Реферат: Творчество лорда Байрона и феномен байронизма в контексте времени

Несмотря на недовольство придворных кругов, быстро растут переводы произведений Байрона вначале с французского, но затем и с английского подлинника. В журналах печатаются статьи о Байроне, появляются его портреты. Не все дозволялось цензурой к публикации в России. Так, сатира «Бронзовый век» и «русские» главы «Дон Жуана» были запрещены, и проникали к читателю контрабандой. Это было вызвано гневным осуждением крепостного права в России и язвительными замечаниями в адрес русских императоров, содержащихся в этих произведениях. В 20-х годах П.А. Вяземский, наряду со многими будущими декабристами, был одним из первых, кто правильно понял в России политическое значение поэзии Байрона и дал оценку его творчеству именно с этой стороны: «Байрон, который носится в облаках, спускается на землю, чтобы грянуть негодованием в притеснителей, и краски его романтизма сливаются часто с красками политическими».2 До Байрона доходили известия о русских переводах его произведений. Он вряд ли мог знать о тайных дворянских обществах в России. Но он знал о непосредственной поддержке, оказываемой итальянским карбонариям со стороны многих русских. Байрона интересовала не только Россия 18 века, Россия Екатерины II. Он считал, что и в России будет услышан голос свободы, чему свидетельствует строфа из шестой песни «Дон Жуана»:

…and now rhymes wander

Almost as far as Petersburgh and lend

A dreadful impulsu to each loud meander

Of murmuring Liberty’s wide waves, which blend

Their roar even with the Baltic’s …

Усиление интереса к Байрону в русских читательских кругах стояло в прямой связи с обострением общественно-политического недовольства в широких кругах русской дворянской интеллигенции и активизации тайных обществ, вроде Союза Спасения и Союза Благоденствия. Произведения Байрона итальянского периода находили в России быстрый отклик, прежде всего потому, что они будили вольнолюбивые мечтания, отвечали нарождавшимся общественным оппозиционным настроениям.

Вступление Байрона в ряды греческого освободительного движения, активное вмешательство в дела формирования греческого правительства и будущего греческого государства в еще большей степени усилили интерес к Байрону и его творчеству как со стороны российской общественности, так и со стороны властей. Восхищенному вниманию, с которым русское общество следило за действиями Байрона в пользу греческой свободы, и восторженным откликам о нем русских поэтов противостояла не только сеть цензурных запретов, но и вдохновлявшая их информация Министерства иностранных дел. Это была настоящая борьба общественного мнения и правительственных постановлений за и против Байрона, борьба явных и тайных общественных сил, которую живо ощущали современники. В свете этой борьбы становятся более понятными и явная недоговоренность многих критических статей о Байроне, вышедших в российской периодике, и искаженность переводов его произведений. Характерно в этой связи письмо правителя Новороссийского края графа М.С. Воронцова министру иностранных дел графу К.В. Нессельроде с просьбой об удаление А.С. Пушкина из Одессы, где ему кружат голову его восторженные поклонники, «между тем как он, в сущности, только слабый подражатель не совсем почтенного образца – лорда Байрона».1

Таким образом, Байрон и как поэт, и как борец, и как создатель «байронического героя» стал на определенное время центральной фигурой русской культурной и общественно-политической жизни.

По прошествию десятилетий, когда байронизм как явление утрачивал свою актуальность и значимость, имя Байрона не исчезает бесследно из контекста русской культуры. Представляет определенный интерес оценка творчества Байрона, данная знаковыми фигурами русской культуры второй половины-конца19 столетия.

В статье, посвященной творчеству А.С. Пушкина, Владимир Соловьев- первый крупный русский философ, ставший известным в Европе, дает сопоставление поэзии и взглядов Пушкина с Байроном. Соловьев считал, что: «Байрон превосходил Пушкина напряженною силой своего самочувствия и самоутверждения, это был более сосредоточенный ум и более могучий характер, что выражалось, разумеется, и в его поэзии, усиливая её внушающее действие, делая из поэта «властителя дум»».1

Соловьев, будучи глубоко религиозным мыслителем, отдавая должное Байрону, не может согласиться с «гигантской», как он пишет, претензией Байрона к Творцу. Философ, работая над этой статьей в самом конце 19 столетия, прекрасно понимал бунтарскую направленность поэзии Байрона. Он был убежден, что Байрон восставал не только против окружающей его действительности. Бунт Байрона и его героев, — против самих основ мира и его создателя. А этого Соловьев не мог принять и простить Байрону.

Интересна оценка, данная Байрону, другим крупным деятелем русской культуры рубежа 19-20 вв. Дмитрием Мережковским. В объемном труде под названием «Пушкин», Мережковский рассматривает влияние байронизма на культурную и литературную жизнь России 20-30 гг. 19 столетия. Он, в отличие от многих критиков, считает, что Байрон не оказал столь существенного влияния, как это традиционно признавалось: «Некоторые критики считали величайший из русских романов, — писал Мережковский, имея ввиду «Евгения Онегина»,— подражанием Байронову «Дон Жуану». Несмотря на внешнее сходство формы, я не знаю произведений более отличных друг от друга по духу. Веселая мудрость Пушкина не имеет ничего общего с едкою иронией Байрона».2 По мнению Мережковского, образом Евгения Онегина Пушкин развенчивал все привлекательные для русского читателя стороны байронизма.

