Реферат: Кому и зачем, нужна социальная философия?
Реферат: Кому и зачем, нужна социальная философия?
К.Х. Момджян
1. Программа реабилитации
Отвечая на вопрос — кому и зачем нужна социальная
философия?— многие преподаватели, работающие в вузах современной России,
склоняются к краткому и емкому ответу — никому и низачем.
Увы, до самого последнего времени социальная философия
была падчерицей среди философских дисциплин, своего рода «гадким утенком»,
которого притесняют более сильные собратья. В самом деле, во многих вузах
страны возникло отношение к социальной философии, которое нельзя назвать иначе
как ликвидаторством, принимающим более или менее жесткие формы.
В худшем случае речь идет о фактической ликвидации
социальной философии в качестве концептуально автономной сферы философского
знания. Поскольку вовсе изгнать социальную тематику из курса философии
затруднительно, студентам предлагают учебные программы, в которых проблемы
философского видения общества и истории излагаются независимо от своей
внутренней логики вперемешку с проблемами теории познания, общей философской
онтологии, этики, эстетики и пр.1[*].
В лучшем случае социальную философию заменяют историей
социальной философии, предлагая студентам вместо систематического проблемного
курса, в котором обсуждаются парадигмы, а не имена, полезные, необходимые, но
все же недостаточные философские реминисценции.
Конечно, жалуясь на подобное отношение, мы не должны
делать вид, что речь идет о незаслуженном и неспровоцированном нападении.
Напротив, следует понимать, что эти и подобные «притеснения» социальной
философии в современной российской высшей школе вызваны рядом причин,
серьезность которых не следует недооценивать.
Очевидно, что главной из них является незавидная
репутация того социально-философского курса, который десятилетиями читался в
вузах страны на началах безальтернативности и принудительного единомыслия. Мы
знаем, что в силу особенностей своего предмета социальная философия попала в
наибольшую зависимость от господствовавшей идеологии, которой удалось
превратить достаточно отвлеченную область социальной мысли в концептуальное
оправдание всевозможных «продовольственных программ», «мирных инициатив» и
прочей политической суеты. Неудивительно, что многие студенты, зубрившие к
экзамену «четыре признака класса» или «пять признаков империализма», считали
высокую оценку по «истмату» чем-то неприличным, рассматривали ее как
унизительный сертификат политической благонадежности, не имеющий никакого
отношения к науке или другим практически полезным знаниям о мире.
При всей радикальности, излишней категоричности таких
оценок нужно признать, что в качестве «единственно правильной» теории студентам
навязывалась окарикатуренная версия историософской концепции Маркса, обладавшая
удивительной способностью игнорировать реалии исторического процесса. Этой
доктрине удалось серьезно скомпрометировать не только «аутентичный марксизм»,
но и саму идею социального философствования, возродив представление о философах
как убежденных априористах фихтеанского толка, сочиняющих спекулятивные схемы
предустановленного мирового порядка2.
Очевидно, что такая эрзацфилософия не могла ни
вызывать критического, зачастую уничижительного отношения к себе. Но можно ли
считать его доказательством «ненужности» социальной философии вообще?
Свидетельствует ли оно об отсутствии у студентов интереса к любым попыткам
философского осмысления общества и истории?
Опыт последних лет позволяет нам отрицательно ответить
на эти вопросы. Напротив, нельзя не видеть тот реальный интерес к проблемам
философского осмысления истории, который возник у студенческой аудитории после
того, как стало возможным открытое, свободное от лжи и принуждения обсуждение
этих проблем.
Конечно же, в первую очередь аудиторию интересуют
проблемы историософии России: что произошло, что происходит и что может
произойти в этом веке с нашей великой и многострадальной страной.
Студенты хотят знать: был ли случайным большевистский
виток ее истории или он подготовлен генетически, факторами, которые таятся в
глубинах исторической наследственности и заставляют Россию из века в век
«дрейфовать» между Сциллой анархии и Харибдой диктатуры?
Как могло случиться, что в век передовых технологий
страна с богатейшими ресурсами и высоким научным потенциалом не в состоянии
самостоятельно накормить свое население?
В каком обществе мы жили эти 70 лет? Было ли оно
действительно социалистическим, и если да, то как нам впредь уберечь своих
детей от подобного социализма? Или же оно лишь именовалось социалистическим,
пороча «белоснежные ризы» гипотетического рая на земле, в котором не будет ни
экономической несправедливости, ни политического насилия над человеком?
Студентов интересует вопрос: существовали ли в человеческой
истории общества подобного типа или это наше отечественное изобретение — столь
же оригинальное, как квас или самовар? Случайны ли разительные сходства в
социально-экономической организации советского общества и восточных
цивилизаций, относимых к так называемому «азиатскому способу производства» с
государственной собственностью на важнейшие средства труда и государственной
регламентацией общественной жизни?
Что, наконец, ждет Россию? Применимы ли к ней модели
западной цивилизации с рыночной организацией экономики, представительской
демократией и «суверенизацией» индивида (как альтернативой азиатского
«социоцентризма») или же в качестве «евразийской» державы, синтезирующей
традиции Запада и Востока, мы обязаны искать какой-то свой особый путь общественного
развития? В какой мере возможно повторение в России печального опыта держав с
«авторитарной традицией», которые, оказавшись в «пучине свободы», в условиях
хаотической демократизации, непременно соскальзывали или возвращались в пучину
тоталитаризма (как в этом убежден американский политолог А. Янов)?
Очевидно, что серьезные ответы на эти и подобные
вопросы невозможны без обращения к социальной философии и общей социологии.
Если мы хотим рассуждать об исторических судьбах людей и народов не на уровне
газетной и журнальной публицистики, нам придется изучать достаточно сложные и
абстрактные проблемы, составляющие единый концептуальный блок
философско-социологического знания.
Нам нужно будет понять, что представляет собой
«общество вообще», какова субстанциальная природа «надорганической реальности».
Нам придется поискать исторические инварианты устройства и функционирования
социальных систем, присущие и Древнему Египту, и феодальной Франции, и
современной Японии. Мы должны будем понять, что такое власть и что такое
собственность, как они связаны между собой в общественном развитии; что такое
культура, как она складывается в обществе, как соотносится с текущими
национальными интересами, как влияет на исторические судьбы наций. Нам придется
изучать всеобщие начала исторического развития и взаимодействия социальных
систем, устанавливать наличие или отсутствие объективных законосообразностей
истории, рассматривать формы исторической типологии обществ, направленность
исторического развития, гипотезы прогресса и смысла истории. Нам придется
изучать не только общество, но и «человека вообще», осмысливать фундаментальные
принципы его существования в истории, систему потребностей и интересов,
стимулирующих социальную активность, постигать великое таинство свободной
человеческой воли и т. д.
Изучая эти и другие вопросы, мы не будем замыкаться в
рамках одной исследовательской парадигмы, какими бы авторитетными именами она
ни была представлена в социально-философском знании. Успех предприятия требует
от нас анализа самых различных точек зрения, существовавших и существующих в
социальной философии, сопоставления их внутренней логики и фактографической
базы. Мы должны будем решить для себя вопрос о взаимосовместимости, возможном
взаимодополнении различных школ и концепций, выработать систему теоретических
приоритетов и уметь обоснованно отстаивать свой выбор.
Казалось бы, эту программу можно и нужно рассматривать
как программу «реабилитации» социальной философии, ее возвращения в современное
вузовское образование. Однако и она вызывает возражения критиков, ставящих ныне
под сомнение эвристическую значимость любых социально-философских подходов и
проблем. Речь идет о самой радикальной форме «ликвидаторства», угрожающего
социальной философии, которая возникла и распространилась в нашем отечестве в
последние годы — во многом как «побочный результат» ширящихся контактов с
зарубежными коллегами-обществоведами.
2. Прагматизм против философии общества
Несомненно, заявляют «новые» критики социальной
философии, выпускник современного вуза должен знать реальную историю людей —
громкие имена и памятные даты в прошлом и настоящем различных стран, народов и
цивилизаций. Точно так же студенту должно быть известно устройство общества, в
котором ему предстоит жить и работать: основы его культуры, экономической и
социальной организации, политического и правового устройства и т. д.
Но нужно ли предлагать студентам сугубо абстрактные,
отвлеченные теории, в которых осмысливаются не конкретные общества с
происходящими в них реальными войнами, реформами или революциями, а некие
«всеобщие начала и конечные причины» социокультурного поведения людей, будто бы
стоящие за каждым из реальных событий и проявляющиеся в них?
Возникает вопрос: не является ли распространенность
таких теорий признаком отсталости отечественного обществознания, которое явно
запоздало с переходом от «метафизической» к «позитивной» стадии своего развития
(если использовать терминологию О. Конта)?
Ясно, говорят критики, что в недавний период
отечественной истории спекулятивное философствование об обществе было
единственным занятием, которое поощрялось господствовавшей идеологией, не
нуждавшейся в конкретных знаниях о стране и мире и боявшейся их. Именно поэтому
единственной «научной социологией» провозглашалась гиперабстрактная теория
исторического материализма, которая в своих суждениях об обществе не спускалась
ниже типологического уровня «формаций» — феодализма, капитализма, социализма и
прочих предполагаемых суперфаз человеческой истории.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |