Реферат: Критика о А.П. Чехове
Как и в
примере из «Дамы с собачкой», мы находим здесь пейзаж не в роли фона, или
аккомпанемента, или эмоционального усилителя, или иллюстрации к тексту и т. д.
Нет, он — мощное орудие, участвующее в создании идеологической атмосферы
произведения.
Еще один
пример, где значение пейзажа еще важнее, где ему принадлежит явно ведущая роль
и притом — какого широкого охвата!
В рассказе
«По делам службы» следователь Лыжин вместе с врачом приезжает в деревню на
вскрытие самоубийцы, земского страхового агента Лесницкого. Из-за поднявшейся
метели они приехали слишком поздно, вскрытие пришлось отложить. За ними
присылает лошадей сосед, помещик Тауниц, в уютном гостеприимном доме которого
они проводят приятный вечер, ночуют, остаются из-за метели еще на сутки и затем
уезжают в деревню. Сотский, — или, как он называет себя, цоцкай, — старик
Лошадин, и днем, и ночью выполняя поручения начальства, ходит тем временем из
деревни в усадьбу помещика к следователю и обратно. «Следователь спал
непокойно.... Ему казалось во сне, что он не в доме Тауница, и не в мягкой
чистойпостели, а все еще в земской избе, на сене, и слышит, как вполголоса
говорят понятые; ему казалось, что Лес-ницкий близко, в пятнадцати шагах».
Потом ему представилось, будто Лесницкий и сотский Лошадин шли в поле по снегу,
бок о бок, поддерживая друг друга; метель кружила над ними, ветер дул в спины,
а они шли и подпевали:
— Мы идем,
мы идем, мы идем.
Старик был
похож на колдуна в опере, и оба в самом деле пели точно в театре:
— Мы идем,
мы идем, мы идем». Вы в тепле, вам светло, вам мягко, а мы идем в мороз, в
метель, по глубокому снегу…. Мы не знаем покоя, не знаем радостей…. Мы несем на
себе всю тяжесть этой жизни, и своей, и вашей». У-у-у! Мы идем, мы идем, мы
идем».
И
несчастный, надорвавшийся, убивший себя «неврастеник», как называл его доктор,
и старик мужик, который всю свою жизнь каждый день ходит от человека к
человеку, — это случайности, отрывки жизни для того, кто и свое существование
считает случайным, и это части одного организма, чудесного и разумного, для
того, кто и свою жизнь считает частью этого общего и понимает это. Так думал
Лыжин, и это было его давней затаенной мыслью и только теперь она развернулась
в его сознании широко и ясно.
Он лег и
стал засыпать; и вдруг опять они идут вместе и поют:
— Мы идем,
мы идем, мы идем…. Мы берем от жизни то, что в ней есть самого тяжелого и
горького, а вам оставляем легкое и радостное, и вы можете, сидя за ужином,
холодно и здраво рассуждать, отчего мы страдаем и гибнем...».
Мимоходом
мы бы хотели отметить, что если художественное произведение вообще неизбежно
терпит ущерб при передаче его цитированием, то чеховские вещи сугубо от этого
страдают: в них ведь каждое слово необходимо! Вот и сейчас приведенные цитаты
дают лишь слабое представление об изумительной глубине и значительности чеховского
текста, об органичности слияния тех мыслей, которые проносятся в голове
следователя Лыжина, с воем ночной метели, с образами людей, с невидимым, но
ясно ощутимым присутствием автора этого шедевра. Самая звукопись ночной метели
переходит здесь уже в музыку, исполненную глубокого содержания!
Контрастность
изображаемых Чеховым персонажей также помогает созданию поэтической атмосферы в
произведении. Этот прием с полным основанием можно назвать классическим: с
незапамятных времен он является излюбленным у писателей и художников вообще,
притом функция его не ограничивается созданием или, точнее, усилением
поэтического колорита.
Демон рядом
с ангелом могут служить эмблемой этого приема. Однако с течением времени он
утончался. Если Тициан в самом названии двух картин прямо указывал на их
контрастную тему: «Amorsancta» и «Amorprofana» — «Любовь небесная» и «Любовь
земная», то затем от такого вспомогательного подчеркивания художники отходили,
оставаясь верными самой теме.
И верность
эта естественна, законна. Она ничему не противоречит, она соответствует жизни,
состоящей из контрастов, а в то же время контраст изображаемых объектов
необычайно заманчив для художника, потому что в нем самом уже заключено могучее
изобразительное средство: Татьяна и Ольга Ларины, поставленные рядом, взаимно
усиливают впечатление от той и другой. Если глядеть, просто глядеть на них
порознь, они покажутся бледнее и менее характерными. Возвращаясь к только что
оставленному нами пейзажу из «Припадка», где первый, чистый, молодой снег падает
в смрадный переулок с его публичными домами, мы с полной ясностью воспринимаем
не только поэзию рядом с прозой, но сугубую поэзию рядом с грязью жизни.
Этим
свойством взаимного контрастного оттенения Чехов, как и многие другие, точнее
будет сказать — как все художники, пользовался широко. Достаточно вспомнить
целый ряд «контрастных пар» в его произведениях: муж и жена из рассказа «Жена»,
три сестры и Наташа из «Трех сестер», Астров и Серебряков из «Дяди
Вани»,молодой татарин и Толковый из рассказа «В ссылке», кроткая Липа и Анисья,
похожая на гадюку, которая выглядывает из молодой ржи, в повести „В овраге» и
т. д. и т. д.
