Научная работа: Проблема интерпретации романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"

Словом, булгаковский роман написан не в вакууме, он живет литературой, историей и современностью, напряженной авторской мыслью о них, и потому «Мастера и Маргариту» так интересно читать. В этой книге запечатлена подлинная, а не официально-плакатная жизнь 30-х годов, как бы спрессован огромный материал, собраны и творчески переосмыслены ценнейшие человеческие документы, хранящие исторический опыт нескольких поколений.

Социально-политическое звучание подразумевает под собой две проблемы, поднятые в романе: проблему власти, которая ярко раскрывается в ершалаимских главах, и проблему состояния советского общества, которая сатирически изображена на протяжении всего «московского» повествования.

Глава IV. Антихристианская направленность романа

Важной находкой в ходе нашей работы стала книга М.М. Дунаева «Вера в горниле сомнений», которая была написана по благословению Святейшего Патриарха Алексия II. Эта книга представляет собой религиозную точку зрения на многие произведения русской и советской литературы, в частности на роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Ранее, при изучении романа, мы не встречали такого подхода, он показался нам интересным и оригинальным. И сейчас мы бы хотели изложить данную интерпретацию.

Важнейшее качество нашей отечественной словесности – ее православное миропонимание, религиозный характер отображения реальности. Именно Православие повлияло на пристальное внимание человека к своей духовной сущности, на внутреннее самоуглубление, отраженное литературой. Православие – основа русского миропонимания и способа бытия в мире.

Человек обречен на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключенный в этом трагизм своего существования еще и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Эту смятенность души высветила русская литература, сделав ее главным предметом своего сострадательного исследования.

Наша литература запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека – и светлый, и темный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и безверия.

Роман «Мастер и Маргарита» целиком отдан теме воздействия на мир сатанинского начала. Роман этот, написанный в предвоенные годы и ждавший публикации более четверти века, стал фактом литературной жизни уже после «оттепели», оказавшись ярко злободневным и в новую эпоху. Да и сама избранная тема определила его соотнесенность со всеми временами.

Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа, писали, не могли не заметить реплику Иешуа по поводу записей его ученика Ливия Матвея: «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. …Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал». Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия.

Различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста. Писатель призвал на помощь всю силу своего дарования, дабы заставить читателя поверить, что истина в содержании романа. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности у Булгакова необычайно ощутимы. Бесспорно: роман «Мастер и Маргарита» - истинный литературный шедевр. Но, к сожалению, всегда выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник.

Иешуа – это Иисус, представленный в романе, как единственно истинный, в противоположность евангельскому, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика. Но и Иешуа не только именем на событиями жизни отличается от Христа – он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом.

Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Мудрец ли он, булгаковский Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно? Иешуа нравственно высок, но высота его – человеческая по природе своей, он высок по человеческим меркам. Он человек и только человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образом с Личностью Христа. Перед нами предстает не Богочеловек, но человекобог. Вот то новое, что вносит Булгаков, по сравнению с Новым Заветом, в свое «благовествование» о Христе. Правда, ничего особенно оригинального со времен не только древнейших ересей, но и с самих евангельских времен (еще правоверные иудеи отказывались видеть в Иисусу Сына Божия) тут нет. Да не в том дело. Главное, что мышление автора романа антропоцентрично. А с таким мышлением каждый подступ к Божественному Откровению обернется непременно искажением, если не кощунством.

Сын Божий явил нам высший образец смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы разметать и уничтожить всех утеснителей и палачей, приял от них поругания и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа же явно положился на волю случая и не заглядывает далеко вперед. Отца он не знает и смирения в себе не несет, ибо нечего ему смирять. Он жертвенно несет свою правду, но жертва его не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека.

Христос знал, что его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата6 «А ты бы меня отпустил, игемон…» - и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по Истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У Иешуа нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов Сын Божий не был многословен перед лицом Своих судий. Иешуа напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно «добрые люди». В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступления.

Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это – центральная идея булгаковского повествования о бродячем правдовозвестителе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Иешуа слаб, потому что он не ведает Истины. Вот центральный момент всей сцены между Иешуа и Пилатом в романе – диалог об Истине:

«Что такое Истина?» - скептически вопрошает Пилат. (Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. И что было говорить тому, кто стоял перед Истиной – и не видел ничего в духовной слепоте своей.)

Иешуа необычайно многословен, но все его многоречие сводится к заурядному сеансу психотерапии, к излечиванию игемона от головной боли. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом. Нет и не какой скрытой глубины за теми словами, никого потаенного смысла. Истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова.

Нет, это не принижение Истины до уровня обыденного сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальностей. Нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрению тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – сатане. Воланд есть несомненный главный персонаж всего произведения, его образ – своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда подтверждается эпиграфом к первой части: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека благодаря Божьему попущению, Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо – не сатана. Поэтому, утверждая: «Я творю добро», - служитель ада лжет, присваивая себе то, что ему не принадлежит. Бес лжет, но то в природе его, на то он и бес. Но сатанинская претензия на обладание исходящим от Бога – воспринимается автором «Мастера и Маргариты» как безусловная истина, и на основании доверия к дьявольскому обману Булгаков и выстраивает всю нравственно-философскую и эстетическую систему своего творения.

Идея Воланда уравнивается в философии романа с идеей Христа. Булгаков идею равнозначности добра и зла, света и тьмы, равноначальности их для тварного мира облекает в нехитрый, но изящный и внешне весьма убедительный логический образ.

«Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом, - поучает свысока дух тьмы глуповатого евангелиста, - что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп». Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа, что для всякого литературного произведения существенно.

Стоит вдуматься в сам образ, который сатана использует в качестве аргумента, и без труда уясняется, что тень не самосущна и самодостаточна, но есть в этом смысле лишь обман зрения: она существует не сама по себе, но зависит целиком от света. Она «получается» не от деревьев и живых существ, но есть лишь недостаток или отсутствие света. Не более того. Тень вторична по природе своей, и уловки лукавого ума не должны вводить в заблуждение. И как тень есть лишь меньшая степень интенсивности света, так и зло не самоприродно и не самоценно, как хочет уверить бес, но является лишь следствием самоограничения добра по Божиему попущению.

Страницы: 1, 2, 3, 4