Курсовая работа: Диалогическая речь в романе Ф.М. Достовсекого «Бесы»
« – Но, мой добрый друг, в третий раз и в
моих летах… и с таким ребенком! – проговорил он наконец. – Но ведь это ребенок!
– Ребенок, которому двадцать лет, слава
Богу! Не вертите, пожалуйста, зрачками, прошу вас, вы не на театре. Вы очень
умны и учены, но ничего не понимаете в жизни, за вами постоянно должна нянька
ходить. Я умру, и что с вами будет? А она будет вам хорошею нянькой; это
девушка скромная, твердая, рассудительная; к тому же я сама буду тут, не сейчас
же умру. Она домоседка, она ангел кротости. Эта счастливая мысль мне еще в
Швейцарии приходила. Понимаете ли вы, если я сама вам говорю, что она ангел
кротости! – вдруг яростно вскричала она. – У вас сор, она заведет чистоту,
порядок, все будет как зеркало… Э, да неужто вы мечтаете, что я еще кланяться
вам должна с таким сокровищем, исчислять все выгоды, сватать! Да вы должны бы
на коленях… О, пустой, пустой, малодушный человек!
Но… я уже старик!
– Что значат ваши пятьдесят три года!
Пятьдесят лет не конец, а половина жизни. Вы красивый мужчина, и сами это
знаете. Вы знаете тоже, как она вас уважает. Умри я, что с нею будет? А за вами
она спокойна, и я спокойна. У вас значение, имя, любящее сердце; вы получаете
пенсион, который я считаю своею обязанностию. Вы, может быть, спасете ее,
спасете! Во всяком случае, честь доставите. Вы сформируете ее к жизни,
разовьете ее сердце, направите мысли. Нынче сколько погибают оттого, что дурно
направлены мысли! К тому времени поспеет ваше сочинение, и вы разом о себе
напомните.
– Я именно, – пробормотал он, уже
польщенный ловкою лестью Варвары Петровны, – я именно собираюсь теперь присесть
за мои «Рассказы из испанской истории»…
Ну, вот видите, как раз и сошлось.
Но… она? Вы ей говорили?
– О ней не беспокойтесь, да и нечего вам
любопытствовать. Конечно, вы должны ее сами просить, умолять сделать вам честь,
понимаете? Но не беспокойтесь, я сама буду тут. К тому же вы ее любите…
У Степана Трофимовича закружилась голова;
стены пошли кругом. Тут была одна страшная идея, с которою он никак не мог
сладить.
– Дорогая моя! – задрожал вдруг его голос,
– я… я никогда не мог вообразить, что вы решитесь выдать меня… за другую…
женщину!
– Вы не девица, Степан Трофимович; только
девиц выдают, а вы сами женитесь, – ядовито прошипела Варвара Петровна.
Да, я оговорился. Но… это все равно, – уставился он на нее с потерянным
видом.
– Вижу, что все равно, – презрительно
процедила она, – Господи! Да с ним обморок! Настасья, Настасья! Воды!
Но до воды не дошло. Он очнулся. Варвара
Петровна взяла свой зонтик.
Я вижу, что с вами теперь нечего говорить…
Да, да, я не в состоянии.
– Но к завтраму вы отдохнете и обдумаете.
Сидите дома, если что случится, дайте знать, хотя бы ночью. Писем не пишите, и
читать не буду. Завтра же в это время приду сама, одна, за окончательным
ответом, и надеюсь, что он будет удовлетворителен.»
В начале диалога человек с менее сильной
волей старается что-то противопоставить более сильной личности, но его
реплики-противоречия незакончены, отрывисты, нарушается правильный порядок
слов, тогда как реплики противоположной стороны более продуманны, и потому
более распространены и завершены. Кроме того, один из собеседников
предоставляет больше аргументов против позиции другой стороны, поэтому реплики
подавляющей стороны занимают больший объем в диалоге. В конце диалога один из
собеседников совершенно подавлен, что выражается в его «дрожащем голосе»,
«потерянном виде» и репликах, свидетельствующих об отсутствии у него
контраргументов. Последняя реплика принадлежит той стороне, которая одерживает психологическую
победу. Об эмоциональном накале свидетельствует большое количество
восклицательных предложений как с той, так и с другой стороны, а также наличие
довольно подробных авторских ремарок, поясняющих внеречевую обстановку и
интонации, с которыми произносятся реплики.
В качестве примера идеологического
диалога-объяснения приведем диалог из главы «У Тихона» из II части романа
«Бесы».
«– Вы меня не понимаете, выслушайте и не раздражайтесь. Вы мое мнение
знаете: подвиг ваш, если от смирения, был бы величайшим христианским подвигом,
если бы выдержали. Даже если б и не выдержали, все равно вам первоначальную
жертву сочтет Господь. Все сочтется: ни одно слово, ни одно движение душевное,
ни одна полумысль не пропадут даром. Но я вам предлагаю взамен сего подвига
другой, еще величайший того, нечто уже несомненно великое...
Николай Всеволодович молчал.
– Вас борет желание мученичества и жертвы собою – покорите и сие
желание ваше, отложите листки и намерение ваше – и тогда уже все поборете. Всю
гордость свою и беса вашего посрамите! Победителем кончите, свободы
достигнете...
Глаза его загорелись; он просительно
сложил пред собой руки.
