Курсовая работа: Доктор Булгаков в цикле рассказов "Записки юного врача"
Очень скоро М.А. Булгаков
приобрел опыт и оперировал уже без учебника. Больных на приеме было очень
много, к тому же его часто вызывали к больным в окрестные деревни. По
утверждению Татьяны Николаевны, «диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно
ориентировался»[11].
«В выданном Булгакову
18 сентября 1917 года по случаю откомандирования в Вязьму удостоверении
отмечалось, что за время службы в Никольском он «зарекомендовал себя энергичным
и неутомимым работником на земском поприще». За период с 29 сентября 1916 года
по 18 сентября 1917 года Михаил Афанасьевич принял 15361 амбулаторного
больного, а на стационарном лечении пользовал 211 человек»[12].
Получается, что в день, без учета стационарных больных, у Булгакова было около
50 посещений. Это исключая выходные и праздники, а также те дни, когда Булгаков
уезжал за пределы Сычевского уезда. Нагрузка колоссальная. В рассказе «Вьюга»
Булгаков пишет даже о сотне больных в день, и, возможно, это не поэтическое
преувеличение, а отражение реальности наиболее сложных для него дней. В
упомянутом удостоверении перечислены и все произведенные молодым врачом
операции: «ампутация бедра (1), отнятие пальцев на ногах (3), выскабливание
матки (18), обрезание крайней плоти (4), акушерские щипцы (2), поворот на ножку
(3), ручное удаление последа (1), удаление атеромы и липомы (2) и трахеотомий (1);
кроме того, производилось: зашивание ран, вскрытие абсцессов и нагноившихся
атером, проколы живота (2), вправление вывихов; один раз проводилось под
хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных ребер после
огнестрельного ранения»[13]. Многие
из этих операций Булгаков запечатлел позднее в рассказах: поворот на ножку – в «Крещении
поворотом», ампутацию бедра – в «Полотенце с петухом», трахеотомию – в «Стальном
горле», а удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения –
в «Пропавшем глазе».
Булгаков был
действительно хорошим и удачливым врачом. Сам Михаил Афанасьевич в рассказе «Вьюга»
так описал будни земского врача: «Ко мне на прием по накатанному санному пути
стали ездить по сто человек крестьян в день. Я перестал обедать… И кроме того,
у меня было стационарное отделение на тридцать человек. И кроме того, я ведь
делал операции. Одним словом, возвращаясь из больницы в девять часов вечера, я
не хотел ни есть, ни пить, ни спать… И в течение двух недель по санному пути
меня ночью увозили раз пять»[14]. Но
благодаря этому Булгаков приобрел немалый врачебный опыт.
Но в жизни успешного
земского врача случилось несчастье: Михаил Булгаков пристрастился к морфию.
Т.Н. Лаппа рассказывала: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать
трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там
что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: «Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич».
Хорошо, Степанида перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну уж
не знаю, как там они выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла
отсасывать и говорит: «Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать
прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет,
зуд будет страшный в руках и ногах». Но он все равно: «Я сделаю». И через
некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный.
Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он,
конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Я пошла туда, где они
живут, говорю, что «он просит вас, чтобы вы пришли». Она приходит. Он: «Сейчас
же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула
ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое
время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же
не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало
морфия. Он опять Вот так это и началось»[15].
Очевидно, морфинизм
Булгакова не был только следствием несчастного случая с трахеотомией. Причины
лежат глубже и связаны с беспросветностью жизни в Никольском. Михаил Булгаков,
привыкший к городским развлечениям и удобствам, наверное, тяжело и болезненно
переносил вынужденный сельский быт, да еще в такой глуши, как Никольское («не
случайно позднее он стал едва ли не самым урбанистским из русских писателей»[16]).
Наркотик давал забытье, отгораживал от действительности, рождал сладкие грезы,
которых так не хватало в его жизни. Булгаков надеялся, что в уездном городе,
Вязьме, многое будет иначе, но он ошибся.
Интеллигенции, с
которой мог бы общаться Булгаков, в Вязьме почти не было, да и его болезнь не
располагала к общению. Не исключено, что Булгаков специально поселился не в
больничной квартире, а подальше от места службы, чтобы после работы не быть на
виду у коллег и легче скрывать болезнь.
Октябрьская революция
национализацией банков сразу же подрубила благосостояние Булгакова, как и всего
среднего класса в стране. Имея большой врачебный опыт, он надеялся на
значительные доходы от частной практики в Киеве, особенно с такой популярной
специальностью, как венеролог. Михаил Афанасьевич с 1917 года старался
освободиться от военной службы и, как следствие, от работы в земстве, для
возвращения в Киев но удалось ему это лишь в феврале 1918 года. 19 февраля он
получил удостоверение «Московского уездного революционного штаба по части
запасной», выданное «врачу резерва Михаилу Афанасьевичу Булгакову, уволенному с
военной службы по болезни». 22 февраля Булгаков вернулся из Москвы в Вязьму и
получил удостоверение Вяземской земской управы в том, что «в должности врача
Вяземской городской больницы» «заведовал инфекционным и венерическим отделениями
и исполнял свои обязанности безупречно».
