Контрольная работа: Негативные последствия советско-афганской войны
Но
и вернуться к спокойному, мирному существованию человеку, проведшему на фронте
хотя бы несколько недель, не менее сложно; обратный процесс перестройки психики
протекает столь же болезненно и порой зятягивается на долгие годы.
Диапазон воздействия
факторов войны на человеческую психику чрезвычайно широк. Он охватывает
многообразный спектр психологических явлений: от ярко выраженных, явно
патологических форм до внешне малозаметных, как бы отложенных во времени
реакций.
Воздействие войны на
сознание комбатантов изучалось русскими военными психологами еще в начале XX в.
«Острые впечатления или длительное пребывание в условиях интенсивной опасности,
— отмечал Р.К.Дрейлинг, — так прочно деформируют психику у некоторых бойцов,
что их психическая сопротивляемость не выдерживает, и они становятся не
бойцами, а пациентами психиатрических лечебных заведений...
По данным ведущих
отечественных военных психиатров, изучавших частоту и структуру санитарных
потерь при вооруженных конфликтах и локальных войнах, «в последнее время
существенно изменились потери психиатрического профиля в сторону увеличения
числа расстройств пограничного уровня».
Однако гораздо больший
масштаб имеют смягченные и отсроченные последствия войны, влияющие не только на
психофизическое здоровье военнослужащих, но и на их психологическую
уравновешенность, мировоззрение, стабильность ценностных ориентаций и т.д.
Военные медики всё чаще используют такие нетрадиционные терминологические
обозначения (отражающие, тем не менее, клиническую реальность), как боевая
психическая травма, боевое утомление; речь идет о вьетнамском,
афганском, чеченском синдромах.
По данным специалистов, в
структуре психической патологии среди военнослужащих срочной службы,
принимавших участие в боевых действиях во время локальных войн в Афганистане,
Карабахе, Абхазии, Таджикистане, Чечне, психогенные расстройства достигают 70
%; у офицеров и прапорщиков этот показатель несколько меньше. У 15—20%
военнослужащих, прошедших через вооруженные конфликты, по данным главного
психиатра Министерства обороны РФ В.В.Нечипоренко (1995), имеются «хронические
посттравматические состояния», вызванные стрессом.
Участие в войне оказывает
безусловное воздействие на сознание, подвергая его серьезным качественным
изменениям. На данное обстоятельство обращали внимание не только специалисты
(военные, медики, психологи и др.), но и писатели, в том числе и имевшие
непосредственный боевой опыт. Достаточно упомянуть Льва Толстого, Эриха-Марию
Ремарка, Эрнста Хемингуэя, Антуана де Сент-Экзюпери и др.
Жизненный опыт тех, кто
прошел войну, сложен, противоречив, жесток. И это одна из важнейших причин
такого явления, как посттравматический синдром, прямым следствием которого
становится конфликтное поведение человека в социальной среде: неспособность
принять новые правила игры, нежелание идти на компромиссы, попытки разрешить
споры мирного времени привычными силовыми методами. Как правило, послевоенное
общество относится к своим недавним защитникам с непониманием и опаской, что
только усугубляет болезненную реакцию ветеранов на непривычную обстановку,
которую они воспринимают и оценивают с присущим им фронтовым максимализмом.
На первый план встает
вопрос об адаптации к новым условиям, о перестройке психики на мирный лад. На
войне всё четче и определеннее: ясно, кто враг и что с ним нужно делать.
Быстрая реакция оказывается залогом собственного спасения: если не выстрелишь
первым, убьют тебя. После такой фронтовой ясности конфликты мирного времени,
когда «противник» формально таковым не является и применение к нему привычных
методов борьбы запрещено законом, нередко оказываются сложны для
психологического восприятия тех, у кого выработалась мгновенная и обостренная
реакция на любую опасность.
Многим фронтовикам трудно
сдержаться, проявить гибкость, отказаться от привычки чуть что хвататься за
оружие — в прямом или в переносном смысле. Возвращаясь домой, бывшие солдаты
подходят к мирной жизни с фронтовыми мерками и переносят военный способ
поведения на мирную почву, хотя в глубине души понимают, что это недопустимо.
Некоторые начинают приспосабливаться, стараясь не выделяться из общей массы.
Другим это не удается, и они остаются «бойцами» на всю жизнь.
Душевные надломы, срывы,
ожесточение, непримиримость, повышенная конфликтность, с одной стороны, усталость,
апатия — с другой — эти естественные реакции организма на последствия
длительного физического и нервного напряжения, испытанного в боевой обстановке,
становятся характерными признаками так называемых фронтовых (потерянных)
поколений.
По мнению В.Кондратьева, потерянное
поколение — явление не столько социального, сколько психологического и даже
физиологического свойства, характерное для любой войны, особенно масштабной и
длительной.