Пользуясь
контрастными сопоставлениями, Чехов в этот изобразительный прием внес, как во
все другие, существенную и характерно чеховскую новаторскую черту. Имея в виду
активного читателя, он в ряде данного рода сопоставлений сделал более
земным«ангела» и убавил злодейства у «демона».
Особенно
четко это видно, например, в «Доме с мезонином». Рассказ целиком построен на
контрасте поэтической Мисюсь и ее прозаической сестры Лиды. Поэтичность первой
и прозаичность второй — положительно ощутимы! Но ведь и Мисюсь — не «ангел», а
лишь милая, чуткая, безвольная девочка, и сестра ее — не «демон», не злодейка,
а только не тонкий человеке чертой деспотизма в своем душевном складе. Но
когда, — только что твердо и спокойно растоптав любовь двух людей, — она
диктует ученице: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру», то от прозаизма ее
буквально содрогаешься, как от злодейства. И если хорошенько вдуматься в то,
как складывается впечатление от образа Мисюсь, то станет ясно, что ничего
специфически «поэтического» в ней нет, что ее поэтичность почти целиком
обусловлена ее противоположностью сестре. Иными словами: никакими
преувеличенными чертами («превосходной степенью»!) не наделил Чехов ни ту, ни
другую, а оказалась одна — предельным воплощением прозы, другая — таким же
воплощением поэзии.
Музыкальность
стиля — третье важнейшее орудие Чехова для создания в произведении поэтической
атмосферы. Это тоже чрезвычайно мало обследованная область его поэтики.
Несколько ценных замечаний по данному вопросу сделала Е. Н. Коншина в своем
тщательном исследовании стилистической работы Чехова в рассказе «Невеста»1, и
это, кажется, все. А между тем речь идет о характернейшем элементе чеховского
мастерства.
Надо
сказать, что музыкальность стиля — только часть, хотя и важнейшая, более
широкой темы о музыке, как изобразительном средстве, отнюдь не случайном в
произведениях Чехова. В его рассказе «Враги» есть следующие знаменательные
строки в том месте, где художник набрасывает мрачную картину смерти мальчика и
дает изображение его убитых горем родителей: «В позе матери, в равнодушии
докторского лица лежало что-то притягивающее, трогающее сердце, именно та
тонкая, едва уловимая красота человеческого горя, которую не скоро еще научатся
понимать и описывать и которую умеет передавать, кажется, одна только музыка».
Здесь мы
имеем указание на прямой повод для Чехова прибегнуть в том или ином случае к
упоминанию или описанию музыки, как к изобразительному средству, и таких
поводов у него было не мало. Сам он, как известно, очень любил музыку, хорошая
музыка не только не мешала, но, напротив, помогала ему в работе, на что он сам
указывает в одном из своих писем. Быть может, слово «любил» даже не вполне
выражает отношения Чехова к этому искусству. В его архиве сохранилась
чрезвычайно интересная обрывочная запись: «Поэтическая любовь, — читаем мы в
этом отрывке, — представляется такою же бессмысленной, как снеговая глыба,
которая бессознательно валится с горы и давит людей. Но когда слушаешь музыку,
все это, то есть, что одни лежат где-то в могилах и спят, а другая уцелела и
сидит теперь седая в ложе, кажется спокойным, величественным, и уж снеговая
глыба не кажется бессмысленной, потому что в природе все имеет смысл». Оценивая
громадную роль, которую выполняла музыка в творчестве Чехова, и характер его
личного отношения к музыке, невольно приходишь к мысли, что в этой записи
Чехова зафиксирован его взгляд намузыку, как на могучее орудие осмысливания
жизни.
Вполне
естественно, в силу такого отношения Чехова к музыке, столь частая встреча с
нею читателя на страницах его произведений, где то и дело какой-нибудь герой
поет, садится за рояль, играет на скрипке, на виолончели, причем нередко бывает
названа исполняемая вещь: рапсодия Листа, серенада Брага, «Молитва девы»,
романсы Чайковского и т. д. В некоторых вещах Чехова музыка несет на себе
основную тематическую нагрузку, как, например, в «Скрипке Ротшильда». Как
правило, пьеса Чехова не обходится без музыки, а одна из них до такой степени
насыщена музыкой, что если ее выделить из пьесы, то получится род сюиты,
проходящей параллельно с развитием действия на сцене. Такова пьеса «Три
сестры». Здесь играют на скрипке, на гармонике, на гитаре, на рояле; играет
скрипка с арфой, военный оркестр; поют офицеры, поет нянька, укачивая ребенка,
напевает доктор Чебутыкин. Сюда же надо добавить тревожные звуки набата в
третьем акте. Нельзя не напомнить также, что Чехов, по-видимому, приступал к
созданию для Чайковского, музыку которого он очень любил, либретто для оперы
«Бэла» по повести Лермонтова.
Как,
однако, ни разнообразны эти связанные с музыкой моменты, они сами по себе не
охватывают всего значения стихии музыки в творчестве Чехова, потому что оно
насквозь, в самой структуре своей музыкально. Д. Д. Шостакович, например,
находит, что «Черный монах» композиционно построен, как симфония. Быть может,
не с меньшим основанием можно то же самое сказать и о таких повестях, как «В
овраге», «Моя жизнь», особенно «Три года». «Степь» Чехова словно просится в
музыкальную сюиту на тему „южный пейзаж». Как возвышенную лирическую музыку
воспринимаем мы «Дом с мезонином». О некоторых пейзажах у Чехова хочется без
малейшей натяжки сказать, что они поют. Вот, например, в «Степи»:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5 |