В Киеве, куда Булгаков
приехал в феврале 1918 года, произошло почти чудо. «В первое время ничто не
изменилось, - рассказывает Т.Н. Лаппа, - он по-прежнему употреблял морфий,
заставлял меня бегать в аптеку, которая находилась на Владимирской улице, у
пожарной каланчи. Там уже начали интересоваться, что это доктор так много
выписывает морфия. И он, кажется, испугался, но своего не прекратил и стал
посылать меня в другие аптеки.
И тогда я обратилась к
Ивану Павловичу Воскресенскому за помощью. Он посоветовал вводить Михаилу
дистиллированную воду. Так я и сделала. Уверена, что он понял, в чем дело, но
не подал вида и принял «игру». Постепенно он избавился от этой страшной
привычки. И с тех пор никогда больше не только не принимал морфия, но и никогда
не говорил об этом»[17].
Молодого медика и
будущего писателя явно тяготила напряженная и изнурительная работа земского
врача, особенно в Никольском, но свои обязанности он выполнял добросовестно и
доктором оказался хорошим. И все же работу в земстве Булгаков сознавал скорее «как
труд насильно мобилизованного (так оно и было), а не как труд по призванию»[18].
Возможно, уже тогда он думал о Чехове и Вересаеве, для которых медицина стала,
в конечном счете, одним из истоков литературного творчества. Друзей в
деревенской и уездной глуши у него не было, и их место занимали книги, ставшие
едва ли не единственной его отдушиной. Другой, по-настоящему опасной отдушиной
стал морфинизм. И именно он послужил толчком к началу серьезного, осознанного
литературного творчества. Несмотря на сложное положение, в которое молодого
врача поставила наркомания, в нем все более укреплялась вера в свое литературное
призвание.
2. Земский врач в
произведениях В. Вересаева и М. Булгакова
Цикл «Записки юного
врача» - один из самых ранних замыслов М. Булгакова. Как указывает М. Чудакова[19],
«Записки» были начаты в 1916-1917 годах в Никольском и Вязьме, - скорее всего,
не без влияния небывалого успеха «Записок врача» В.В. Вересаева (1901 г.),
реминисценцией из которых стало и само название булгаковского цикла.
В «Записках врача» В.В.
Вересаев выступает как писатель-гуманист, защитник прав человека, непримиримый
враг жестокости и варварства. Он презирает тех врачей, которые, используя
профессиональные возможности, экспериментируют на людях, заведомо принося им
вред. С негодованием автор говорит о том, что опыты над людьми не встречают
решительного отпора. В заключительных строках восьмой главы он обращается к
широкому общественному мнению с призывом дать отпор преступлениям против
человечества. Благодаря этим строкам становится очевидна прогрессивная сторона
вересаевского гуманизма. Одновременно его гуманизм становится иногда источником
пессимизма, рефлексии и сентиментальности. И наряду с этим через всю книгу
проходит горячая вера в науку, гордость за ее настоящее и восхищение перед ее
будущим.
Сочетая в себе элементы
беллетристики и публицистики, мемуарной и научно-популярной литературы, «Записки
врача» представляют собой явление оригинальное в жанровом отношении.
Повествование ведется от лица молодого врача, недавно закончившего университет
и приступившего к самостоятельной практической деятельности. Рассказчик (не
имеющий в произведении собственного имени) – рядовой представитель врачебной
профессии, а те вопросы, которым он уделяет внимание, интересует и его коллег.
Особенность рассказчика
в том, что он глубоко переживает и постоянно анализирует окружающие явления,
определяет свое отношение к ним, пытается искать выход в борьбе с возникающими
трудностями – все это роднит его с интеллигентами 80-90-х годов XIX
века. Речь рассказчика от спокойного повествования часто переходит к страстной,
взволнованной речи, изобилует риторическими вопросами и восклицаниями. Единого
сюжета в обычном «Записках» нет. Каждая глава посвящена одному определенному
вопросу. Например, в четвертой главе речь идет о трудностях, встающих на пути
молодого врача; в восьмой – о преступных опытах над людьми; в девятнадцатой –
об оплате медицинского труда. Но порядок глав носит не случайный, а строго
последовательный характер. Автор рассматривает ряд проблем по мере того, как
они возникают перед юношей-студентом, затем врачом-практиком и, наконец,
врачом-гражданином. Соответственно этому меняется и образ рассказчика. В
качестве иллюстративного материала включены живые портреты, бытовые сцены,
небольшие новеллы. В заключительной главе от конкретных жизненных наблюдений
автор переходит к широким обобщениям, от бытовых зарисовок – к публицистике. В «Записках»
наблюдается смешение различных стилей языка: много социологической,
экономической, юридической терминологии, органично вписанной в основной стиль повествования.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6 |