Реферат: Система жанров средневекового фольклора
Песня «Взятие Казани»
аккумулирует в себе память о всех военных походах, предпринятых царем в целях
укрепления границ русского государства. Сюжет о «Гневе Ивана Грозного на сына»
передает народное отношение к опричнине и скорым царским расправам с мнимой
изменой. В песне «Ермак в казачьем кругу» отразилось сложение нового
социального слоя - казачества. Двусмысленному положению вольного люда,
промышляющего на Дону и Волге грабежом царских караванов, песня
противопоставляет государеву службу Ермака и его сподвижников, подчинивших
Белому царю Сибирь.
На границе лирического и
эпического родов фольклора находится жанр народной баллады. Баллада формируется
в рамках фольклорного эпоса, по мере того как носителей средневековой культуры
начинает интересовать историческая личность в семейном кругу (сюжеты «Князь
Роман женул терял», «Князь Михайло»), либо, наоборот, малая личность в потоке
большой истории («Авдотья Рязаночка»). В жанровой форме баллады фольклорное
сознание впервые обращается к изображению внутреннего мира человека не в
обрядовой ситуации, а в повседневной жизни. Из всего многообразия человеческих
чувств и переживаний в фокус народной баллады попадают ослепительные,
предельные, аномальные эмоции, а также роковые стечения жизненных
обстоятельств.
Внимание к индивидуальному
чувству, к личному взгляду на мир, противопоставленному стереотипам
общественной и семейной жизни, оказывается тем фактором, благодаря которому
складывается необрядовая лирика как особый род фольклорной словесности. Между
содержанием песни и личностью ее исполнителя обнаруживаются тесные и
непосредственные связи. У замужней крестьянки свои заботы: ссоры, разлад в
семье, нерадивый муж-пьяница. У влюбленной девушки свои радости и горести:
подарок от милого, вечернее гулянье или разлука с возлюбленным, суровые
родители. В ямщицкой песне отразится настроение дальней зимней дороги. Песня
бурлацкая выплеснет муку неподъемного труда. В протяжной солдатской песне
зазвучат мотивы суровой государевой службы, воспоминания о далеком доме, а на
марше, наоборот, зазвенит удалью молодецкою походная песня. В разбойничьих
песнях сквозь лихую беспечность нет-нет да и проглянет бездомность и
одиночество героя.
Личностное начало не только
приводит к оформлению жанрового поля лирики, но и к изменению идейной структуры
жанра былины. Особенно заметен этот процесс в сюжетах новгородского былинного
цикла. В отличие от создателей киевских былин, новгородских сказителей занимают
социально-психологические коллизии, общественные отношения, положение человека
в окружающем мире. Четыре сюжета новгородских былин четко разбиваются на пары.
Первая пара посвящена конфликту героев с Господином Великим Новгородом.
Гусляра Садко не зовут играть
на почетный пир, обиженный, он уходит на берег Ильмень-озера. Очарованный его
игрой, водяной дает гусляру рыбу-золото перо, способную превращаться в золото.
Садко бьется с городом о заклад, что сможет выкупить все товары знаменитого
центра древнерусской торговли. Но следом за скупленными новгородскими товарами
прибывают товары московские, а за ними товары заморские. Садко смиряется со
своим поражением, отдает проигранный заклад. Другой герой Василий Буслаев
состязается с новгородцами в физической силе. Кулачный бой на мосту длится с
утра и до вечера и ничем не заканчивается, кроме смертей, увечий и разрушений.
В отличие от Садко, узнавшего предел собственных возможностей, Василий Буслаев
сам не хочет остановить бессмысленное побоище. Лишь его мать способна унять
буйного молодца.
Похожие конфликты, но на
более высоком уровне разворачиваются в другой паре сюжетов. Здесь уже герои
спорят не с силой человеческой общины, но со своей судьбой. Садко, оплатив
проигранный заклад на многие тысячи, не потерял остального богатства. Он
становится в один ряд с богатейшими купцами новгородскими и сам отправляется
торговать за море. По обычаям русских мореходов, отправлявшихся на рыбный
промысел или для заморской торговли, следовало умилостивить море, принести ему
дары в счет будущих прибылей. Садко не отдал этой символической дани, и теперь
морской царь, позволявший Садко богатеть, требует взамен его душу. Герой вновь
пытается спорить с миром, стремится уйти от ответственности, уговаривает
сотоварищей кинуть жребий, несколько раз меняя условия:
Ай как эти жребии есть
неправильны:
А и как делайте вы жребии
дубовыи,
А я сделаю жребий да липовый
А у всей дружины жеребья
гоголем плывут,
А у Садка-купца гостя
богатого новгородского да ключом на дно.