– Просто-запросто вам очень не хочется скандала и вы ставите мне
ловушку, добрый отче Тихон, – небрежно и с досадой промямлил Ставрогин,
порываясь встать. Короче вам хочется, чтоб я остепенился, пожалуй, женился и
кончил жизнь членом здешнего клуба, посещая каждый праздник ваш монастырь. Ну,
эпитимья! А впрочем, вы, как сердцевед, может, и предчувствуете, что это ведь
несомненно так и будет и все дело за тем, чтобы меня теперь хорошенько
поупросить для приличия, так как я сам только того и жажду не правда ли?
Он изломанно рассмеялся.
– Нет, не та эпитимья, я другую готовлю! – с жаром продолжал Тихон,
не обращая ни малейшего внимания на смех и замечание Ставрогина. – Я знаю
одного старца не здесь, но и недалеко отсюда, отшельника и схимника и такой
христианской премудрости, что нам с вами и не понять того Он послушает моих
просьб. Я скажу ему о вас все. Подите к нему в послушание, под начало его лет
на пять, на семь сколько сами найдете потребным впоследствии. Дайте себе обет,
и сею великою жертвой купите все, чего жаждете и даже чего не ожидаете, ибо и
понять теперь не можете, что получите!
Ставрогин выслушал очень, даже очень серьезно
его последнее предложение.
– Просто-запросто вы предлагаете мне вступить в монахи в тот
монастырь? Как ни уважаю я вас, а я совершенно того должен был ожидать. Ну, так
я вам даже признаюсь, что в минуты малодушия во мне уже мелькала мысль: раз
заявив эти листки всенародно, спрятаться от людей в монастырь хоть на время. Но
я тут же краснел за эту низость. Но чтобы постричься в монахи – это мне даже в
минуту самого малодушного страха не приходило в голову.
– Вам не надо быть в монастыре, не надо постригаться, будьте только
послушником тайным, неявным, можно так, что и совсем в свете живя...
– Оставьте, отец Тихон, – брезгливо прервал Ставрогин и поднялся со
стула. Тихон тоже.
– Что с вами? – вскричал он вдруг, почти в испуге всматриваясь в
Тихона. Тот стоял перед ним, сложив перед собою вперед ладонями руки, и
болезненная судорога, казалось как бы от величайшего испуга, прошла мгновенно
по лицу его.
– Что с вами? Что с вами? – повторял Ставрогин, бросаясь к нему,
чтоб его поддержать. Ему казалось, что тот упадет.
– Я вижу... я вижу как наяву, – воскликнул Тихон проницающим душу
голосом и с выражением сильнейшей горести, – что никогда вы, бедный, погибший
юноша, не стояли так близко к самому ужасному преступлению, как в сию минуту!
– Успокойтесь! – повторял решительно встревоженный за него
Ставрогин, – я, может быть, еще отложу... вы правы, я, может, не выдержу, я в
злобе сделаю новое преступление... все это так... вы правы, я отложу.
– Нет, не после обнародования, а еще до обнародования листков, за
день, за час, может быть, до великого шага, вы броситесь в новое преступление
как в исход, чтобы только избежать обнародования листков!
Ставрогин даже задрожал от гнева и почти
от испуга.
– Проклятый психолог! – оборвал он вдруг в бешенстве и, не
оглядываясь, вышел из кельи.»
В данном случае отсутствует противоречие
бытовых интересов между противоположными сторонами, поэтому их противостояние
приобретает чисто идеологический характер. Проблемы, обсуждаемые собеседниками,
по-настоящему волнуют обе стороны, что проявляется в наличии значительного
количества восклицательных и повествовательных предложений, множества
незаконченных конструкций. О серьезном накале событий свидетельствуют и
подробные авторские ремарки, пояснения интонаций, с которыми произносятся
реплики, описание внеречевых событий: жестов, движений собеседников. Авторская
речь занимает в данном диалоге приблизительно такой же объем, как реплики одной
из сторон. Победитель в этом поединке, если судить только по самой
диалогической речи, отсутствует, поэтому требуются авторские пояснения: один из
собеседников резко обрывает диалог и «в бешенстве» уходит, что можно расценить
как бегство из-за невозможности предоставить контрагрументы.
Диалог-исповедь
Диалог-исповедь можно назвать монологом,
насыщенным вставными новеллами, сочетающимися с короткими репликами интереса,
понимания и сочувствия. Исповедь может произноситься с целью произвести
впечатление, повлиять на собеседника или же без всяких целей, просто из
душевной потребности высказаться. В качестве примера исповеди ради влияния
рассмотрим диалог между Кармазиновым и Петром Степановичем из 6 главы 2 части.
«– Вы ведь, кажется, приехали потому, что там эпидемии после войны
ожидали?
– Н-нет, не совсем потому, – продолжал господин Кармазинов,
благодушно скандируя свои фразы и при каждом обороте из угла в другой угол
бодро дрыгая правою ножкой, впрочем чуть-чуть. – Я действительно, – усмехнулся
он не без яду, – намереваюсь прожить как можно дольше. В русском барстве есть
нечто чрезвычайно быстро изнашивающееся, во всех отношениях. Но я хочу
износиться как можно позже и теперь перебираюсь за границу совсем; там и климат
лучше, и строение каменное, и все крепче. На мой век Европы хватит, я думаю.
Как вы думаете?
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |