пьяная на полу, спала. Желание убить захлестнуло Григория, от отвращения он пихнул ее ногой и уехал с хутора, даже не повидавшись с матерью. Мелехов тяжело переживал смерть брата, не ожидал он, что придется вот так рано навсегда им распрощаться. По щеке мертвого уже Петра вдруг скатилась слеза, вздрогнул Григорий, но потом догадался, что это растаял в теплом курене снег. С этого момента Григорий Мелехов, получивший повышение по службе (он уже командовал целой дивизией то есть занимал генеральскую должность), не знал удержу в бою. В любой схватке, начиная с момента, когда вскакивал он на копя, Григорий преображался, сознание, ум отключались, выступало какое-то интуитивно-звериное чувство оно и руководило боем до конца. Григорий часто сам вел своих казаков в атаку, по примеру красных командиров не прятался за спины своих подчиненных, но с каждым боем вес меньше жизненной силы оставалось в его сгорбленной исхудавшей фигуре. Как-то, вызванный в Вешенскую на совещание к двадцативосьмилетнему командующему Кудннову, встретил он холеного подполковника Георгидзе, помогающего молодому боевому офицеру Кудинову в составлении тактических маневров армии. Тут и закралось в душу Григория сомнение, начал он понимать, чьими руками было затеяно это предательское для простых казаков восстание в тылу красных. Казакам было ведь одинаково не по пути как с большевиками, стремившимися уравнять их с безземельными мужиками и рабочими, так и с белыми офицерами, развязывающими войны лишь с целью собственного обогащения. И теперь твердо понял Григорий, что оказалось казачество между двух жерновов с одной стороны красные, которые никогда не простят этого бунта, а с другой расплата от белогвардейцев, которые никогда не забудут оставленного большевикам фронта и жизни хуторов под Советской властью. И нет у казака выбора. Осознавая постепенно все это, запил Григорий. За четыре дня непрерывных гульбищ он заметно осунулся, обрюзг, в глазах начал просвечивать огонек бессмысленной жестокости. Предложил ему как-то Прохор Зыков (всегдашний устроитель Григорьевых гуляний) отправиться повеселиться к молодой красивой казачке. Здесь друзья вывели Мелехова на откровенный разговор, уговаривая одурманенного самогоном Григория решиться на переворот (не устраивало казаков снова отдаться во власть золотопогонников, к чему привел в конце концов их нерешительный Кудннов). Григорий разговор пресек, так как научился понижать больше, чем простой необразованный казак: сейчас недопустимы никакие разногласия в рядах повстанцев сомнут как нечего делать. И продолжал воевать, все больше зверея от собственного бессилия что-либо изменить. В одном бою под Климовскон рванул Григорий в обычном своем бессознательном состоянии на беспрерывно строчащие красноармейские пулеметы. В какое-то мгновение почувствовал, что сотня его не поддержала, что несется он в бон совершенно один. Но остановиться же было уже никакой возможности. И, жестоко изрубив четырех матросов, бросился вдогон за пятым, да перехватили Мелехова подоспевшие казаки: за углом бил вовсю другой пулемет, а чудо может не повториться. Григорий бился в истерике, жалел, что не всех дорубил; вдруг упал с коня и, рыдая, стал кататься по земле и умолять убить его. Даже гибель брата и многих друзей не смогла развить в Григории топ сознательной жестокости, которой гордились другие казаки. Не мог он так же холодно перерубать безоружных пленных, как делал это однорукий Шамиль (осматривая свою "работу" с другими казаками, повторял: "Из трех шестерых сделал"). По-прежнему отсылал взятых в плен в штаб, раз попытался расправиться, да и то какал-то вдруг всколыхнувшаяся жалость заставила отменить собственное приказание. Мучился Григорий от этого двойственного чувства все больше и, до конца выжатый войной, заболел, выпросил отпуск и уехал в хутор. Перед отъездом успел Мелехов совершить еще один странный поступок: услышав о беспрерывно продолжающихся арестах в Вешенской семей ушедших с красноармейцами казаков, ворвался в тюрьму и, угрожая оружием, распустил всех напуганных женщин, стариков и детей, справедливо полагая, что не с ними сейчас воюют его товарищи.

Пять дней прожил в Татарском Григорий. За это время успел он посеять себе и теще несколько десятин хлеба и собрался в дорогу только тогда, когда пришел в хутор стосковавшийся по хозяйству отец. Третье возвращение Григория на родную землю было самым безрадостным. Наталья, наслышаиная о его гуляньях, встретила мужа сдержанно, холодно. Не смог он объяснить ей всей глубины своих переживаний, не смогла Наталья понять страшных признаний своего мужа. Разговор с дедом Гришакой, к которому решил обратиться за советом, еще более запутал малограмотного казака. Дед цитировал ему Библию, убеждая Григория, что ведет он войну неправую, что грех восставать даже против такой власти антихристов, убивать своих братьев. Шел от него Григорий, не замечая за своей болью ни красоты несказанно расцветшей по весне природы, ни упоительного желания и готовности к плодородию и изобилию, которым было наполнено высокое и гордое солнце. Бросился Григорий от отчаяния за последней помощью к женщине, к Аксинье. Снова завязалась их жизнь в крепкий узелок. Но и эта возобновленная связь не принесла ничего, кроме всколыхнувшейся Аксиньимой надежды. Старик Мелехов хоть и заметил дурные действия Гришки, да не смог, как раньше, пресечь их, пройдясь по крутой спине сына чем попадя. Не мог он, Пантелей Прокофьевич, бывший всего-навсего в чине урядника, поднять руку на генерала, даже если тот и был его сыном. А жизнетворящая сила брала между тем свое. Необыкновенно похорошела Дуияша: уже не мог себе представить Григорий, что вот эта статная казачка бегала когда-то по базу, и бились по ее спине смешные тоненькие косички. Быстро оправилась от смерти мужа Дарья. Снова подкрашивала свои черные крутые дуги бровей, принаряжалась, выхаживала перед Григорием по горнице, плавно разворачиваясь своими крутыми бедрами. Не давала ехидная Дарья Григорию покоя. Жизнь брала свое, только Григорий, вычерпанный войной, не мог уже ощущать всей ее прелести, потому и улыбнулся на слова матери, умолявшей его о милосердии к врагам. Практически не восстановив душевных сил, уехал он обратно в дивизию. К этому моменту восстание замкнулось в границах Верхне-Донского округа, становилось ясно, что долго защищать родные курени казакам не придется: Красная Армия развернется с Донца и раздавит повстанцев. Командование особенно опасалось массового дезертирства в момент полевых работ. Тогда-то и произошло событие, временно поднявшее настроение Донского командования: на сторону восставших перешел Сердобский полк под руководством бывших офицеров царской армии штабс-капитана Вороновского и поручика Волкова. Полк этот был сформирован сплошь из саратовских крестьян поздних возрастов. До солдат доходили слухи, явно не способствовавшие поднятию их боевого духа. Воевали они вяло, чаще сдавая свои позиции. В такой среде расцвела буйным цветом контрреволюция, развертывание которой не мог предотвратить слабохарактерный, не имеющий никакого влияния на солдат комиссар. Приставший к этому полку Штокман ощутил настрой красноармейцев и после разговора с комиссаром отослал Мишку Кошевого в штаб с донесением. Сделал он это поздно, на следующее утро полк был окружен казаками, и солдаты добровольно сдались, большинство вместе с оружием. Штокмана застрелили на митинге, на котором и было принято решение о сдаче, остальные двадцать четыре коммуниста полка были арестованы, а Мишка Кошевой спасся только благодаря заданию Штокмана. Даже эта победа не имела уже никакого значения в общем ходе истории казачьего восстания. Чувствуя близость поражения, Кудинов, втайне от казаков, пошел на соглашение с командованием Добровольческой армии. Залетали аэропланы, поставляя бунтарям оружие и вести от казаков, находящихся в отступе. Решено было потихоньку перебираться на другую сторону Дона, что и посоветовал Григорий своей семье, передав это через Прохора Зыкова. Одновременно Зыков выполнял и другую просьбу Григория: он должен был вызвать в Вешенскую Аксинью. Твердо решил Мелехов перед окончательным разгромом казаков соединить свою судьбу с этой женщиной и с ней уже дожидаться конца. Ильинична и Наталья уйти из хутора, как наказывал Григорий, не смогли: Наталья тяжело заболела, лежала в горячке, а свекровь не могла бросить любимую невестку. За Дон перебрались Дуняшка с детьми и Дарья. Пантелей Прокофьевич поджидал красных среди хуторских пластунов под Татарским. Аксинья, собрав свои пожитки, приехала, как и приказывал ей Григорий, в Вешенскую, где остановилась поначалу у своей тетки. Не смогла Аксинья изменить огромному своему чувству, сбежала от мужа, не выполнив обещания "не уйду". 22 мая началось отступление повстанческих войск. Население хуторов в панике устремилось к Дону. В Вешенской прохода не было от огромных подвод, доверху забитых казацким имуществом. Не желали старики расставаться с нажитым добром, тащили за собой одежду, хомуты, стулья, даже скот. В этой неразберихе не сразу Григорий разыскал свою любушку, а встретив, закрылся с ней у себя и два дня не отзывался ни на какие посылы Кудинова. На третий день из-за отъезда Григория на хутор проведать своих произошла у них размолвка: Аксинья заявила свои права на него, отказалась принять обратно, если поедет навещать семью. Мелехов молча вышел во двор, сел на коня. Решил наведаться в хутор и Мишка Кошевой. Но не просто за новостями, а с расплатой. Долго после гибели Ивана Алексеевича и других красноармейцев лелеял он эту мысль. И вот теперь при полном параде заявился Кошевой жечь дома врагов Советской власти. Некому было оказать ему сопротивление, хутор стоял осиротевший, брошенный. Двери и окна домов, прежде по-хозяйски крепко сомкнутые, теперь были распахнуты настежь, ни детского гомона, ни казачьего говорка не раздавалось за стенами и на улицах Татарского. Навестив пустой дом матери, убедился Мишка, что ждала его бедная женщина до последнего. Переоделся в приготовленное заботливой матерью тщательно заштопанное, но безупречно чистое бельишко и пошел по хутору, оставляя за собой горящие курени. Был у Мишки припасен по такому случаю целый список, одним из первых в нем значился дом покойного Мирона Григорьевича Коршунова. Встретил Мишку только дед Грншака, почти выживший из ума: вроде и не собирался Мишка воевать с немощным стариком, да разозлился на упрямого казака, не желающего покидать родного дома, и застрелил его. Брезгливо обойдя труп, прошел в горницу и запалил дом. Но не только с целью отмщения приехал тщательно принарядившийся красный казак Мишка Кошевой. Надеялся он встретиться с Дуняшкой Мелеховой, мысли о которой пронес он через все фронты и битвы. Но у Мелеховых застал он только Ильиничну. Сказал, что скоро собирается засылать сватов к Дуияше, так как любят они друг друга. На замечание Ильиничны, что не ко времени этот разговор, Кошевой гордо ответил, что самое время, а вот со сватами пока подождет. На этом разговор закончился, и Ильинична ушла в дом, даже не попрощавшись с нахальным хлопцем.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11