«Четыре года
нечеловеческого напряжения всех физических и духовных сил, жизнь, когда “до
смерти четыре шага”. Естественная, обычная реакция организма — усталость,
апатия, надрыв, слом... Это бывает у людей и не в экстремальных ситуациях, а в
обыкновенной жизни — после напряженной работы наступает спад, а здесь — война»,
— писал Кондратьев, отмечая тот факт, что фронтовики и живут меньше, и умирают
чаще других — от старых ран, от болезней: война настигает их, даже если
когда-то дала отсрочку.
После любой войны
необычайно острую психологическую драму испытывают инвалиды, а также те, кто
потерял близких и лишился крыши над головой
Особо трудным возвращение
к мирной жизни оказывалось и для тех, кто до войны не имел никакой гражданской
профессии и, вернувшись с фронта, почувствовал себя лишним, никому не нужным.
Пройдя суровую школу жизни, имея боевые заслуги, вдруг оказаться ни на что не
годным или учиться заново с теми, кто значительно младше по возрасту (а главное
— по жизненному опыту), — это болезненный удар по самолюбию. Еще обиднее было
обнаружить, что твое место занято «тыловой крысой», отлично устроившейся в
жизни, пока солдат на фронте проливал свою кровь.
Когда мы вернулись с
войны, я понял, что мы не нужны. Захлебываясь от ностальгии, от несовершенной
вины, я понял: иные, другие, совсем не такие нужны. Господствовала прямота, и
вскользь сообщалось людям, что заняты ваши места и освобождать их не будем.
Так — с армейской
прямотой — выразил свои ощущения поэт Борис Слуцкий. Далеко не каждый это
понял, но почувствовали многие.
Другая трудность — это
возвращение заслуженного человека к будничной, серенькой действительности при
понимании им своей роли и значимости во время войны.
Чем сильнее была
житейская неустроенность, чем явственнее чиновное безразличие к тем, кто
донашивал кителя и гимнастерки, с тем большей теплотой вспоминались фронтовые
годы — годы духовного взлета, братского единения, общих страданий и общей
ответственности, когда каждый чувствовал: я нужен стране, народу, без меня не
обойтись.
Тогда они (речь идет о
еще относительно молодых бывших фронтовиках) снова отправляются воевать — едут
в горячие точки, поступают на службу в силовые ведомства, а порой уходят в
криминальные структуры — туда, где могут быть востребованы их специфические
навыки и опыт.
Осознание своей
принадлежности к особой касте надолго сохраняет между бывшими комбатами теплые,
доверительные отношения — смягченный вариант «фронтового братства», когда не
только однополчане, сослуживцы, но просто фронтовики стараются друг другу
помогать и поддерживать друг друга в окружающем мире, где к ним часто относятся
без должного понимания, подозрительно и настороженно.
Весьма показательными, на
наш взгляд, являются и взаимоотношения участников разных войн, которые, даже
принадлежа к разным поколениям, чувствуют родство судеб и душ. Так, по
признаниям воинов-«афганцев», до службы в армии многие из них равнодушно
относились к ветеранам Великой Отечественной, а после возвращения из
Афганистана стали лучше понимать фронтовиков и оказались духовно ближе к своим
дедам, чем к невоевавшим отцам.
Из каждой войны общество
выходит по-разному. Это зависит и от отношения общества к самой войне, которое,
как правило, переносится на ее участников, и от приобретенного фронтовиками
опыта, определяемого спецификой вооруженного конфликта.
В определенных условиях
фронтовая вольница может породить неуправляемую стихию толпы, как это случилось
в 1905 г., когда позорные поражения русской армии в непопулярной войне с
Японией стали одним из катализаторов социальной напряженности в стране —
напряженности, которая переросла в первую русскую революцию, причем волнение
затронуло не только гражданских лиц, но коснулось также армии и флота.
Подобная ситуация
повторилась и в 1917 г., когда усталость и недовольство затянувшейся войной, неудачи
и поражения на фронтах привели к революционному брожению в войсках, к массовому
дезертирству и полному разложению армии.
Однако в данном случае
неизбежный посттравматический синдром не усугублялся кризисом духовных
ценностей, как это не раз бывало в истории после несправедливых или
бессмысленных войн. А именно к такого рода примерам относится афганская война,
в ряду других негативных последствий породившая афганский синдром.
Афганский синдром... Это
словосочетание вызывает в памяти другое — вьетнамский синдром. Невольно
напрашиваются прямые аналогии. Обе войны велись сверхдержавами на территории
небольших стран третьего мира. За обеими войнами стояли определенные
идеологические и геополитические интересы, в обеих использовались высокие
лозунги: «защита демократических ценностей», в одном случае, и
«интернациональная помощь» народу, совершившему социальную революцию, — в
другом. Обе страны, где велись боевые действия, стали ареной демонстрации
боевой мощи сверхдержав, включая испытание новейших видов оружия, стратегии и
тактики малых войн. Весьма сходными оказались и их итоги: сверхдержавы не
смогли навязать свою волю двум относительно небольшим азиатским народам,
понесли огромные боевые, экономические, политические и моральные потери.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |