Курсовая работа: Эпоха Возрождения в Японии

Система иэмото представляет и в наши дни весьма эффективный аппарат идеологического воздействия на японцев, способствующий формированию национализма и шовинизма у них. Поскольку занятие традиционными японскими искусствами считается средством совершенствования личности, постольку хоть каким-то видом его занимается почти каждый японец. В силу того, что степеней овладения мастерством весьма много, обучение может продолжаться всю жизнь. Таким образом, занятия традиционными искусствами охватывают почти все население страны. А значит, сохраняется преемственность в развитии японской культуры, и от поколения к поколению передаются культурные традиции.

1.2 Япония и Европа

Очень сложно провести параллели между культурными феноменами, происходящими в Японии и Европе приблизительно в одно и то же время.

Прошлое Японии в разное время видится по-разному. Изменение принципов видения культуры – одно из проявлений самой культуры. Японская история показывает нам, как жадно усваивались японцами во все времена достижения культуры других народов – китайцев, индийцев, англичан, русских, – чтобы с течением времени, трансформировавшись под влиянием местной традиции, войти в неё неотъемлемой частью.

Одним из первых ученых, обнаруживших однотипность процессов, которые происходили в развивающихся независимо друг от друга феодальной Японии и средневековой Европе, был Карл Маркс, отметивший в «Капитале»: «Япония с её чисто феодальной организацией землевладения и с её широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазными предрассудками».

Сходство здесь, конечно, не ограничивается только социально-экономической сферой. Если брать явления по их сути, не останавливаясь на мелочах, на специфических формах проявления их, обнаруживаются четкие соответствия между Японией и Западной Европой в системе управления господствующих классов, в логике развития самосознания зарождающейся буржуазии и крестьянства, в культурно-историческом процессе.

Но социальная задача Японии ставилась прямо противоположная: не движение вперед, а возврат к древним образцам. Если гуманистические традиции европейского Возрождения строились на идее ценности человеческой личности, как можно более полного участия человека в радостях земной жизни, то японские философы искали в древних памятниках руководство для жесткой регламентации личной и общественной жизни индивида. Официальным регламентациям они противостояли не по существу, а по форме. Сравнивая учения Японии с идеологией европейского Ренессанса, мы видим, как внешнее подобие (интерес к старине) заслоняет собой несходные процессы, за каждым из которых стоит иная культурно-психологическая традиция, иная целостная ориентация общества. Не случайно японский зритель отказывался понимать Шекспира: он не мог психологически оправдать любовь Ромео и Джульетты, между которыми лежала вражда домов Монтекки и Капулетти, а, следовательно, законы почитания предков.

Тем не менее, японский город XVII (и даже XVI) века свидетельствует и о некоторых глубинных процессах, общих с процессами, происходившими в позднесредневековом европейском городе.

В последнее время на Западе стали все больше писать о вкладе японцев в развитие мировой культуры и о влиянии японской культуры на западную. При этом упоминается влияние японской цветной гравюры на творческое воображение импрессионистов, распространение в мире японского эстетического восприятия интерьера, увлечение в Европе и Америке эстетикой икебана, комплексное восприятие культуры японских национальных видов спорта и т.д.

И всё же основная проблема – правомерность определения японской культуры как ренессансной. Средневековье на Востоке протекало иначе, с удивительными эпохами расцвета искусства в то время, когда Европа после распада Римской империи как бы заново вступала на путь цивилизации. Классическая древность Китая не однажды в средние века дает всплески ренессансных явлений, что отзывается непосредственно и в развитии японской культуры, – в этом плане выделяется хэйанская эпоха, в которой видят японский аналог «античности».

2. Искусство эпохи Возрождения

2.1 Литература

Литература в Японии расцвела после того, как пустило корни образование. Под покровительством провинциальных аристократов, поощрявших изучение китайских классиков, религии и культуры, находились различные школы. Вскоре, как и в средневековой Европе, они наладили выпуск литературной продукции, что свидетельствовало о наступлении эпохи схоластики. Политическая изоляция Японии благоприятствовала развитию самоанализа. Произошло возобновление споров о враждующих китайских философских учениях и их толкованиях. Но взятые в целом приверженцы китайских наук (кангакуся), несмотря на разногласия по частным вопросам, влияли на изучение классической литературы. В этом они находили моральную и материальную поддержку у правительства.

Один из самых выдающихся ученых-кангакуся – Кайбара Экикэн. Он родился в 1630 г., почти всю жизнь провел в Киото, где был врачом, а потом окончательно обосновался в столице, где писал книги и читал лекции. Ему принадлежит более ста трудов по китайским классикам, а также значительное число стихотворений в классическом стиле. Умер он в 1714 г. Он был типичным и наиболее выдающимся представителем плеяды приверженцев китайских наук. Единственной целью его сочинений было принести пользу своим согражданам. Его энергичный и мужественный стиль совершенно лишен риторических украшений и тех языковых вольностей, к которым так тяготели современные ему драматурги и новеллисты. Чтобы сделать свои теории понятными даже детям и необразованным людям, он стремился по мере возможности пользоваться национальным фонетических письмом – канной. Произведения Экикэна пронизаны моралью, основанной на простом здравом смысле. Едва ли возможно переоценить ту пользу, которую он принес стране своими сочинениями.

Если говорить о поэзии, то нельзя не упомянуть величайшего японского поэта, теоретика стиха, Мацуо Басё. Будущий поэт Басё родился в замковом городе Уэно провинции Ига (в центре главного острова – Хонсю) в семье небогатого самурая Мацуо Ёдзаэмона, который, получив классическое образование, что предполагало знание китайского языка и китайских классиков, мирно занимался преподаванием каллиграфии, чему обучил и старшего сына.

Таким образом, Басё вырос не в среде самураев (воинов или чиновников) или торговцев, а нового слоя в Японии – интеллигенции. И все же ему пришлось поступить на службу в дом местного феодала, но в 28 лет, определившись в своем призвании, – его стихи публиковались в столичных сборниках, он участвовал в поэтических турнирах, – Басё уехал в Эдо, не послушавшись предостережений родных, что обрекло его на бедность, по сути, на нищету до конца жизни. В этом родные оказались правы.

Хотя в столице ему удалось устроиться на государственную службу по ведомству строительства водных путей, и тут он оставил службу, чуждую его душе. Но он уже получил известность как поэт и стал учителем поэзии. Все бы хорошо, если бы у его учеников были деньги. Басё бедствовал.

Он напишет: «Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагана. Мудро сказал в старину один человек: «Столица Чанъань – издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег». Я тоже так думаю, ибо я нищий».

Один из учеников Басё уговорил отца подарить его учителю рыбный садок, вытащенный на землю и превращенный в сторожку у пруда. У хижины поэт посадил саженцы банановой пальмы, и она получила название Басё-ан. И принял новый литературный псевдоним «Живущий в Банановой хижине», а затем стал подписывать свои стихи просто Басё (Банановое дерево).

Бедственная жизнь поэта продолжалась и в хижине. Зимой 1682 года в столице случился большой пожар, сгорела и хижина. Басё это событие принял за знак и отправился в странствия по стране, превратившись на старости лет в поэта-странника, что продолжалось почти десять лет, до конца его жизни.

Это была особая форма сотворчества с ходом народной жизни и с природой во все времена года. Последнее – отражение времени года в каждом стихотворении – это один из эстетических принципов особой формы стиха – хокку. Басё писал и «сцепленные строфы», нередко с другими поэтами, и дневниковые записи в прозе, но именно в трехстишиях он создал новую форму классической поэзии, несмотря на уникальный лаконизм и трудность перевода, понятную на всех языках.

Как это могло случиться? Приехав в столицу, Басё примкнул к последователям школы Данрин, которые брали материал из жизни горожан, не чуждаясь прозаизмов. Басё замкнулся в трехстишиях, продолжая править бесконечно каждое стихотворение в три строки.

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

Это одна из жемчужин мировой поэзии.

Перевод с японского В. Марковой.

Басё, казалось бы, нашел современную форму и содержание, это были жанровые картинки в духе той же жанровой живописи. Поэт почувствовал необходимость углубления и расширения содержания трехстиший и нашел опору в классической китайской поэзии VIII–XII веков, как поэты эпохи Возрождения в странах Европы и особенно в России находили опору в греко-римской лирике.

Лирика Басё наполняется не только живыми впечатлениями от природы и жизни народа, но и утонченным философским содержанием. Между тем здесь вся его жизнь, жизнь поэта в его странствиях.

В основу созданной им поэтики Басё положил эстетический принцип «саби». Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение – «печаль одиночества».

Жанр любовной повести достиг подлинности в творчестве Ихара Сайкаку (1642–1693), современника и в некотором роде антипода Басё. Как ни скептически относился Басё к Сайкаку, разница их талантов обусловлена необходимостью сохранить равновесие вечного и преходящего, духовного и плотского, серьёзного и смешного. Имеется в виду то, что в одном присутствует другое, как инь – в ян, а ян – в инь. Это разные стороны одного и того же. В отличие от Басё, занятого поисками в мире преходящего, Сайкаку сосредоточен на том, что лежит на поверхности, на буднях японского города. Но достоверность передачи преходящего, приобщает его к вечному. Первая же повесть «История любовных похождений одинокого мужчины» (1682) принесла Сайкаку успех. С его подачи «повести о любви», «косёку-моно» («любить любовь») заняли центральное место в японской литературе.

Страницы: 1, 2, 3, 4