Несколько позднее, но очень близко по смыслу к мнению Д.С. Мережковского, было высказано мнение одного из лидеров русского символизма Вячеслава Иванова. В статье «Два маяка» он подчеркивает, что Пушкин своими литературными героями развенчивал «байронического героя».

Теперь, по прошествию без малого двух столетий с момента вхождения Байрона и «байронического героя» в круг русской культуры, можно предположить, что уместны все вышеприведенные точки зрения. Байрон был и в центре русской культуры 20-30-х гг. 19 столетия, но его влияние и влияние «байронического героя» не только сходило на нет с учетом времени, но и сознательно преодолевалось как Пушкиным и Лермонтовым, так и другими деятелями культуры.

В целом в европейской духовной жизни середины — второй половины 19 века творчество Байрона воспринимается уже в заметно приглушенных тонах. Бунтарский пафос затихает с учетом времени, а мода на «байронический тип», как и всякая мода, уступает место новым веяниям. Но это не означало, что имя Байрона стало забываться. Его произведения по-прежнему печатались большими тиражами. Творчеству Байрона посвящали свои исследования многие видные литераторы и ученые. Особое внимание обращали на героев произведений Байрона композиторы.

Только за вторую половину 19 в. было написано около 100 различных музыкальных произведений на байроновские сюжеты.1 Дух байроновских творений нашел свое адекватное воплощение прежде всего в инструментальной музыке. Достаточно назвать вторую симфонию Гектора Берлиоза «Гарольд в Италии», в еще большей степени его же «Фантастическую симфонию». Творчество Роберта Шумана как одного из самых ярких представителей романтизма также пронизано байроновскими мотивами. Увертюра и музыка к драматической поэме «Манфред» создали образ вечно мятущегося, противоречивого и сложного героя с его неразрешимым конфликтом и трагическим концом. Этой же теме посвящена симфония П.И. Чайковского — одно из лучших произведений великого русского композитора.

В меньшей степени повезло байроновским героям в музыкально-сценическом воплощении. Оперы («Двое Фоскари», «Корсар» Джузеппе Верди и др.) и балеты («Корсар» Адольфа Адана и др.) на сюжеты Байрона содержали лишь чисто внешнее сходство со своими оригиналами. Байроновский дух, его страстность и бунтарство оставались за пределами партитур. В какой-то степени эти и другие произведения на байроновские сюжеты сыграли отрицательную роль: по ним Байрон стал восприниматься как неглубокий мастер довольно тривиальной интриги, но не более того.

В самом конце 19 столетия о байронизме как давно не актуальном явлении вспомнили в связи с именем Фридриха Ницше. Его учение наделало такого же шума, как некогда поэзия Байрона. В том, что говорил знаменитый немецкий мыслитель о грядущих судьбах нашей культуры, было нечто, напоминавшее прежний индивидуализм с его мрачной антигуманной скорбью. Благодаря бесспорному таланту автора, учение Ницше показалось новым кодексом личной и гражданской морали, хотя по основной своей мысли и господствующему настроению в нем были лишь видоизмененные, известные по творчеству Байрона, мотивы: культ сильной индивидуальной личности и мировая скорбь. Обсуждая философию Ницше, общественность на рубеже веков вспоминала Байрона и его современников — романтиков-бунтарей. Проводились параллели и строились аналогии. Однако, байроновский герой при его сравнении со «сверхчеловеком» Ницше отличался прежде всего тем, что он нравственно страдал от невозможности установить между собой и людьми такого взаимопонимания, при котором его поступки были бы на благо обществу. «Сверхчеловек» этих нравственных мучений не испытывал, а если и страдал, то как художник или эстет, не находящий в жизни того идеала красивой силы и мощи, в развитии которых он видел весь смысл жизни.

«Байронический герой», как бы иногда он не был антигуманно и антисоциально настроен, — все-таки сын великой этической, общественной и политической революции. Таким он и воспринимался наиболее вдумчивыми и образованными читателями спустя много десятилетий после своего появления. Без малого два столетия прошло со времени расцвета романтизма в европейской культуре. Это же время отделяет нас от Байрона и его героев. 1988 год – год 200-летия со дня рождения Байрона, - был объявлен ЮНЕСКО годом великого английского поэта. Его личность и творчество не исчезли за это время из круга актуальной культуры, т.е. не стали предметом интереса только историков культуры и литературоведов. Поэзия Байрона осталась востребованной и на рубеже двух тысячелетий. Естественно, мир героев Байрона для нас – достаточно отдаленная история. Но сами герои с их душевными порывами, сильными чувствами и непримиримой оппозицией по отношению к обществу воспринимаются совсем не как давно отжившие свой век типажи.

Страницы: 1, 2, 3, 4