- Ай как видно Садку делать
топерь нечего,
А и самого Садка требует царь
морской да в сине море!12
Проиграв тяжбу и в этот раз,
Садко принимает свой удел безропотно, за что и получает помощь от святого
покровителя Николы Можайского в своих мытарствах на морском дне. Василий же
Буслаев, начав своеволием в Новгороде, оканчивает своеволием и на Святой земле.
Поехав со своей дружиной якобы святым местам поклониться, он проявляет
неуважение к общепринятым нравственным нормам: купается неодетым в Иордане, где
крестился Иисус Христос; пинает мертвую голову; не слушает советов и
предостережений. В конце концов герой находит свою смерть, пытаясь перепрыгнуть
могильный камень.
Былины о Садко и Василие
Буслаеве представляют собой два варианта ответа на новые вопросы, захватившие
фольклорное сознание: каково соотношение судьбы и личной воли человека, что
значит его слово и дело в окружающем мире. За изображением авантюрно-психологических
коллизий возникает нравственное и духовное видение мира.
Духовные стихи представляют
нравственные аксиомы христианства в виде ярких сюжетов, обобщающих смысл и
значение всех подобных жизненных ситуаций. Стихи на Евангельские сюжеты (о
рождестве, проповеди, крестной смерти Христа) задают систему высших ценностей,
на которые ориентируется человек в собственной жизни. Образы христианских
добродетелей явлены в стихах о великомученике Георгии, блаженном Алексии
человеке Божьем, преподобной Марии Египетской. Образы греха в духовных стихах
также предельны: они говорят о непрощенных прегрешениях и ожидающих
нераскаянных грешников адских муках. Концентрированно народное знание о
духовных предметах собрано в «Стихе о Голубиной книге». Под Голубиной книгой
фольклорная традиция разумеет Библию, содержащую глубокое, неземное знание,
открытое миру Духом Святым, который изображается на иконах в виде голубя.
Голубиная книга включает в себя память о творении мира (подобно библейской
книге Бытия) и предсказания будущих времен (подобно Апокалипсису).
Очевидно, что система жанров
средневекового фольклора охватывает все практические, эмоциональные и
концептуальные стороны народной жизни. Иерархия жанров средневековой
литературы, нисходящая от духовной литературы (Евангелие, проповедь,
агиография) через исторический пласт книжности (летописи, воинские повести) до
деловой и бытовой письменности13, имеет своим соответствием иерархию жанровых
форм фольклора, восходящую от повседневных обрядов и верований через идеальный
мир былин и сказок до нравственных высот духовных стихов.
Селиванов Ф. М. Руский эпос.
М., 1988. С. 185.
Толстой Н. И. Отношения
древнесербского книжного языка к старославянскому (в связи с развитием жанров в
древнесербской литературе) // История и структура славянских литературных
языков. М., 1988. С. 164 - 173.
Литература:
1.
Садовников Д. Н. Загадки русского
народа. М., 1995. 1. С. 12.
2.
Шейн П. В. Великорус в своих
песнях, обрядах, обычаях, сказках, легендах. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1898. 1030),
3.
Гильфердинг А. Н. Онежские былины.
Т. 1. Л., 1949. 243)
4.
Песни Печоры. М.; Л., 1963. 126.
С. 159.
5.
Шейн П. В. Материалы для изучения
быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1887. Т. 1. Ч. 1.
191.
6.
Деревня Веретякина Орловской
губернии // Живая старина. 1905. 1. С. 112 - 113.
7.
Русские заговоры и заклинания. М.,
1998. 2327. С. 368.
8.
Ончуков Н. Е. Северные сказки.
СПб., 1998. 198д. С. 134.
9.
Гальковский Н. М. Борьба
христианства с остатками язычества в Дреней Руси. М., 2000. Т. 2. С. 101.
10.
Ильин И. А. Духовный смысл сказки.
Трубецкой Е. Н. «Иное царство» и его искатели в русской сказке. // Трубецкой Е.
Н. Три очерка о русской иконе. М., 2000. С. 187 - 317.
11.
Селиванов Ф. М. Руский эпос. М.,
1988. С. 185.
12.
Толстой Н. И. Отношения
древнесербского книжного языка к старославянскому (в связи с развитием жанров в
древнесербской литературе) // История и структура славянских литературных
языков. М., 1988. С. 164 - 173.
|